Моей маме, Афанасьевой Тамаре Фроловне, недавно исполнилось 89 лет.
Я звоню маме рано утром, чтобы в начале дня поздравить ее с днем рождения. Звоню на мамин планшет. Мы общаемся через WhatsApp. Мама освоила планшет в 82 года, когда я уехала жить за границу, чтобы не только разговаривать, но и видеть любимую дочку. Итак, я звоню маме в 8 утра. Она уже сидит в нарядной блузке, плечи ее покрывает роскошный воротник (уникальная техника игольного кружева, которым владеют единицы, и мама в их числе). На ее ногтях - ярко-розовый свежий маникюр, на губах – помада в тон маникюру. Мамино лицо прямо-таки источает свет и доброту. Она называет меня ласково Лелька. Лельке 61 год, но маме я кажусь молодой и красивой. Спасибо ей за это! Это ощущение, что я – мамина дочка, непередаваемо греет душу.
Я просто сижу и смотрю на нее и думаю, какой же силы должна быть моя мамочка, чтобы вот так, не имея возможности по здоровью уже четвертый год покидать маленькую 40-метровую квартирку, в 8 утра быть, как она говорит «при полном параде» и встречать свой День рождения!?
Мама родилась в 1931 году в деревеньке Пашковцы, что на Вятке. Мама ее, моя бабушка Мария, была простой деревенской девушкой, скромной и тихой, но невероятной доброты. Видимо, за это ее приметил и полюбил Фрол Горохов, мой дед. Надо сказать, что мой дед был, что называется, «первый парень на деревне»: гармонист, певун и плясун. Без него не обходилась ни одна деревенская посиделка. Был он кудряв и черноволос. Бабушка называла его ласково «цыган ты мой». Интересно, что его отец Мирон, мой прадед, был тоже кудряв, но кудри его были мягкими и русыми. Мама помнит, как расчесывала гребнем кудри своего дедушки Мирона, когда он, уже старенький, лежал на лавке, укрытый зипуном.
От маминого отца Фрола всем его троим детям передался талант к музыке.
Мама прекрасно поет. Они с папой 25 лет пели в Хоре русской песни. У мамы уникальный, очень высокий и чистый голос. Только она в хоре могла исполнять так называемый подголосок, то есть подпевать основной мелодии в более высоком регистре. Да так, что силы одного ее голоса хватало на весь большой хор.
Другой мамин брат, Анатолий, вообще был человек-оркестр. Мог и петь, и плясать, и играть на инструментах, выступал со сцены, как сейчас называют Stand Up.
Ну а младший мамин брат, Виктор, стал уникальным трубачом, играл в Новосибирском симфоническом оркестре, стал заслуженным артистом СССР.
Почему я упоминаю о маминых братьях? Мама была в семье старшая. На ее маленькие 6-летние плечики, когда они переехали из деревни в город Серов, была возложена обязанность следить за Толей, когда родители уходили на работу. Потом, в течение многих лет, когда брат подрастал, мама была его строгой воспитательницей, спасала его от «плохих компаний», где и ножичками баловались, и обворовывали на рынках. Надо сказать, что мама росла очень серьезной, строгих взглядов, девушкой. Моя бабушка Мария была глубоко верующим человеком, думаю, поэтому и дочь воспитала целомудренной и скромной. При этом мама всегда была занята. Работа по дому, пригляд за братом, кружок бального танца, кружок спортивной гимнастики. Бедное, перештопанное платье, всегда тщательно выглажено. Воротничок сияет белизной. Вот с обувью были проблемы. Зимой были одни валенки на двоих с Толькой. А ботинки были на несколько размеров больше, те, что удалось у кого-то достать. Жили очень бедно. Но мама никогда не унывала. Это в ее характер, кажется, заложено с рождения. С ее первой фотографии смотрит упрямым взглядом скуластая кудрявая девчонка с карими глазами, в белом платьице, которое бабушка перешила из своего единственного выходного платья.
