Максим Яковлев. Крестом Твоим жительство. Рассказы из жизни новомучеников и исповедников Церкви Русской ХХ века. Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви. Москва, 2017.
Сонм новых святых, прославленных Церковью совсем недавно. Кажется, они знакомы нам (учились в тех же школах, что и наши бабушки-дедушки, ходили по тем же самым улицам…), и одновременно так далеки! Многие специалисты отмечают, что широкого почитания новомучеников пока не наблюдается. В принципе, это не удивительно: почти сто лет насаждалась идеология, сформировавшая определенный взгляд на мир. Очень трудно пересмотреть однажды усвоенные знания и затвердевшие, покрытые мхом, представления.
Главное свидетельство новомучеников – стояние в вере. Современному человеку сложно такое понять. Да и не актуально как-то: на даче нужно прополоть редиску, потом забрать машину из ремонта и до работы успеть выпить кофе в «Му-му».
Жизнеописания многих новомучеников нередко основаны на данных судебных протоколов. Холодом и сыростью подземелья веет от этих допросов. Страданием. Силой духа. Но как перейти от кратких жизнеописаний к житиям и приблизиться к полноценному образу, который отражен не только в документальной, но и в художественной литературе? Как выявить характерные и одновременно индивидуальные черты каждого святого? Максим Яковлев в книге «Крестом Твоим жительство. Рассказы из жизни новомучеников, и исповедников Церкви Русской ХХ века» создает многомерный образ российского общества прошлого века. Герои рассказов принадлежат разным сословиям: от царской семьи и Патриарха Тихона, митрополитов, архиепископов, епископов и священников – до простых мирян, пострадавших за веру. Судьбы неповторимые, но есть в них и что-то общее. Что именно? Это нам и предстоит узнать, читая книгу.
Многие истории отличаются теплотой и душевностью. Страшные события, маховик репрессий в действии дается скорее перечислением, а лирические сцены развернуты подробно. Вот по вечерам на яхте собирается за чаем царская семья. «Государь отламывал кусок еще горячей булочки и намазывал маслом, чуть забеливал молоком крепко заваренный чай в серебряном подстаканнике… Светлая ночь, теплый ветер, мерный плеск волн… После чая сразу не расходились. Ольга с Татьяной играли в четыре руки новый вальс. На ковре под столом Анастасия учила ходить на двух лапках свою крошечную собачонку. Алексей и Маша на диване, с обеих сторон от мамы, читают вслух «Робинзона Крузо»…». Или, например, святитель Тихон плывет на лодочке в деревенский храм Ярославской губернии. (В весеннюю распутицу по-иному не добраться!) И перед читателем разворачивается удивительно красивая и радостная весенняя картина: «Медленно, как в сладком детском сне, едва припушенные зеленью ивы и краснотала, тянулись тихие вешние берега… <…> Река несла его средь молочно-розовых рощиц истекающих соком берез; мимо приглохшей в таинственном чуде зачатия земли; мимо лесных урочищ, мерно гукающих кукушкой…» Этот мотив, кстати, прозвучит уже после всех революционных и военных событий, в середине ХХ века, в поэзии Николая Рубцова, лирический герой которого тоже будет плыть «в жарком тумане дня», но вместо живописной целостности природы наблюдать поломанные судьбы, могильные плиты и печальные сиротские глаза…
Так художественные сюжеты книги о новомучениках, описания (казалось бы, второстепенные) оказываются вплетенными и в литературную традицию. Это важно. Ведь представление об эпохе дают не столько сухие факты, сколько атмосфера самого события. Живые сценки из народной жизни органично сочетаются с «обзором эпохи», а достоверные психологические детали помогают осознать духовные причины исторических событий. Некоторые сущностные особенности времени высвечиваются особенно ярко. Доверчивое простодушие крестьян (как, например, мученика Петра Юдина) или утонченный разврат высшего света, скрытый маской благопристойности. Будущий священномученик Серафим (Чичагов), блестящий офицер, подает в отставку – для того, чтобы принять священнический сан. Какова реакция общества? «Все были исполнены какого-то странного ужаса… <…> представляли не иначе, как потерю высокого статуса, как поражение в правах и чуть ли не нравственное падение….» Получается, еще задолго до утверждения власти большевиков все ценности и представления о добре и зле были вывернуты наизнанку. И читатель становится свидетелем этой драмы. Главное же, никто не искал Правды Божией. Те же, кто горел желанием ее обрести, – становились святыми.
Простые в общении, честные, искренние люди. Такие, как святой царь, император Николай II, который «спорам всегда предпочитал молчание. Не переносил двуличия и грязных сплетен, какой-либо замаскированной лести, интриги, подлости». Открытые и любящие – своих ближних и дальних. Рассказ про священномученика Августина (Беляева), архиепископа Калужского и Боровского, начинается эпизодом, как он, тогда еще молодой преподаватель Александр Беляев, бежит, перепрыгивая звенящие по мостовой ручьи: только что любимая девушка ответила согласием на его предложение руки и сердца! Взаимоотношения между супругами, детьми и родителями – также составляет сюжет книги. Здесь мы найдем то, чего так мало в художественной литературе. Проявления подлинной заботы, умение разрешить семейные конфликты и споры. Сделать правильный выбор в сложной ситуации. Продолжать любить близкого человека, не смотря на его заблуждения. «Я не могу и не сделаю этого даже ради тебя, которую всегда любил и люблю. Дорогая моя, возьми себя в руки и не давай ходу черным мыслям…» – пишет из заключения священномученик Петр Грудинский своей жене, которая умоляет его отречься от веры во Христа. Потомственный крестьянин, мученик Петр Игнатов, наоборот, укрепляется в православии благодаря верующей супруге. «Оно, конечно, можно верить в Бога, так ведь не до такой степени», – думает Петр сначала. «Но коли двое любят друг друга, глупо обижаться на то, что один из них – верующий», – чуть позже. И, наконец, начал присматриваться, прислушиваться к жене, «раз она на такое пошла, значит, что-то есть в этом, она на пустое тратить себя не станет».
Так мы выходим на принципиально новый уровень осмысления ситуации. Драматургический конфликт произведения больше не держится на хрестоматийных любовных треугольниках, все гораздо серьезнее. Знаменитые литературные схемы, судьбы милых бездельников, красивых дам, поэтов, тоскующих на празднике жизни, представляются игрой по сравнению с каждодневным выбором новомучеников. В книге «Крестом Твоим жительство» раскрываются новые факты, а знакомая по советским учебникам эпоха постепенно обретает совсем иное звучание.
