Сколько бы люди ни думали, им не выдумать большей славы, чем смирение и чистота, и красоты, которая оказалась бы больше доброты.
Льюис Кэролл точно знал, что единственное, что может сполна подарить нам другого, это наша чистота по отношению к нему. Смотреть на близкого человека без всякого желания им завладеть — это раскрывает для нас его красоту, неповторимость Господня образа, которая всегда так прекрасна, что, подобно Моисею, хочется снять обувь, ибо вдруг и навсегда понимаешь, что другой человек — это земля святая, а потому к нему невозможно подойти иначе, чем с благоговением.
Кэролл в России
Мало кто знает, что в 1867 году сказочник Льюис Кэролл посещал Россию. Это было время, когда англиканская церковь уделяла много внимания православию, и Кэролл оказался в числе делегатов, которые должны были поздравить святого Филарета епископа Московского с пятидесятилетием служения. Свои впечатления сказочник описал в весьма большом дневнике, который был издан после его смерти.
Первое, что удивляет в его поездке — это места, которые он посещает. И в Москве, и в Петербурге его интересуют почти исключительно церкви и монастыри. Не понимая церковнославянского, он, тем не менее, отмечает невероятную красоту клиросного пения везде, куда только приходит. Он старается посетить все возможные богослужения, и даже в одном случае делает это, не смотря на протесты гида, который куда-то спешил. Часто он отмечает глубокую веру народа: «женщина просила помощи больному ребёнку у иконы святого, и было видно - она верит, что помощь будет». С почтением говорит о частых земных поклонах русских людей на службе: «Богу кланяются даже дети».
Кэролл вдохновляется, наблюдая церковное венчание, поражается традиции надевать на новобрачных «короны», и остроумно подмечает венчальную радость невесты и глубокую печаль жениха по тому же поводу...
Его, как диакона и гостя митрополита, допускают во время одного из богослужений в алтарь, и Кэролл отмечает особое благоговение русских священников и епископов во время священнического причастия. Будучи англиканином, он не мог причаститься, но в конце службы ему подносят артос, и Кэролл простодушно радуется, что и за него была вынута святая частица и совершена молитва. В России того времени было много иконных магазинов, Кэролл обходит их все и покупает иконы там, где только ему удаётся по-английски втолковать русскому продавцу, что ему нужно...
Всего несколько раз он, воспитанный в иной вере, не принимает виденное в русских церквях, но говорит об этом очень деликатно и в стиле «я не могу этого понять», а не «это плохо».
И под конец он испытывает тихое счастье, возвратившись в любимую Англию, поминая добрым словом увиденную красоту православной церкви в России. Можно сказать, что эта поездка была для него, как для героини его сказок, путешествием в волшебную страну, где реальны чудеса и живы святые, и ко всей этой увиденной красоте чутко тянулась чистая душа сказочника...
Кэролл и Алиса
Первую сказку Льюис Кэролл посвящает Алисе, когда та была ещё маленькой, а вторую — когда она уже выросла, и они больше не виделись. Но в его сердце по-прежнему жила тихая грусть о дорогом ему человеке, которая впервые в жизни предложила ему записать его сказку. «Пусть изменилось всё вокруг, и мы с тобой не рядом» - пишет он во вступительном стихе второй сказки. Но сказка всё же посвящается ей.
Есть люди, из сердец которых нет выходов, есть только вход. Таким был и сказочник, а потому Алиса, хотя и стала большой, навсегда осталась в его сердце как добрый друг, с которым, как и вообще с детьми, можно быть самим собой. Видя детей, Кэролл говорил, что думает, сколько ему ещё нужно идти к совершенствованию своей души. Он и сам обладал той светлой чистотой, которую замечал в малышах. И он, как никто, умел возвращать в детство и радость тех своих выросших подруг, у которых появлялось множество взрослых дел, прежде, чем они не помудрели настолько, чтобы снова читать волшебные сказки.
Первое издание «Алисы» Кэролл готовил, в основном, на собственные деньги, так как издатель сказал, что боится потерять фунты на такой странной затее. Но книга всё же вышла. Подобным образом, за свой счёт, издавались и Альфред Хаусмен, и многие другие, даже Нектарий Эгинский.
Для первого издания нужно имя, а его в нашей цивилизации внешнего и формы легче может получить киноактёр, политик и даже спортсмен, но не писатель подлинной глубины и дара.
Когда путь жизни светлого человека подходит к концу, то Бог, оставляя на земле его труды, книги и сделанное добро, забирает его душу на небо. И там его уже обретает всякий, кто, будучи вдохновлён его или другого доброго добром, и сам прожил жизнь, достойную Царства…
О Кэролле
Читая о Кэролле, понимаешь, насколько важна викторианская безупречность манер в сочетании с ликующей детскостью. Первое учит нас смотреть на собеседника как на достойного уважения, а второе раскрывает нас в неповторимости выражения Духа.
Книги Льюиса Кэролла, как и произведения Рэя Брэдбери, дают читателю пережить жизнь как ликование. Это та тайна, которая открывается только добрым, но через книгу её может коснуться и тот, кому мир представляется большим поводом для печали. Радость, по Клименту Александрийскому, — есть главная черта церкви. И потому Кэролл, не принадлежа церкви по факту, принадлежит ей по духу — ибо для него всё вокруг есть радость. И пускай унылые люди с презрением зовут таких, как он, оптимистами, но добрые точно знают — чем чище сердце, тем полнее ощущение бытия как совершающегося с нами рая.