Война началась, когда маме было 10. Мама помнит, как собрали мужчин на стадионе перед отправкой на фронт. Рев стоял такой, что было слышно за несколько улиц. Потом все строем отправились на железнодорожный вокзал. Больше своего отца веселым и здоровым она не видела. Боец Фрол был ранен в живот через 3 месяца и отправлен домой в Серов. Домой приходила медсестра, делать перевязку. Мама помнит бесконечные бинты, которыми промакивали гноящуюся рану, но лекарств не хватало, рана не заживала. Отец, чтобы не быть обузой семье в городе, где для него не было работы, уехал в деревню, катать валенки. Туда и вызвали бабушку Марию через месяц, похоронить своего любимого Фрола.
Бабушка очень горевала. На ее руках осталось не только двое маленьких детей. Оказалось, что в ее животике рос еще один ребеночек, тот самый Витя, младший мамин брат, который родился, так никогда и не увидев своего отца. Отчасти благодаря маминым стараниям, Виктор увлекся музыкой и начал играть на трубе в Доме Культуры. И впоследствии стал великим, без преувеличения сказать, музыкантом. Труба №1 в СССР. В 70-е годы он гастролировал в Италии, где покорил искушенную публику своей виртуозной игрой.
Но все это – в будущем. А пока семья едва сводила концы-с-концами.
Война. Мама помнит эти твердые, как деревяшки, брусочки хлеба, которые выдавались по карточкам на неделю. Бабушка почти круглые сутки работала, ей посчастливилось устроиться в столовую поваром. На 12-летней девчонке Тамаре был весь домашний быт и пригляд за двумя ее младшими братьями.
Был критический момент в конце войны, когда однажды днем мама, вернувшись из школы, обнаружила приоткрытое окно в их единственной комнате в бараке, где они жили. Шторка шевелилась от ветра, бесстрашной девочке стало страшно. Она прикрыла дверь, вышла на крыльцо. Там дети втроем и просидели до темноты, ожидая с работы маму. Бабушка Мария издалека увидела свою троицу, сидящую на крылечке: «Уж не случилось ли чего?» Тамара сказала: «Там окно открыто». Мария бросилась в комнату. Прямо под окном стоял большой сундук, служивший кроватью младшему Витеньке. В этом сундуке хранились все сокровища семьи: отцовская шинель и сапоги, которые можно было на крайний случай променять на хлеб, хлебные карточки, узелок «на смерть» с чистым бельем. Мария распахнула сундук. Он был пуст. Мария рухнула на этот сундук и зарыдала. Это был единственный раз, когда дети видели слезы их мамы, моей бабушки Марии.
Кончилась война. Тамара, моя мама, поступила учиться в педагогическое училище на школьное отделение. У мамы – педагогический дар. Она может найти язык с любым поколением. От шестимесячного младенчика до подростка-верзилы. Были случаи в начале ее педагогической практики, когда ее ученичики, бывшие на две головы выше их невысокой «училки», решали постращать ее за строгость к ним, лодырям. Но неизменно наталкивались на бесстрашный, прямой взгляд. И тушевались, отходили прочь и более уже не пытались сломить Тамару.
Мама, чтобы заинтересовать детей учебой, вела внеклассные уроки. Они паяли, строили какие-то приборы, которые иногда били их током; препарировали лягушек, чтобы проверить их рефлексы; изобретали невероятные самодвижущиеся колеса. С ней всегда было интересно. С ней, моей мамой, всегда интересно и сейчас.
Маме предложили преподавать математику в вечерней школе в техникуме при металлургическом заводе. Шел 1951 год. А дальше было все, как в фильме «Весна на заречной улице». В одном из классов занимался крепкий голубоглазый паренек, Павел Афанасьев. Занимался упорно, но почему-то именно математика ему не давалась. Как выяснилось потом, этому была причина. Павлику требовались дополнительные индивидуальные занятия, непременно отдельные и именно с этой маленькой математичкой Тамарой Гороховой.
Павел был сталеваром. Первым щедрым и дефицитным подарком любимой девушке были резиновые сапоги, чтобы Тамара могла пробираться к техникуму по городской грязи. Вторым подарком стали необыкновенной красоты лодочки на шпильке. Правда, Тамара чуть в гневе не вернула их Павлику. Лодочки – это уже какой-то серьезный намек, а ее целомудренное сердечко не могло согласиться с таким дорогим и многоговорящим подарком. Но Павлик уговорил.
