Часть 2.
Часть 1 здесь
Комплекс Валдайского монастыря походил на чью-то богатую дачу. Историческая фактура терялась в качественном евроремонте. Перпендикуляры расчищенных дорожек. Кованые фонари в дореволюционном стиле. Жирные утки важно дефилируют по берегу.
Заселяемся в монастырскую гостиницу. Кроме нас в ней больше никого нет. С монахами мы встретились только в храме, когда снимали богослужение. Они смиренно не замечали расставленных Никитой осветительных приборов.
Мой режиссерский замысел был прост. Некий исследователь (Филипп) приезжает в монастырь, чтобы написать статью о патриархе Никоне. Ходит по обители, заглядывает во все углы, собирает информацию, делится впечатлениями… То, что Филипп продирается сквозь заснеженный лес (хотя логичнее войти через ворота), нас, как художников, не смущало.
– Я вижу этот кадр, – сказал Никита. – Положим рельсы. Он идет, я отъезжаю, а трансфокатор немного вперед подкручиваю. Картинка будет зачетная.
В лесу мы провозились полдня. Филиппу за шиворот упала охапка снега. Он рассвирепел и молотил свой текст кое-как.
После обеда перебрались в музей. В помещении у Филиппа мгновенно запотели очки и потек замерзший нос. Пока отогревалась техника и подсыхал нос, подхожу к смотрительнице:
– Скажите, а какие экспонаты здесь подлинные?
– Это имеет значение?
– Конечно, ведь фильм документальный.
– Вам мало того, что эти места помнят владыку? Здесь все подлинное. Удивительная природа здешних мест – леса и озера – сверстники первосвятителя, его собеседники и друзья…
– Ясно, – говорю, – спасибо.
В книге отзывов читаю:
«Как трогательно, как волнительно находиться в местах, где ступала нога этой великой души…»
Телевизионщики, как сороки, бросаются на все яркое и сверкающее. Мы ищем аутентичную фактуру. Облезлую стену, деревянный наличник, потрепанный фолиант, блик на золоченом куполе… Фактура – наш спасательный круг. Она маскирует сомнительные предположения, украшает неуместные ассоциации, придает словесной банальщине весомость научного факта.
За нашей работой пристально наблюдают четверо мужчин асоциальной наружности. Это трудники. Для мира они бомжи, вычеркнутые из жизни родственников и государства. Администрация монастыря предоставляет им бесплатное жилье и кормежку. Взамен трудники выполняют различные хозяйственные работы. Честный бартер.
Наконец, самый раскованный из них подошел знакомиться. Представился Гришей. С любопытством оглядел операторские рельсы. Заглянул в монитор. Шагами отмерял какое-то расстояние. Чесал висок. Что-то долго прикидывал в уме.
Гриша был профессиональным вором. Был особенно виртуозен по части применения технических средств. Увидев наши рельсы, посветлел взглядом:
– Мне бы такую технику, когда сберкассу в Орле брал…
Гришу вычислили по отпечаткам ушей. Уж слишком часто он прикладывался ухом к сейфам, на слух подбирая нужные комбинации в кодовом замке. Он сел за год до развала страны. Освободился в совершенно другом пространстве. Гриша не мог смириться с тем, что вору теперь необязательно владеть щипцами и отмычкой, а желательно занимать должность в краевом аппарате управления. Он ушел жить в монастырь. Таков был его социальный протест.
Гриша ходил за нами по пятам. Вникал в особенности создания телевизионных фильмов. С удовольствием перетаскивал осветительные приборы. Даже порекомендовал Никите нестандартную точку съемки. Наконец, поинтересовался:
– Если я правильно понял, автор (он кивнул на Филиппа) написал сценарий. Оператор его снимает. Эти (кивок в сторону Стасика и Валика) отвечают за свет и звук. Потом монтажер смонтирует. Так? А что делаешь ты, режиссер?
Я попыталась объяснить, но запуталась.
– Ясно. Професьон де фуа… Как политрук в армии. Должность большая, а делать нечего.
