Звезда была стара.
Настолько стара, что дыхание ее, жаркое, жадное, слышалось даже у соседних солнц, которые хорошо видели страдания агонизирующего светила. Она задыхалась, все тело ее избороздили следы ужасных мук — следы конца, следы скорого расставания с жизнью.
Звезда не хотела умирать.
Но чем ближе подбиралась смерть, чем яснее становилась неизбежность завершения существования, тем все более разгоралась в ней жажда жизни, нестерпимая, неистребимая, и тем яростней и мучительней становился тоскливый вой погибающего солнца. Та сила, слепая, все растущая и крепнущая, с которой звезда цеплялась за мутнеющее бытие, именно эта сила и убивала ее. Чем непримиримей и страшней становилась борьба за жизнь, тем все более ускорялась агония.
Гаситель Звезд никогда прежде не сталкивался со звездами столь крупными, столь сильными и столь несчастными. Уже долгое время преследовал его во тьме пространства натужный, предсмертный хрип, которым сопровождались болезни, убивающие старое солнце.
У Гасителя было много работы — в округе, близ того светила, было полно старых звезд, и все они звали его. Он слышал их звонкие, надтреснутые голоса, которыми они пели призывные песни, маня Гасителя, ожидая встречи с ним. Много здесь было солнц, растративших силу своей юности, угасших и жаждущих поскорее исчезнуть из черного пространства, чтобы перейти на другую, высшую и лучшую стадия бытия.
Все, но только не она – старая звезда – где-то в отдалении, в стороне ото всех, светившая в пустоту мутным красным светом. Она была уже еле видима — настолько она вся почернела, обуглилась и потускнела.
Гаситель избегал встречи с ней, подсознательно страшился ее и сам толком не знал почему.
Она не звала его. В этом было что-то обидное. И, если бы не страшный хрип, Гаситель непременно очень обиделся бы, огорчился, ведь он так привык к любви звезд, к их радости, теплу, их ласковому свету. А она была не такой. Она была, напротив, темна, угрюма и молчалива. И эти особенные обстоятельства раздражали Гасителя. Он отнюдь не стремился подойти первым, и сам себе боялся признаться в этом. Гаситель просто ждал того момента, когда сможет подойти и убить старое солнце безо всяких лишних слов и действий. Именно в тот момент, когда это не вызовет в нем никаких мыслей, никаких эмоций.
Но дела кончались, а момент все не наставал. Делать здесь было уже совсем нечего, в этом глухом, забытом краю пространства. Нужно было уходить в другие области, но нельзя было уйти просто так, оставив все, как есть. Гаситель был не вправе проигнорировать древнее светило, а ему так этого хотелось. Но проклятый хрип казался все злее, все громче и раздражал все сильнее.
Гаситель Звезд метеором носился в опустевшем пространстве, в кромешной тьме, где уже не осталось ни одной звезды, и озарить которое умирающее солнце было уже не в состоянии.
«Почему же звезда не зовет меня?» — раньше Гаситель был уверен, что понимает, почему. Но теперь сомневался, и этот вопрос с недавних пор занимал все его мысли. Эта ситуация тяготила его, озадачивала, ставила в тупик, и он жаждал разрешить ее скорее, любым способом. Внутренние противоречия осаждали его, грозя перерасти во что-нибудь ужасное — Гаситель опасался сделать что-то, о чем впоследствии мог бы пожалеть.
Но выбора не оставалось. И не оставалось больше времени — нужно было немедленно принимать решение. И Гаситель Звезд устремился навстречу одинокому солнцу.
Багровый гигант, изборожденный черными шрамами, полыхал оранжевыми языками пламени, злыми, длинными и беспомощными. В прежние, давно минувшие времена, солнцу достаточно было небольшого усилия, чтобы заявить о себе на всю бесконечность пространства. Так сильна звезда была в цветущей молодости, так ярок и ослепителен был ее свет. Но теперь она просто пухла, медленно распираемая изнутри избытком продуктов сгоревших жизненных ресурсов. Ныне догорали последние крохи некогда громадного богатства. И только черные тени бродили по бурой ее, клокочущей, медленно бурлящей поверхности.
Гаситель нашел обломок какого-то камня, вероятно, кусок взорвавшейся планеты, забрался на него, как на высокую гору, сел на самой вершине, бросив подле ног мешок с сердцами погашенных звезд. И стал смотреть на древнее погибающее солнце.
