Джеймс Мерри живет в Москве, преподает английский в Елизаветинской гимназии, поет в русском церковном хоре и пишет в основном о другой стороне реальности.
С тех самых пор, как в 1998 году я приехал в Москву, меня постоянно спрашивают, отчего я оставил Британию. Понятно, что многие считают, что жить там как-то легче или лучше — в конце концов, немало русских предпочло переехать на Запад. «Отчего ты хочешь тут жить?», спрашивают меня люди, и в голосе их читается, что от России будто бы надо бежать как от огня.
Мне всегда было трудно ответить на этот вполне закономерный вопрос. Сказать, что мне тут нравится, было бы не совсем верно. В Британии есть многое, что нравится мне больше. Я люблю британскую природу, сельскую местность. Разнообразные пейзажи, все рядом друг с другом — холмы, горы Уэльса и Шотландии, побережье, старые, пропитанные историей города со множеством заботливо сохранённых построек весёлых времён Тюдоров, а то и старше, поля и разделы между ними, из-за которых Англия с воздуха похожа на лоскутное одеяло. Люди в целом приветливы. Им нравится вести общественную жизнь, создавать с нуля клубы и сообщества. Они не прочь потрудиться и уделить время и деньги, искренне полагая — что, кажется, подтверждается и на практике — что они могут изменить мир к лучшему, исправить уровень жизни и у себя дома, и в других странах. Иными словами, кто угодно может заниматься общественной деятельностью, работать на местную благотворительность или приют для животных, — так что у общества есть богатство и глубина, не столь очевидные здесь, в России.
Видите ли, в чём дело - я вовсе не идеализирую жизнь в России. И всё же что-то раз за разом, год за годом тянет меня обратно, и вот, приземляясь в Москве после летних каникул, я слышу внутренний голос: «Я вернулся; жизнь продолжается».
Итак, – подводя итоги, я вынужден признать, что мне так и не удалось за все эти годы объяснить мою связь с Россией. Если мне нравится говорить по-русски, пусть плохо, коряво, с акцентом — это ещё ничего не значит. Если я скажу, что мне нравится давать уроки тут, в Москве — да, это так, но если бы пришлось, я мог бы преподавать где угодно. Сказать же, что мне нравится жить в Москве, в этом огромном городе, было бы чистой воды притворством. Думается, есть некое странное равновесие между любовью и ненавистью в моих отношениях с этим городом. Так в чём же, в конце концов, дело?
Наверное, всё это время мы задавали не тот вопрос. Все мы совершенно естественно полагаем, что наша страна — это страна, в которой мы родились; но, может, истинная наша страна — это наша Церковь. Что же; когда я приехал в Россию, то номинально был ещё католиком, хотя, честно сказать, далеко не убеждённым. С тех пор я стал православным, и ничто не могло быть естественнее этого перехода. Это был самый логичный, разумный шаг на моём пути к сердцу Святой Руси-Матушки. И что же, спросите вы меня, означает в моём случае переход в православие? Думаю, я уже ответил на этот вопрос. Это означает, что Россия перестала уж быть для меня чужой страной, даже если сам я кажусь чужестранцем. Это значит, что Россия — своего рода эталонный образ. Это — монастырь с образами. Это — дом, которого у меня никогда не было — место, где душа моя смогла приступить к изучению нового языка — языка, который мой разум не может полностью понять. Здесь нет ничего странного в том, что иконы могут плакать или кровоточить, что раз в год снисходит благодатный огонь, происходят и многие другие чудеса; здесь нет ничего странного в том, что наука имеет свои пределы, что дарвинизм смешон, а теория Большого Взрыва оказывается такой же примитивной, как попытки объяснить зарождение человеческого разума случайными химическими реакциями, которые прошли миллионы лет назад. Здесь, под сенью Святой Руси-Матушки нетрудно увидеть, насколько абсурдны высокомерие и глупость западной мысли: нечто жизненно важное витает тут по сей день, пульсирует, дышит под поверхностью, в лесах, в степях, в сердцах и умах — да, и в церквях тоже, невзирая на всё то многое, что противоречит этой правде, этой невыразимой красоте — оно всё ещё мерцает, всё ещё сияет, если только ты позволишь ему поговорить с тобою, если только ты позволишь себе изменить свою поступь — слегка, только чтобы двигаться в такт с этим неземным ритмом.
