При посадке в ночной поезд Москва–Смоленск, в руках я держала лишь небольшую сумку с компактным ноутбуком, текстом доклада, который надлежало прочитать на следующий день в рамках научной конференции «Авраамиевская седмица», и телефоном, бережно хранившим напутствия друзей, а также пакет с самым необходимым (все-таки переночевать). Кошелек я опасливо держала под мышкой. Верхняя полка плацкарта, «господа все в Париже», так сказать, или, точнее, в «Ласточке». Еду одна. Ну так что ж? В первый раз в Смоленске, увижу наконец Днепр, до середины которого долетит, как известно, редкая птица... Город, видевший армию двунадесяти языков, покрывший своей пылью сапоги солдат вермахта. В ожидании прибытия состава шагая по сентябрьскому перрону, вспоминала, пожалуй, в первую очередь военную лирику: «Ты помнишь, Алеша…» и любимейший фрагмент из «Василия Теркина» (он смоленский, Вася Теркин), который, несмотря на поздний час и свежий вечер, довольно громко декламировала, забавляя вокзальных ворон:
Что ж ты, брат Василий Теркин,
Плачешь вроде? – Виноват!
Да что там говорить? Родственники по материнской линии у меня все смоленские, то есть, в общем и целом – босяки. На следующий день кто-то в СМОЛГУ (уже не помню кто) на вопрос о том, как приняли в Смоленске советскую власть, отвечает, что столь единодушно приветственного отношения к большевикам, как здесь, вряд ли где можно было найти, и я вспоминаю прабабку Варвару Ильиничну. Иными словами, Смоленск – как много в этом звуке!
Прохожу, наконец, к своей полке…
Все спят, бабушки на нижних полках и парнишка на верхней сонно переворачиваются, недовольно морщась от создаваемого мной шума. Так, ноутбук – на третью полку, ботинки – под стол, простыня, наволочка – все готово, прыжок, – и я на месте. Главное: кошелек под голову. Э, не смотри, сестра, что вокруг тебя сонные бабульки – печальный опыт показывает, что пройдохи-воры часто маскируют свои хищнические инстинкты апатичной расслабленностью. Старушка наискосок блаженно почмокивает, зевнув и не раскрывая глаз, крестит рот и натягивает простыню по самые брови. Конечно, конечно! – ухмыляюсь я, руками сжимая кошелечек под подушкой. На память приходит случай на красной ветке московского метрополитена…
И людей-то было достаточно, однако же не так, чтобы толкотня… в тот момент, когда я, стоявшая, как обычно, в своих мыслях у двери, увидела воочию в метре от себя омерзительную сцену грабежа среди бела дня. Юноша лет двадцати трех с выражением авантюрной сосредоточенности легкими движениями мастера медленно, но верно продвигал назад застежку молнии на сумке, что держала на плече, беспечно болтая со своими друзьями, молодая женщина напротив меня. Сейчас при воспоминании об этой сцене невольно испытываешь чувство сострадания к такому болезненному рачению незадачливого воришки, но тогда (было мне лет 18) лицо мое изобразило что-то отнюдь не жалостливое – какой-то суеверный ужас, ошеломленный протест. Воображаю свое потрясенное лицо, широко раскрытые глаза и застрявший в горле упрек… Воришка оценил по достоинству мое мимическое дарование и тотчас же отстал от начатого, приняв – и весьма талантливо – позу удрученного жизнью, усталого и не выспавшегося студента-второгодника…
Так что можете здесь себе зевать и креститься – меня на мякине не проведешь, не поверю и буду смотреть в оба.
Наутро, отправившись умываться и чистить зубы, обмотала кошелек, мыло и зубную щетку в полотенце и заботливо прижала к груди. Вернувшись и недоверчиво обводя глазами соседей, которые вполне могли следить за перемещениями обмотанного в полотенце кошелька, запихнула кулек подальше в одеяло.