А через месяц они поехали в деревню, где жила папина приемная семья (папа был детдомовцем). Они сели на пригорке перед самым спуском в деревню. Тамара поправляла свою шляпку. Павлик смущенно сказал: «Ты пока это, сними свою шляпу. А то деревенские не поймут». Они помолчали. Мама решилась и в большом смущении спросила Павла: «Ну а в качестве кого ты меня везешь в деревню, знакомить со-своими?». Папа посмотрел на нее. «В качестве невесты». Так было сделано Предложение руки и сердца.
Через год родился мой брат, Александр. Он, кстати, унаследовал от мамы математические способности, закончил невероятно-трудный математический факультет Новосибирского университета. Всю жизнь связан с математикой. А еще унаследовал мамин оптимизм и романтизм, любовь к литературе, написал и выпустил книгу стихов, пишет очень талантливую прозу.
Но это было много лет спустя, а тогда, в 1956 году, мама решила учиться дальше, поступила на заочное отделение Ленинградского педагогического института имени Герцена. В 59ом родилась я. Мама упорно ездила 2 раза в году сдавать сессии в далекий Ленинград. Моя бабушка Мария оставалась со мной, помогала с маленьким Сашей, «только бы Томка выучилась». И мама выучилась, блестяще закончила институт и даже была приглашена в аспирантуру. Но жизнь диктовала свое.
Маме позвонили из горкома партии: «Вы у нас в городе единственный педагог с высшим дошкольным образованием. Принимайте в качестве заведующей новый комбинат, ясли-сад от металлургического завода на 200 детей».
Маме было 29 лет! Ответственность громадная! В то время за любое происшествие в детском саду можно было под суд попасть.
Чтобы было понятно, что такое был этот ясли-сад, поясню. Это –заведение, где было несколько групп детей и две из них – по 20 человечков в возрасте от 3 месяцев до года. Многих детей оставляли на ночь, так как мамы работали на заводе в ночные смены. Это был также коллектив из 60 теток разного возраста и опыта работы, которые должны были подчиняться 29-летней девчонке. Эта девчонка должна была, кроме жесточайшего контроля за соблюдением санитарных норм и технологий приготовления пищи на кухне, также заниматься «выбиванием» средств на стройматериалы для окончания ремонта и другие, как маме казалось, совершенно необходимые для уюта вещи.
«Ну, Тамара Фроловна! Ну какие ковры? Где мы Вам ковры возьмем?!» - тянули в профкоме завода. Но отказать стройной, веселой, с обворожительной белозубой улыбкой, и очень настойчивой заведующей не могли. И появлялись в садике красивые шторы, мягкие яркие ковры.
Женский персонал полюбил молодую заведующую. Люди тогда уважали честный и беззаветный труд. А мама посвящала своей «второй семье», своему комбинату все свое время. Я помню, как часто ночами она просила папу: «Павел, давай съездим в садик, проверим, вдруг ночная няня заснула, а детки мокрые, неперепеленутые лежат». Они садились на наш трехколесный мотоцикл «Урал» и мчались по ночному городу, «проверить ее деток».
Надо сказать, маму любили не только ее коллеги. Когда по утрам она делала неизменный обход всех групп, дети радостно бежали к «тете Тамаре», висли на ней, обнимали ее за ноги, не давая пройти, жаловались, если их кто-то обижал. Она утирала носы, брала на руки малышей, чмокала их шелковые головки. Дети каким-то волшебным образом успокаиваются рядом с ней. Не раз во время наших семейных путешествий в вагонах поездов мама легко могла успокоить любого орущего ребенка. Она и сейчас не переносит детский плач, считает, что нет такого плача, который бы нельзя было легко превратить в смех.
Прошло несколько лет. Маму, ставшую заметной фигурой в общественной жизни города, пригласили работать в горком партии. Пришлось согласиться. Но выдержала там недолго, стало скучно от кабинетной работы. Ее призвание – учить, и ничего с этим не поделать. К счастью, ее отпустили.
Мама пришла на работу в Серовское педагогическое училище. Это – новая страница в ее жизни. Нет, не страница, а толстенная книжица, которой она посвятила почти 40 счастливых лет. Мама преподавала абсолютно уникальный предмет «Методика изобразительной деятельности в детском саду и начальной школе». Методику она создавала сама, учебников и жестких рекомендаций тогда не существовало.