Не поймите меня превратно — это есть и в Британии. Но моя страна — это древнее Православие — что есть Британия не в меньшей степени, чем Россия. Это — когда люди стремятся почувствовать близость Бога как силу. Которую человеческий разум не способен ни вобрать, ни объять — но этого, к сожалению, на Западе нет. Там — разве что ты обитаешь на задворках общества — как говорится, «ушёл к феям» — ты оказываешься в самом сердце маггловского мира (как говорят в Гарри Поттере) — что есть не что иное, как образ мышления среднего класса, людей, отчаянно желающих поверить в то, что жизнь, да и вещи в целом, могут быть, должны быть, да и есть нормальны. И лишь когда врач диагностирует у одного из них рак, они осознают, к своему ужасу, что их система не способна ответить на главные вопросы, не может оградить их от неумолимых сил природы. Так хоббит, живущий в Шире, надеется, несмотря на очевидное, и просит небо о том, чтобы орчьи орды прошли мимо, не затронув его мирок. У России же, увы, тут не было выбора. Россия не смогла отгородиться от могущественных сил, которые почти смогли разорвать её в клочья в 20-м веке. С одной стороны, в этом её трагедия. С другой, благодаря этому же, она осталась жива. Пытка эта была жестокой и болезненной, но зато Россия сохранила более-менее трезвое понимание, осталась более-менее согласованной, более-менее...
Вы видите, как мало я могу сказать, когда дело касается этого вопроса — по большей части сокрытого за пределами нашего разума. Достаточно будет сказать, что нет ничего удивительного в том, что произошёл раскол между восточной православной и западной Церквями, как нет ничего удивительного и в том, что Запад нынче принимает Россию в штыки, в то же время будучи слеп к своим собственным недостаткам. Если я не ошибаюсь, Запад честно верит, что Россия представляет собой страшную угрозу — что так и есть: Джордж Оруэлл, как считается, сказал в своём «1984» (но на деле этого не писал), что «во времена всеобщего обмана высказать правду — уже революция». Понимаете, Россия высказывает правду уже тем, что существует. И это невозможно ни отрицать, ни отринуть: правду, которую Запад с радостью бы уничтожил, если б только мог, поскольку эта правда ставит его лицом к лицу с тем, что кажется тёмным и грозным — с той частью ума, которая не поддаётся логике, с проявлением Бога, который для Запада затерян среди предрассудков и шарлатанства. Россия и православие во всём противны Реформации, которая сама по себе уже означала движение, уже совершённое, в ту часть коллективного сознания, которая больше не желала принимать женское как равное мужскому, но предпочло определить женское как просто «мужское второго сорта» — или: «не-мужское, пожалуйста, не обращайте внимания». Результат всего этого был очевиден с самого начала, и безумие, которое мы сейчас наблюдаем на Западе в «политике полов», было вполне предсказуемо. Выхолащивание своих религиозных основ через изгнание Богородицы только и могло привести к столь печальному положению дел каких-то несколько веков спустя — так же, как коммунизм в Советской России уже вынашивал в себе семена собственной гибели.
Возможно, эти размышления кажутся мало связанными с вопросом о том, почему я решил жить в России, но, опять же, имеет смысл повернуть это другой стороной и сказать, что это Запад, в том числе и Британия, решил изгнать тех из нас, кто православен, решил изгнать, много лет назад, тех из нас, кто нуждался в здоровой, уравновешенной духовной жизни, когда Церковь и Государство, понятное и непонятное, познаваемое и непознаваемое существуют бок о бок как муж и жена — не без ссор, но всё же с общей целью — на благо жизни, благо народа, благо человечества. Я прошу прощения, если говорю слишком общо — идёт великая борьба в людских умах и за людские умы — но лишь так моё пребывание здесь, в России, начинает обретать смысл, когда я пытаюсь передать это словами — безнадёжная затея!
Тем временем — моё спасибо вам, дорогие люди Руси, и моё спасибо ей самой, дорогой моей приёмной матери, что мне открылось то, что я не мог даже начать постигать, даже задумываться, пока был рыбой, плавающей в родных водах. Лишь погрузившись в странности русской жизни, я смог начать чувствовать и видеть, насколько же однобок и ограничен интеллектуальный, начитанный, в высшей степени рациональный западный образ мысли. Не то чтоб в Британии не было множества прекрасных, хороших людей, идущих близко к тропе Господа Иисуса, – они есть, – но в целом, как система, и Британия, и весь Запад нуждаются отчаянно в том, чтобы Россия оставалась верной себе, верной своей цели — и в том, чтобы Русь воспряла и открыла миру то, чего ему так не хватает и чего он страстно, безмолвно жаждет. Иными словами, безумие Запада, которое, как нам кажется, угрожает самому нашему существованию, ставя нас на грань ядерной войны, в то же самое время помогает нам очнуться ото сна, вспомнить о том, какая глубина и постоянство существуют в нашей связи со Святой Русью-Матушкой — её ничто не может поставить под удар, ничто не может угрожать ей, ибо она простирается далеко за пределы несмышлёного мира людей и безмозглых бомб. Та же сила, которая остановила Гитлера и Наполеона, способна совершить много, много большее: она может вернуть Россию в её естественное состояние равновесия — которое, кажется, отстоит от нас дальше звёзд, но в действительности находится ближе, чем восходящее солнце за миг до рассвета.