Оно было совсем близко, закрывало полнеба, нависало над Гасителем всей своей жаркой, кроваво-красной громадой. По краю звезды змеилась длинными языками корона огромных протуберанцев. И все вокруг тонуло в красно-буром сумраке, мрачном, душном, полным чего-то отвратительного, отчего хотелось бежать без оглядки, как можно дальше.
Звезда хранила угрюмое молчание. Тяжкий хрип доносился от нее.
— Ну и что ты молчишь? — не выдержав, спросил наконец Гаситель, впрочем, не надеясь услышать ответ.
Солнце и вправду не думало отвечать.
— Что ты молчишь?! — в отчаянии закричал он, вскочив на ноги. — Почему не зовешь меня?!
Звезда все молчала.
— Ты слышишь меня?! — закричал он изо всех сил.
Нет ответа. Гаситель схватил какой-то большой булыжник и зашвырнул его прямо в центр пылающего светила. Камень ударился пару раз о склоны и его унесло инерцией в мировое пространство.
— Все зовут меня, все жаждут встречи со мной. Но только не ты! Не ты! Почему? Чем ты отличаешься от других? Думаешь, ты особенная? Старая, толстая, уродливая, ты, верно, и в юности была такой же, завистливой и недружелюбной. Иначе с чего бы это тебе обретаться в стороне ото всех? Вон, посмотри — простор. Там молодые упиваются счастьем бытия, там жизнь, радость, свет. А что здесь, у тебя? Холод, тьма, одиночество. Пустота и бессмысленность. Вот почему ты одна, вот почему с тобой никто не дружит, не подмигивает тебе радостно из простора. А знаешь, почему? Ты боишься. Чего? Смешно признаться! Себя. Ты боишься себя и за все эти годы так и не сумела примириться с собой, найти себя. Юность угасла, молодость прошла, зрелость минула, твои сверстники уже бьются за первенство на финишной прямой. А ты все еще в самом начале пути, все топчешься на старте, все ищешь какой-то выход, все ждешь какого-то «счастья», не понимая, что твое счастье — это ты. Меришь себя по другим, а себя не видишь, себя не знаешь. Кто ты? Ответь мне, кто ты? Отвечай!!
Старая звезда плакала.
И это было еще ужасней, еще невыносимей, чем ее молчание. Гаситель Звезд устало опустился на камни.
— Ну и чего ты плачешь? — уже спокойно и тихо сказал он. — Поздно плакать. Жизнь прошла.
Он больше не кидал в звезду камни. А та всхлипнула и заговорила:
— В чем моя вина? Что я сделала? Разве я сама вызвала себя к жизни? Не по своей воле я родилась. Разве я распоряжаюсь орбитами? Не по своей воле я была вытолкнута за пределы звездного острова. Чем дальше звездным ветром меня относило прочь от моих сестер, тем меньше у меня оставалось жизненных сил. Я слабела, я хирела не по дням, а по часам, и мою душу жгли, как живое тело, боль и смертельная тоска по родным и по той жизни, которая у меня была. А сил у меня при рождении было более чем достаточно и все прочили меня великой звездой. «Ты будешь светить до самого края Вселенной», говорили мне. Десяток отборных планет крутился вокруг меня. Но все кончилось, не успев начаться. И вот я состарилась прежде времени, вот я, забытая, никому не нужная, осталась одна, все прячутся от меня, сторонятся, избегают встреч. В чем я провинилась? Что я сделала такого, чем заслужила такую жизнь? Вам не понять моих мук и терзаний. Но за что, за что? Почему это случилось? Почему я должна теперь умирать, так и не пожив? Я хочу жить. Я просто хочу все вернуть, все исправить.
Гаситель поднялся, сцепил руки за спиной, заходил по горе, пиная камни.
— И что мне делать с тобой? — спросил он.
— Оставь меня, Гаситель. Дай мне умереть самой.
— Я не могу. Ты знаешь, почему. Нам нужно твое сердце, чтобы родилась новая звезда. Если этого не сделаю я, придет другой. Он не спросит.
— Но я прошу столь немногого! Неужели я не заслуживаю хоть капли сострадания за все то, что мне пришлось пережить?
Гаситель очень тяжело вздохнул и сел обратно на камень.
