Недавно моя юная и воцерковленная подруга отрекомендовала новый сериал «Чики» как «по-настоящему христианский». Такой взгляд верующих 20-тилетних вселяет светлую надежду… А кого-то обдает ужасом феминизма и разрушения традиционных ценностей – именно так «припечатывают» фильм. Правда, вторя недоумению Ирины Горбачевой, одной из главных виновниц сериала, хочется понять, что в 21 веке называют феминизмом, и уточнить: если разрушаемое сериалом – это традиционные ценности, куда подевались истинные?
Вот, пожалуй, немного о доброте… По словам не принявших фильм, в нем просто некому сочувствовать. Героини – проститутки, которые по доброй воле и финансовой нужде, в коей, к слову сказать, находится бОльшая половина страны (продолжающая между тем жить в рамках традиционных нравственных норм, господа создатели фильма!) выбрали свой путь. Интересно, что праведным нам так привычно катехизисно проливать христианское милосердие на древнееврейских блудниц и мытарей или говорить, скажем, о жертвенной Соне Мармеладовой (не ради себя пошла!) Но оказывается невозможным продолжать в том же духе, следуя за весьма неприглядными буднями современных героинь, которые, к тому же, пошли на панель, по «неуважительным» для нас причинам. Однако вспомним, что искусство, пусть далеко не совершенными средствами поэтизации, метафоризации, обобщения, призвано «милость к падшим призывать». И к очередному «дну», «ночлежке» русской реальности сериал как раз пробуждает милосердие, ведя нас 8 серий через судьбы героинь. А то, что в этих маргинальных 30-летних женщинах мы начинаем видеть людей, а не «отбросы», верить вместе с ними в иное будущее – не есть ли это вечная ценность любви к человеку, уважения к нему? Конечно, по слову Гоголя, счастлив тот художник, который «не ниспускался с вершины своей к ничтожным своим собратьям». Но неужели же мы до сих пор способны читать и смотреть лишь то, что заволакивает «упоительным куревом людские очи; (…) сокрыв печальное в жизни»?
А вот о мудрости… Говорят: где же в сериале раскаяние?.. Неужели только в том, что бывшие проститутки без нормального бизнес-плана («ума-то нет») решили открыть фитнес-клуб и зарабатывать самостоятельно? А наказание в чем? Обижают бывшие сутенеры?.. Но «Чики» показывают очень дидактически невыгодную, неброскую правду: наказание – это не громы и молнии. И даже не всегда «последствия» в том виде причинно-следственных связей, которые наш «эвклидов ум» наблюдательно выискивает. Грех – это и есть наказание. А выход из него – не шекспировские монологи или посыпание головы пеплом, а «метанойя»: попытка перемены сознания, способа жить, способа общаться с этим миром, та самая попытка, которую так несовершенно, но пытаются осуществить героини. Безысходность круга зла, на которое однажды пошел, и искреннее стремление героинь разорвать его – драматическое острие сериала, которое делает его таким «неудобным» для нравственных галочек и таким щемящим для сердца. Вот Люда влюбляется в юного чистого мальчика, но не находит ничего лучше, как опоить его в надежде зачать детей. Нелепо и горько выглядит она с поджатыми ногами на тумбочке, рыдающая от отчаяния после совершенного: она хотела бы иначе, а не сумела. А вот Жанна соглашается переспать с племянником местного бандита, изменяя своему решению. В минуту отчаяния старый путь кажется ей единственно возможным, и она предает себя. Это хождение по кругу – бесконечное, как мнится в определенный момент, наказание чик. Но вопреки всему они настойчиво продолжают пытаться перестроить свою жизнь. Потери на этом пути делают дорогу раскаяния не сказочно нравоучительной, а щемяще человеческой. Особенно пронзительна в этом ключе история Светы. Мало кто из зрителей забудет эпизод, когда, спасая беременность сестры, Юра (на первый взгляд, мямля и «мое дело сторона») мчит на служебной машине в больницу, а потом, везя Свету назад после вынужденной операции, вдруг, по порыву сердца, бросается в поле за цветами. Сложно не заметить параллель с фильмом «Офицеры», где Иван спрыгивает с поезда за подарком роженице. Правда, ситуация иная. Там букет дарят во имя давшей жизнь. Здесь – во имя той, которая должна найти силы смириться с тем, что не смогла ее дать. И где здесь больше нежности к человеку – вопрос… Удивительно то, что режиссеры и сценаристы в конце фильма, сведя Свету с любящим человеком, дают ей и ребенка. Вообще, авторы воплощают настоящую сказку о силе любви, которую почему-то многие не разглядывают за ширмой натурализма, не проникаясь даже тонкими музыкальными и визуальными отступлениями, которые делают сериал еще более удивительным «продуктом» для русской индустрии и вскрывают незримый нежный план фильма.