Как-то мы ехали в такси со студентами после моей лекции. С нами сидел мой знакомый — профессиональный зануда. Студенты ликовали о лекции и радости быть друг с другом. А зануда сидел мрачный и никому не говорил ни слова. Одна добрая студентка пыталась обратить его внимание на красоту мира вокруг, но он только всё больше и больше грустнел.
- Вы, наверное, специально так мрачны, - заметила другая студентка. - Чтобы мы все видели, как это скверно — ходить унылым.
Можно сказать, что книги Кэролла — это светлое напоминание нам, что мы все пришли в этот мир для радости.
Быть настоящим — вот условие, без которого невозможно писать настоящие строки.
В своей жизни он хорошо понимал, что чем больше Бога люди пускают в свою жизнь, тем больше она становится раем. Он был из тех великих сказочников, которые всё измеряли алтарём, то есть — высотой и подлинностью. А потому то, что для других было трудно или скучно, для него представало как повод для ликования. Так, избегая страстности даже в мыслях, Кэролл обретал знакомых девушек как подруг и сестёр. Науку и преподавание из схоластики он обращал в своём сердце в праздник. Малые увлечения — как чаепитие или фотографирование – становились для него отблесками блаженства.
И в этом чудо Божьих людей — весь мир видится им как радость и ликование, и они хорошо знают всю временность и неосновательность зла. А жизнь для них ещё на земле есть блаженство, потому что, как говорил об этом святой Иустин Сербский, «чем больше Евангелие вносится в жизнь — тем больше жизнь становится раем». И Господь постоянно приглашает всех убедиться в этом...
Кэролл-богослов
Миру известен Льюис Кэролл-сказочник, но мало кому знаком Кэролл-богослов. Можно даже сказать, что весёлость и чудачества сказок про Алису есть результат его непоколебимой веры в то, что Христос пришел в этот мир, чтобы мы обрели радость. В основании его представлений о Боге лежит идея любви. В старости Кэролл даже предполагал, что Господь спасёт все Свои создания. Конечно, Кэролл оперирует здесь англиканским представлением о Боге-Судье, Который наказывает. И Кэролл возражает против этой идеи наказания, хотя и не доходит до православного понимания греха как болезни, согласно которому добровольно избравший болезнь не может быть излечен в вечности. Можно сказать, что сказочник приходит к неверному выводу, но предпосылки для вывода избирает исключительно православные. Отвергая протестантскую идею Бога-Надзирателя, сказочник говорит о Господней милости, которая утверждается не только в величие Его мира, но и в простых людских делах.
Льюис Кэролл в письме актрисе Эллен Терри пишет: «стоит и вправду делать только то, что мы делаем для других».
Кэролл рано приходит к восточной аскетической идее стояния на страже сердца. Уже в старости он говорит, что не совершал действий в забвении о том, что Господь его видит.
На некоторые пересуды о нём он отвечает так: «Тебя не должно шокировать то, что про меня говорят. Любой из тех, о ком вообще говорят, наверняка будет кем-то осужден, и любой поступок, как бы ни был он сам по себе невинен, может быть, что вполне вероятно, кем-то не одобрен. Если делать в жизни лишь то, против чего никто не станет возражать, то недалеко уйдешь!»
Живя в девстве, он знает, что девственность должна распространяться не только на плоть, но и на мысли и желания. Само его лицо говорит о глубоком целомудрии его души.
Кэролл размышляет о молитве, и эти мысли доверяет письмам и проповедям. Он говорит: «Тот молится хорошо, кто хорошо любит», и слова эти звучат вполне в духе святых отцов.
Он замечает, что детям в храмах бывает скучно во время проповеди и изобретает небывалую детскую проповедь, которую начинает регулярно проводить сам. Эти проповеди похожи на урок в воскресной школе, проводимый опытным педагогом. Так, Кэролл полностью исключает морализаторство и вводит в ход проповеди выдуманные трогательные истории, которые должны помочь детям воочию убедиться, что только доброго можно считать нормальным человеком, не смотря на внешнюю силу зла. Детям полюбились его проповеди, и они стали ходить в храм с интересом. Он так же советовал в других храмах, где нет особой проповеди для детей, разрешать малышам читать в это время любимую книгу — тогда они будут учиться добру на том материале, который доступен им по возрасту. К детским проповедям сказочник готовился особенно долго, стремясь к ясности и интересности для своих маленьких слушателей.
Вместе со стремлением к девству его душу отличала скромность. Он завещал не ставить себе больших памятников и не устраивать пышных похорон, но его смерть оплакивали по всей Англии, с которой он прощался как гениальный писатель. Но не меньше его писательского таланта и богословских находок было устроение его души — светлое и чистое. И таким он оставался до самой смерти, веруя в бесконечное милосердие Божие. Кэролл всю жизнь доверял Господу ход своих дней, а теперь доверил Ему и свою посмертную радость, о которой так много говорил детям и друзьям на земле.
