В прежние времена дамы поминутно прикладывались к нюхательной соли и падали в обморок. Этими символическими действиями принято было изображать реакцию на сильное эмоциональное воздействие извне. В наше время никто не нюхает и не падает (между прочим, упасть в обморок в реальности не так-то легко, многие за всю жизнь не удостаиваются подобного опыта). Но это не значит, что люди не готовы символически выражать состояние сильного стресса. Просто один символ заменен на другой. Какой, как вы думаете?
Правильно, теперь герои не закатывают глаза и не сползают по стеночке, а… склоняются над унитазом/асфальтом/другой локацией и извергают содержимое своего желудка. Все - и кисейные барышни, и суровые мужчины, и даже копы – при виде особо зверских злодеяний. А теперь скажите, опять-таки, в реальной жизни, вам часто приходилось встречать подобную реакцию на какое-либо поразительное известие или шокирующую картину? Зато в кинематографе редкий фильм обходится без подобного. Это уже стало расхожим штампом, то есть новый символизм налицо.
Или еще пример: в 18-19 веках чувствительные герои сентиментальных романов беспрерывно восклицали: О! Как я рад; О! как это прекрасно, О! О! И говорили длинными витиеватыми фразами. Теперь фразы принято «бросать» и «рубить». Авторы соревнуются в минимализме прописываемых диалогов:
- Пошел!
- Давай!
- Бывай!
- Был рад!
- Взаимно!
О чем все вышеозначенное свидетельствует? О том, что раньше люди изображали высоту чувств, их полетность, демонстрировали миру свою чувствительную, трепетную и возвышенную натуру. Теперь же – Боже упаси изобразить все это! Напротив, в чести максимальное снижение пафоса, грубоватая «честность» («правду-матку рубить сплеча») и брутальность, в том числе у девушек, хипстеров и метросексуалов.
Конечно, искусственность и фальшь напрягает, как, впрочем, любая имитация чувств. Поэтому современному читателю порой трудно бывает продраться сквозь беспрерывно восклицающих авторов позапрошлого века, таких, как, например, Лидия Чарская. Но что пришло на замену? Вместо высоких чувств – физиология, вместо воспарений – нарочитая приземленность, а вместе с этим – цинизм, грубость вплоть до «соленых словец».
Не знаю, как вам, а мне, так боящейся подпустить хоть малейший пафосик в свою речь и чувства, начинает мешать неуклонно формирующаяся во мне грубятина и беспрестанная ирония. Мне уже проще сыронизировать, чем похвалить собственных детей.
Я так боюсь сюсюкать, что начинаю выражаться как сапожник. Я так пытаюсь избежать фарисейского «Спаси Господии-и» в разговорах и поведении, что впадаю в противоположную крайность, но не кающегося мытаря, а разнузданного разбойника.
Конечно, имитировать смирение и кротость, будучи лишенным оных, недолжно. Но нарочитое огрубление самовыражения также не слишком-то способствует духовному и душевному здоровью. Я, как и многие, почти разучилась быть просто милой, и ласковой, и тихой, а не выстреливать бесконечно всевозможные колкости и резкости. Наше время предлагает нам символику сильных, шумных и прямых, и от этого грубеет душа, особенно женская, накапливается раздражение, выливаясь, порой, в таком крике и таких выражениях, которые от себя и не ждешь. Истинные кротость и смирение – труднодостижимые добродетели на сегодняшний день. И от этого – грустно.