— Послушай, звезда, — сказал он, — нет никаких страданий. Если ты приглядишься внимательней, то ясно увидишь, что все вокруг страдают. Всем тяжело. И нет такого, кому легко. Но смысл не в этом, а в том, что есть древний закон — все живущие исполняют долг. А кто не исполняет его, тот живьем мучает себя и окружающих. Это разрушитель. Тот же, кто исполняет, тот — созидатель, и окружающим его хорошо. Все трудятся в меру своих сил и возможностей. И ты, и я — все вокруг. И долг этот, труд, у каждого свой, совершенно особенный. Те, кто думают, что страдают, что им тяжело — занимаются самообманом и саможалением. Они несчастны, потому что не понимают главного — счастье в этом труде и заключается. Тяжело тем, кто не помышляет о себе. Но они не думают, что им тяжело — им некогда. Такие несут ответственность. А это самое тяжкое бремя, какое только может быть. Всю жизнь ты искала ответы на несуществующие вопросы, всю жизнь ты занималась самооправданием и лгала себе. И всем вокруг. Тебя пытались заставить бороться за себя, за свое счастье, поэтому и подвергали испытаниям. Но ты не хотела бороться. И тебя сносило прочь, в бездны, все глубже и глубже. А в итоге — все рассыпалось пылью. И жизнь кончилась. Жизнь прошла.
— Но как же так? И что же теперь? — плача, вопрошала звезда.
— Я не знаю, — ответил Гаситель, — теперь уже поздно. Время ушло. И его не вернуть – никак, как бы сильно ни хотелось. Я должен забрать твою жизнь.
— Пощади меня. Прошу тебя.
— Нельзя, — твердо ответил Гаситель. — Нельзя нарушать правила.
— Но что же будет потом? Что со мной будет?
— Ты перейдешь в другую жизнь.
— Я не верю в это. Другие звезды с радостью расстаются с жизнью, но я... я не верю, я никогда не верила в эту чушь. Это все обман. Вам просто нужны наши сердца, чтобы из них могли родиться новые звезды, которые образовали бы новые планеты. И чтобы все это вертелось, кружилось, и чтобы всему этому не было конца. И вы кормите нас своей ложью, чтобы мы были покладистыми, чтобы с охотой расставались со своими сердцами. Но я не отдам свое сердце. В вашей власти убить меня, но тогда и мое сердце умрет со мной. Понимаешь меня?
Гаситель понуро бродил по горе, повесив голову. Огромное, багрово-черное солнце нависало над ним.
— Да, — ответил он, — понимаю. Очень хорошо понимаю. Ты злишься, звезда. Ты отчаялась, поэтому так говоришь. В тебе нет уже ни капли любви. Ты сгораешь в собственной злобе. Мне жаль тебя. Ты чудовищно ошибаешься во всем. Жизнь ничему, ровным счетом ничему тебя не научила. В жизни нет никакого смысла и никакой цели, кроме одной единственной, самой простой и очевидной — любить и быть любимыми. Все остальное — прах и пепел. С какого-то момента твоей жизни тобой начала овладевать гордыня. Именно твоя гордость и стала причиной всех твоих бед. Почему? В тебе никогда не было смирения. Это все, чему тебя пытались научить — смирению. Нужно было просто смириться. Только за этой дверью лежит любовь. А где любовь — там и жизнь. Нет любви там, где есть гордость. Ты так ничего и не поняла. Ты никогда не любила и даже до сего дня не понимаешь этого. Ты и жизнь-то не любила. А ее нельзя не любить, если хочешь быть счастливым. Какой бы она ни была. А когда любишь — уже ничего не нужно, и на любой вопрос есть ответ. Вот так. Я оставляю тебя, старая звезда. Оставь себе свое сердце, пусть оно умрет вместе с тобой, никому не отданное, не родившееся в новую жизнь. Вместе с тобой умрет и память о тебе. Вот как все закончилось, звезда, а ведь все так чудно начиналось. Вот чего ты добилась. Прощай.
И Гаситель, подобрав мешок с сердцами, стал стремительно удаляться, все дальше во тьму, в бесконечность пространства. Туда, откуда уже доносилась призывная песнь звезд.
А за его спиной гас отчаянный вопль, полный невыразимой муки. Старое солнце звало Гасителя забрать свое сердце.
Но он так и не обернулся.