К концу съемок он знал сценарий не хуже Филиппа. Следил по монитору за его речами в кадре, беззвучно шепча слова. Искренне огорчался, когда Филипп забывал текст.
Случайно я услышала, как за обедом Гриша говорил своим товарищам: «В библиотеке тысячи книг посвящены Никону, сам видел. За жизнь не перечитаешь. А эти (кивнул в нашу сторону) в 26 минут уложатся».
Постная монастырская кормежка делает нас всех немного философами. Ковыряясь ложкой в рисовой похлебке, Михалыч назидательно говорит Валику:
– Супчик жиденький, но питательный. Будешь хиленький, но старательный…
Вечером, отправив Михалыча в ближайший магазин за колбасой, мы обсуждаем нашумевший случай. Гриша выпросил у Никиты пятьсот рублей якобы на новую бритву. В тот же вечер напился и поколотил одного из трудников за стукачество. За что подвергся церковным репрессиям. То есть был отлучен от кормежки и ночлега.
Никита очень переживал. Он делился с Филиппом:
– Понимаешь, выходит, что я его подставил. Я был уверен, что деньги помогут ему, а получилось наоборот. Типа посеял добро, а выросло зло…
– Добро не может быть рационально. Исход человеческих поступков непредсказуем. Просящему – дай…
Перед нашим отъездом Гриша заглянул в гостиницу проститься. Где он болтался эти пару дней отлучения – неизвестно. Карман его куртки был надорван, к шапке прилипли древесные опилки.
Гриша долго сидел в углу на краешке стула и молчал. Потом просительно заглянул мне в лицо:
– Вы там большой мир видите. Снимите меня, а? Расскажите: оступился, мол, но искупил. Вот живу, не ворую, Бог меня держит. Здесь мне тяжелее, чем в тюрьме, но я не ухожу. Может, послужу примером для несознательных элементов.
Мы не можем снять Гришу. Его положительный пример не вписывается в формат.
Снегопад повалил ночью. Михалыч откапывал фургон с пяти часов утра. Его усилия близились к Сизифовым.
– Надо утяжелять машину, иначе не выедем.
На площади у ворот ни души. И вдруг…
– До трассы подбросите?
Два мужика, на вид килограмм по сто двадцать, с огромными туристическими рюкзаками. Не иначе, как ангелы-хранители членов нашей съемочной группы (а каждый из нас весьма субтилен) слились воедино, чтобы помочь. Для меня это осталось маленьким, бытовым, но все же чудом.
Рассыпаясь в благодарностях, мы заталкиваем рюкзаки наших спасителей в багажник, забитый техникой. Сверху кладем Стасика, в салоне все не помещаются. Тяжело осевшая «ГАЗель» преодолевает 5 километров навстречу будущему испытанию.
Любое человеческое сообщество, особенно локализованное, особенно в непривычных условиях, рано или поздно делится на героев и подонков. Героев всегда единицы. В нашей пробке таким героем оказался Леха из Новгорода. Между его «девяткой» и фурой оказалась зажатой иномарка, в которой находилась женщина на последнем месяце беременности. Конечно, обстоятельства негативно сказались на ее положении. Часа два Леха слушал женские стоны, потом начал действовать. То, что он предпринял, сопоставимо с подвигом водителей на ленинградской Дороге Жизни. Он прошелся по нашей колонне (в сторону Москвы) до места встречи с колонной противоположного направления (из Москвы). Нейтральная полоса (без машин) находилась в районе деревни Василево (257-й км шоссе). Он уговаривал каждого водителя максимально прижиматься к соседним автомобилям, чтобы организовать коридор. И коридор протяженностью 17 километров был организован. Те, у кого закончился бензин, толкали машины руками. На организацию этого процесса ушло 7 часов.
Пара десятков машин с женщинами и детьми медленно продвигались по узкой полосе. Я наблюдаю за ними из окна ГАЗели. Закрадывается мысль броситься им наперерез, умолять забрать меня с собой, ведь я тоже женщина. Но интерес к нестандартным ситуациям пересиливает. Я остаюсь.
