Так получилось, что литературная судьба этой книги стала не менее увлекательной, чем ее содержание. Роман, изданный в ничтожном количестве экземпляров, почти не был известен современникам. В 1808 году журнал «Ruthenia», выходивший в Петербурге на немецком языке, опубликовал отрывок из этого романа с примечанием: «Отрывок из необыкновенно занимательного романа, который был недавно издан в Петербурге и сразу же стал величайшей редкостью, поскольку автор, начавший свою работу в Испании и окончивший ее в буквальном смысле близ Китайской стены, напечатал сие творение в количестве ста экземпляров». Сходные впечатления высказал о книге русский писатель, издатель и журналист Н.И. Греч в журнале «Сын Отечества». Греч подчеркнул, что хранит «как драгоценность странный его роман». А русский поэт, литературный критик и мемуарист П.А. Вяземский даже сравнивает себя с героем этого романа, «который где бы ни был, что бы ни делал, а все просыпался под виселицами, так и я: о чем ни думаю, как ни развлекаюсь, а все прибивает меня невольно и неожиданно к пяти ужасным виселицам, которые для меня из всей России сделали страшное лобное место». Этими отзывами, собственно, и исчерпываются высказывания о книге в русской печати в первой трети XIX века. Не многим большим было и читателей, но среди них был сам А.С. Пушкин.
Имеется в виду незавершенный франкоязычный роман польского аристократа, писателя-романтика, ученого-археолога и путешественника графа Яна Потоцкого (1761 – 1815) «Рукопись, найденная в Сарагосе». В жанровом отношении этот роман очень своеобразен. В нем можно найти элементы плутовского романа, готического романа и «шкатулочных повестей» вроде «Мельмота Скитальца» Ч.Р. Метьюрина. А из-за использования рамочной истории (и не одной) его часто сравнивают с «Тысячью и одной ночью». Первые главы романа были опубликованы отдельно в 1797 году. В дальнейшем Потоцкий постепенно дописывал и публиковал новые главы вплоть до своего самоубийства в 1815 году. По-видимому, Пушкин познакомился с «Рукописью» на юге России, возможно, в Тульчине, в феврале 1821 года. После возвращения из Эрзурума, в начале 1830 года, Пушкин приобрел книгу Потоцкого «Путешествия в Астраханские и Кавказские степи», изданную на французском языке в Париже в 1829 году. Это издание, подготовленное известным ориенталистом и учеником Потоцкого Г.-Ю. Кляпротом по рукописи, полученной из Филадельфии, содержит интересные замечания издателя о романе Потоцкого: «Помимо научных сочинений, граф Ян Потоцкий написал необыкновенно интересную повесть, лишь частично опубликованную; ее содержание составляют приключения испанского дворянина мавританского происхождения, родом из Гомелесов. В повести этой автор бесподобно изображает обычаи испанцев, мусульман и жителей Сицилии, характеры людей переданы с большой истиной, словом, это одна из самых привлекательных книг, которые когда-либо были написаны. Существуют, увы, лишь несколько ее рукописных копий, та же, которая была прислана из Парижа для издания, остается в руках особы, которая должна была ее просмотреть перед опубликованием. Будем надеяться, что одна из пяти копий, которая, как мне известно, находится в Польше и России, рано или поздно появится на свет, ибо эта книга, подобно Дон-Кихоту или Жиль Блазу, никогда не состарится». Все эти сведения очень заинтересовали Пушкина, и по его просьбе графиня Е.К. Воронцова предприняла поиски рукописи романа, обращаясь к родным Потоцкого. Но эти усилия так и не увенчались успехом. В то же самое время Пушкин приобретает два парижских издания романа (1813 и 1814 годов). По воспоминаниям Вяземского, «Пушкин высоко ценил этот роман, в котором яркими и верными красками выдаются своеобразные вымыслы арабской поэзии и не менее своеобразные вымыслы и быт испанские».
Пушкинист и полонист С.С. Ланда: «Для Пушкина верность и яркость – понятия, чаще всего не совпадающие. «Яркость» для поэта почти всегда синоним субъективности, односторонности, нарушавшей жизненное правдоподобие. Потоцкий же предлагал редкий случай слияния фантастического вымысла с правдоподобием, экзотического своеобразия с истиной чувств, фактической точности с поэтичностью» («Ян Потоцкий и его роман «Рукопись, найденная в Сарагосе»).
Академик М.П. Алексеев включил «Рукопись» в круг «испанских чтений» Пушкина, а польский исследователь М. Топоровский считал, что такие произведения как «Египетские ночи» и незаконченная поэма об Агасфере связаны с чтением этого романа. «В «Цыганах» можно усмотреть некоторое сходство с Авадоро – Алеко, как и герой «испанского романа» оставил «неволю душных городов» и нашел пристанище в цыганском таборе. Отдельные ситуации устного пушкинского рассказа «Уединенный домик в Васильевском», опубликованного в записи В.П. Титова в «Северных цветах на 1829 год» под псевдонимом Тит Космократов, напоминают «Историю Тибальда де ла Жакьена»», – отмечает С.С. Ланда.
Незадолго до своей трагической смерти Пушкин снова обращается к роману Потоцкого. Стихотворение «Альфонс садится на коня…» (1835 – 1836 гг.), написанное по мотивам начала «Рукописи…», создавалось, когда Пушкин работал над материалами пугачевского бунта и «Капитанской дочкой». Интересно, что характеры и личные качества Петра Гринева и Альфонса ван Вордена удивительно схожи. Также роман Потоцкого значительно повлиял на цикл «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», в частности, на «Метель» и «Гробовщика». А мотив виселицы, впервые появившийся в рисунке 1821 года, прошел через все творчество поэта.
В 1965 году «Рукопись, найденная в Сарагосе» была экранизирована. Одноименный фильм по мотивам книги был снят польским режиссером Войцехом Хасом. Однако сценарий фильма и роман разнятся не только длительностью и количеством рассказанных историй, но и финалом. Если в книге главный герой Альфонс ван Ворден, связавшись с сестрами-искусительницами, которые пытаются обратить его в ислам, живет в «благополучии», то фильм заканчивается безумием Альфонса. В романе герой находит мнимое с христианской позиции счастье, а в фильме его разум не выдерживает сюжетных хитросплетений полученной рукописи, которые имеют свойство переплетаться с его собственной жизнью. Эту картину в свое время высоко оценили такие мэтры кинематографа как Мартин Скорсезе, Фрэнсис Форд Коппола, Луис Бунюэль и Дэвид Линч.