Ее кабинет был чудной комнатой, заставленный волшебными вещами: нарядными барышнями, слепленными и раскрашенными по образцу дымковской игрушки; большим конем, как оказалось, из покрашенного пластилина, но абсолютно похожего на каслинское литье; расписанными жостовскими подносами; вышитыми рушниками; вязаными салфеточками и еще много-много чем, ярким и необыкновенным. По 6 часов в день она расхаживала у доски (мама никогда не садилась на стул во время урока) и учила будущих воспитательниц творчеству: рисовать, лепить, шить, раскрашивать, вязать обыкновенной швейной иголкой удивительной красоты ажурные кружева.
За эти годы в педучилище многое было пережито. Даже голод, который, казалось, остался в военном прошлом, снова вернулся в 90-е годы. Тогда в студенческой столовой кормили только студентов, на преподавателей продуктов не хватало. Однажды на уроке маме стало плохо, от голода она начала терять сознание. Перепуганные девчонки побежали в кабинет директора. Тогдашний директор Ирина Георгиевна привела маму за плечи в свой кабинет, усадила на стул и принесла из столовой тарелку гречневой каши. «Ешьте, Тамара Фроловна», - приказала строго. И добавила шутливо: «Вы нам здоровая нужна, Вы у нас одна такая...»
По маминым рассказам о работе со студентками в колхозе можно написать отдельную повесть. Каждый сентябрь всех девчонок с несколькими преподавателями отправляли в колхоз, на помощь в сборе урожая. Мама никогда не отказывалась, хотя могла. Собирать морковку голыми руками под мокрым снегом – непростое занятие. А еще и селили их в каких-нибудь заброшенных бараках или сараях. Мама по ночам ходила, укрывала своих девочек рогожами от капающего сквозь крышу дождя. В конце этой «трудовой вахты» надо было умудриться «выбить» до отъезда из колхоза причитающиеся заработанные рубли. Девчонки мерзли, ныли, а мама пела и подбадривала их, выковыривая из промерзшей земли вместе с ними эту мокрую морковку.
Творческий заряд мамы просто не знает границ. Дом наш, не богато меблированный, всегда был удивительно уютным и теплым. Все эти мамины, как сейчас называют, арт-объекты, кружевные салфеточки, и фото в рамках на стенах делают дом настолько персональным, как будто это не дом, а живой человек.
Кстати, про игольное кружево. Мама, в великом желании сохранить эту уникальную технику кружевоплетения, даже выпустила маленькую книжечку по технике этого удивительно чудо-вязания. Во вступлении к книжечке написано: «Что уж проще: нитка да иголка. Но какие удивительные, похожие то ли на морскую пену, то ли на снежинки, игольные кружева привлекают изысканностью и тонкостью работы». Книжечка раздавалась всем желающим. Но не каждый способен часами высиживать над этими узелочками и столбиками. Мама, при всей ее кипучей энергии, могла. А потом раздаривала подругам на память свои великолепные воротники и салфеточки, над которыми просиживала долгие месяцы.
В этом разнообразии занятий – вся ее разносторонность! То нежная и ласковая, то строго рассуждающая о каких-то безобразиях; то гибкая и готовая на компромиссы, то абсолютно неприемлющая лжи.
Какой результат ее преподавания в педучилище? То, что маме дали почетное в СССР звание «Отличник народного просвещения», наверное, не так важно. А вот то, что и спустя почти 40 лет на каждый День Учителя, 8 марта и день рождения она получает букеты цветов от бывших учениц – дорого стоит. Ее теперь уже 60-летние «девчонки» звонят, пишут сообщения по WhatsApp, благодарят любимого педагога, что научила их дружить, жить честно, не унывая, с песней и с неизменным девизом мамы «Оптимизм – наше оружие».
А еще мама умеет любить. Так, как никто другой.
С папой они вместе 67 лет. Ни одним днем не была омрачена их любовь и уважение друг к другу.
Так как она любит нас, своих детей, внуков и правнучков, я думаю, не любит нас никто. При этом любовь ее абсолютно, как написано в Библии, «не ищет своего». Она просто любит нас, не ожидая ответа или выгоды. И мы все питаемся и живем в свете этой великой Любви такой обычной и такой Великой Женщины – моей мамы!
Мамочка, спасибо тебе за эту Любовь!