Ну вот и город-герой Смоленск! 6:30 утра. Давно рассвело. Светло-салатовое здание смоленского вокзала приветливо манит уставшего от путевых волнений пассажира выпить чашечку кофе. В знак прощания кивнув головой проводнику (подозрительный все-таки тип какой-то), спрыгиваю на платформу. Хорошо! Свежо, рано, необычно! Какая-то детская радость охватывает душу и, почти прыгая на ходу и чуть не подбрасывая в руках сумку с ноутбуком, иду к вокзалу. Конечно, к 8:00 надо быть на литургии в Авраамиевском монастыре, но, как говорится, успеется, или где наша не пропадала? Сначала кофе. Захожу внутрь и с восхищением рассматриваю картины, развешенные по стенам: вот Ленин в октябре (мысленно умиляюсь), вот совет в Филях (по Л. Н. Толстому), вот мишки на севере. Резкий гудок заставляет вздрогнуть. Это поезд, постояв десять минут, отправился далее – в Оршу. Все картины фотографирую, подыскивая удачный ракурс, и отправляю на свою страничку ВК.
С чувством выполненного долга и собственной значимости подхожу к стойке вокзального кафетерия и раскрываю сумку. Наверное, капучино, хотя можно и латте, а с другой стороны, хватит заниматься нищебродством – и капучино и латте сразу же. Секундочку, где же этот кошелек? Как всегда, засунула его в какое-то дальнее отделение. Тэк-с, тэк-с, тэк-с, здесь нет, там тоже, может быть, в пакете? Но и в пакете ничего! Нервный смешок подергивает губы, и я покрываюсь холодной испариной… Еще раз: вываливаю все содержимое сумки и пакета на столик кафешки и – ничего, то есть всего, конечно много: хочешь – зарядка для телефона, можно ноутбук подзарядить, причесаться, помолиться, но только вот кошелек как корова слизнула… Как говорил в таких случаях мой папа, вспомни, где ты его в последний раз видела? Где, где? Да под своим одеялом на второй полке плацкарта, вагон 5, место 16-ое! С резвостью молодой козы, изумившей полицию, раскрываю двери вокзала и выбрасываю тело на перрон… Но, как уже было сказано, поезд такой-то, вагон 5-ый, место 16-ое уже на полпути в дружественную Белоруссию!.. Вот те капучино, вот те и латте!
Однако же обратный билет у меня лишь через 48 часов, в которые мне надо кушать, пить, желательно передвигаться по незнакомому городу на транспорте и где-то ночевать… И вообще у меня здесь никого нет, ни одной души! Ну что же, мадам, месье, же не манж па се жур…
Звоню отцу:
– Папа, я в Смоленске, кошелек уехал в Оршу, банковская карточка тоже… Что делать?
Сразу скажу, что лично мне идея о том, чтобы заявить о потере начальнику вокзала, в жизни не пришла бы. Выслушав это предложение от отца, вспомнила выражение лица проводника и горько усмехнулась: ну кто, кто, а вот этот точно не вернет. Да и бабульки уже давно подсуетились, наверное… Однако делать нечего: пошла и заявила, всеми силами упирая на жалость: мол, сами мы не местные, и не мешало бы совесть вообще поиметь… Заявление приняли, приказали ждать. Сиротливо усевшись супротив Ленина в октябре, стала думать, что не так все на самом деле и плохо, и что папа обещал найти в Смоленске своих дальних знакомых и передать деньги в крайнем случае через них. Впрочем, не мешало бы и помолиться, хотя бы тот час, в течение которого определится судьба кошелька-путешественника. Читая попеременно «Богородице Дево» и «Правило веры», меряю неровными шагами зал ожидания. Господи, как хочется выпить чашечку кофе или хотя бы горячего шоколада!
Час спустя с какой-то равнодушной дерзостью подхожу к окошку начальника вокзала:
– Ну, что там у вас?
– Нашли ваш кошелек, сняли с поезда, составили акт, обратным поездом будет здесь, после двух приходите, забирайте…
Так вот, мысленно оглядываясь назад и вспоминая произошедшее, невольно мучаю себя вопросом: я что-то в этой жизни пропустила, а? Как думаете?