Вот еще про семейные ценности... Мы уже упомянули, какую важную роль играют в этом «феминистском» фильме мужчины. В этом кино нет рыцарей на белых конях или безукоризненных старцев. Да и не смотрелись бы они на фоне созданных реалистичных пейзажей Кабардинки и натюрмортов, будто приговоренного к самому себе, «постсовка». Но якобы безвольный и инфантильный герой Лапенко в роковые минуты помогает сестре. Он же находит силы прислушаться к ее упреку и начать заботиться об отце. Он же рискует ради любимой девушки жизнью, побеждая в неравном бою. А гениально воплощенный на экране образ Данилы? Этот, по-модному говоря, «абьюзер», мучающий свою жену, бьющий детей, в конце фильма стегает себя вожжами, пробуждая замешанную на презрении мучительную жалость. Он сам – жертва своей тюрьмы. Он не умеет, не знает ничего кроме насилия, ни к себе, ни к остальным. Это ли не милосердный взгляд на заблудшего? Самый отвратительный персонаж в итоге вызывает в нас не столько ужас, сколько жалость: Данила уже после ухода жены приходит на «ряженый» совет казаков, где во взглядах чувствуется именно то лицемерное царство позы, которое сделало этого человека таким, та среда и воздух жестокого театра, которым он, видимо, дышал не один год, делая свой выбор в пользу зверства, наверняка возводимого им до уровня святого долга или традиции.
Есть еще священник, муж и отец двух детей, который, однако, по-прежнему влюблен в Жанну. И, такой несовершенный в своем сердце и неудобный для моральной выставки, отец Сергий дает ей такой верный путь: свечку, икону, пустой храм и возможность рыдать Богу обо всем ужасе души и мира; дает героине возможность той самой «встречи», о которой много раз говорил митрополит Антоний Сурожский. Есть еще жених Светы, бывший заключенный, отчаянный малый, решивший измениться. Именно он в итоге дарит ей опору, надежду на счастье и настоящую семью. Что-то, видимо, все же не устраивает в этих образах, наводящих столь многих на мысль об унижении мужчин этим сериалом и пропаганде феминизма. При том что для всех без исключения девушек история заканчивается спасением через любовь. Даже героиня Ирины Горбачевой Жанна, самая непокорная из них, обретает надежду на спасение в отце Сергии, заступающимся за нее и вряд ли готовым сдаться (финал открытый, но именно фигура священника дает надежду на то, что Жанна не обречена стать жертвой судебной машины).
Почему же так много криков о разрушении традиционных ценностей? Может, потому что все несовершенство героев настолько вопиюще натуралистично? Они не просто обычные люди, большинство из них – обитатели дна. Как их можно принять и понять? Не осуждать мы привыкли только Сонечку Мармеладову. Да и то только те, кто помнит, что есть такая – русская классическая литература. Потом снимали фильмы про заводы и стройки или боролись с фильмами про заводы и стройки. А потом, когда все заводы и стройки рухнули, наступило лихое время романтики – про это тоже было интересно смотреть. А теперь что? Признать, что во всей это неразберихе разбитых ценностей, попранных прав и социальной незащищенности, во всех неласковых условиях остаются такие несовершенные, но живые, ищущие правды и борющиеся с собой Юра и отец Сергий? Принять людей в несовершенном мире и простить их, любя, не романтизируя и не размахивая указкой?
В некогда выбранном нами поврежденном мире Бог продолжает звать человека, «не в силах» до поры изменить зримо ту реальность, которую мы избрали для себя; не вмешиваясь в нашу свободу. И все же: «Мужайтесь, я победил мир», - цитирует отец Сергий, пытаясь помочь Жанне. Христос показал, как в мире, где распинают даже самых прекрасных, где столько боли, обусловленности, несправедливости, наших собственных слабостей, можно остаться Богочеловеком. А раз возможно это, возможно и «чаять Воскресения мертвых и жизни будущего века», когда корень всего абсурда и боли будет вырван зримо и физически. Изменился ли мир для героинь сериала? Не появилось ни спортклуба, ни денег, ни социального успеха из ряда «я всем им доказал» – всего того, к чему, казалось, они шли. Но мир, от которого девушки бежали, отчаивались в побеге, был побежден через воскресение любви, через переворот души: Света собирается замуж и чудом беременеет, Люда остается вместе с Юрой, Марина тоже обретает любовь, Жанна, смиряя гордыню, рассказывает правду девочкам и прощает бывшего мужа. Мир не изменен, но преображен. Не случилось чуда материального. Но случилось внутреннее изменение – то, где зарождается поистине новая реальность.
Возможно, фильм слишком снисходителен к своим героиням. Может быть, грубость некоторых сцен отпугнет иного зрителя, готового воспринять основную боль киноленты. Но та любовь к человеку, тот порыв верности правде, который сквозит в сериале, удивителен для современного русского кино. Тем ужаснее волна обрушившейся на него ненависти, не желающей видеть ничего шире своего собственного страха. Что и говорить, имя риску, на который пошли создатели фильма, было дано еще Гоголем: «(Такому автору) не избежать (…) лицемерно-бесчувственного современного суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта. (..) Ибо не признаёт современный суд, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной жизни (…). Сурово его поприще, и горько почувствует он свое одиночество». Да будет в русском кино побольше таких одиноких смельчаков…