Замыкает вереницу детских машин огромный хромированный внедорожник с двумя респектабельными мужчинами внутри. Пристроившись к детям, они вывозят свои шкуры из пробки. Есть желающие проткнуть им колеса (на очень медленном ходу это возможно). Но их удерживают. Люди молча смотрят им вслед, пока внедорожник движется сквозь строй.
Наступила ночь.
Спать, сидя в ГАЗели, невозможно. Внутри также холодно, как и снаружи. Отекают ноги. У Стасика громко урчит в животе. Он не виноват, но мы выходим из себя.
Ночью пробка представляет собой огромную светящуюся змею. В выхлопном дыму, подсвеченные красными, белыми и желтыми цветами, бродят человеческие фигуры. Зрелище апокалиптическое. Кабины некоторых фур забиты людьми до отказа. Это дальнобойщики, сохранившие остатки человечности, отогревают тех, в чьих машинах замерзла солярка.
Мы идем два часа. Проходим мимо грейдера, валяющегося в кювете. Оптимизма это не добавляет. Кое-где вдоль обочин расставлены маленькие столики. Спекулянты торгуют продуктами. Буханка хлеба – 150 рублей. МЧСовский сухпай – 500 рублей. Все, кто мог, старались нажиться на нашем отчаянном положении. И это были не исламские террористы, а вполне обычные люди, наши соотечественники.
– Интересно, – спрашивает Стасик. – Если бы сейчас началась Великая Отечественная и по деревням гнали наших пленных, жители бы совали бы им в руки сухари и картошку, как раньше?
– Скорее устроили бы аукцион, – хмуро сплевывает Никита.
Подходим к придорожному кафе. На дверях объявление: «Ищу приятных девушек для работы официантом. Спросить Русика». И еще одно, чуть повыше: «Еды нет».
Наступает утро. По колонне циркулируют неимоверные слухи. Говорят, что скоро привезут еду, даже первое и второе. Что счастливчики, застрявшие поблизости заправок и кафе, берут их штурмом. Что на помощь нам спешат гусеничные тракторы из Вышнего Волочка. Что цена за поллитровую бутылочку воды на шиномонтажах поднялась до 300 рублей (это оказалось не слухом, а правдой). Что информация о нашем бедственном положении донесена в самые высокие кабинеты и ведутся спасительные мероприятия (что оказалось не правдой, а слухом).
Ложью были сообщения в СМИ о якобы развернутых полевых кухнях и генералах, лично работающих на месте происшествия. Эта ситуация обнажила пропасть, разверзнувшуюся между ответственными лицами и народом. Отданные в частные руки, ключевые службы по сохранению порядка (во всех сферах), не могут и просто не хотят качественно выполнять свои обязанности. Через неофициальные источники мы знали, что владельцы уборочной техники не реагируют на ЧП, поскольку не могут договориться с властями о цене за внеурочный выезд.
Через трое суток после начала затора, в воскресенье вечером, 3 декабря 2012 года, началось движение.
Пережитое еще больше сплотило нашу команду. Увы, ненадолго.
Валику осталось жить меньше года. 24 ноября 2013 года он трагически погиб. Стасик тяжело пережил смерть друга детства. Он запил, ушел с телевидения и работает курьером. Никита уехал в родной город и вернулся в рекламное агентство. Ему вновь поручают самые ответственные задания. Пробка подорвала здоровье уже немолодого Михалыча. Он вышел на пенсию и сосредоточился на рыбалке. Иногда угощает меня собственным уловом. Его щуки действительно размером с акулу. Филипп преодолел тягу к академизму и ведет тренинги для женщин. Говорят, его ученицы счастливо выходят замуж за иностранцев.
Я, как сейчас говорят, временно безработная. Поиски себя, дауншифтинг, кризис среднего возраста… И что-то мне подсказывает, что пятый главный редактор в моей жизни уже не появится.