Мы являемся свидетелями и участниками удивительного факта перезагрузки мифа о Второй мировой войне. В то время как уходят последние ветераны этой войны, мы всё-таки успели вскочить на подножку тронувшегося поезда – а ведь были все шансы, что Великая Отечественная война отойдёт на периферию народной памяти, как случилось со многими другими значимыми русскими победами.
Когда мы слышим слово «миф», то у нас, людей старшего возраста, сразу возникает ассоциация с мифами Древней Греции, которые дети проходят в пятом классе. Но какая мифология может быть у реальных событий?
Вот как звучит определение мифа в новейшем философском словаре: «Миф – это форма целостного массового переживания и истолкования действительности при помощи чувственно-наглядных образов, считающихся самостоятельными явлениями реальности».
«Мир мифа гармоничен, строго упорядочен и не подвластен логике практического опыта. …Миф при этом функционирует… в качестве определенного способа переживания реальности…
Появление развитых систем рационально-понятийного знания не приводит к одновременному вытеснению из духовной жизни общества элементов мифологического сознания… Последнее постоянно воспроизводится на уровне спонтанного житейского опыта, а также в ситуациях, связанных с необходимостью коллективного социального действия».
Это, конечно, не богословское, а сугубо «светское» определение. Итак, миф – это форма целостного массового переживания.
Люди старшего поколения прекрасно помнят, какие главные мифы были смыслообразующими и государствообразующими в советское время. Это, конечно, миф о Великой Октябрьской социалистической революции и миф о Великой Отечественной войне. Подчёркиваю, я не рассматриваю миф как нечто выдуманное или несуществующее.
Это именно форма целостного массового переживания, подчас неподвластного рациональному осмыслению – духовного переживания. Мы все помним, как в молодые годы переживали Великую Отечественную войну.
Это касалось нас всех лично. Мы приходили в Парк Культуры или в сквер к Большому театру, где собирались тысячи ветеранов, ещё совсем не старых серьёзных, взрослых мужиков, которые плакали и обнимались. Мы смотрели фильмы, встречались с ветеранами и ходили на салют.
Тогда не было таких шоу, как сейчас, и каждый салют был для нас праздничным событием. В преддверие Дня Победы в школы приглашались ветераны войны, заслуженные люди, которые говорили что-то правильное про политику партии.
Но в поздние брежневские времена в государственные торжества стала проникать некая неискренность. К сожалению, уже тогда ушло ощущение «интимности», общности переживаний, хотя все понимали, что всё это очень важно и нужно, и никакого внутреннего протеста не вызывало. Какие-то моменты коробили и смущали, но не разрушали целостного представления.
Ещё один миф касался того, что мы обладали самым лучшим оружием, наши военачальники были самыми талантливыми, и каждый знал поимённо всю плеяду маршалов Победы. Наши танки были самыми надёжными, а наша «Катюша» сама превратилась в легенду. При этом не очень понятно было, отчего так тяжело и катастрофично складывались дела в начале войны.
Нам, конечно, объясняли, что вероломный враг, намного превосходящий нас численно и технически, обрушил внезапно лавину бронетехники и авиации на наши города. Никаких сомнений в том, что мы были правой, потерпевшей стороной, давшей достойный отпор, не возникало ни у кого.
Нас воспитывали на том, что мы никогда не вели наступательных войн, мы всегда оборонялись и воевали за справедливое дело. Эта идея, что «мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути», была составной частью этого мифа. Общим переживанием всего советского народа было неприятие войны.
А потом – пришла «перестройка»… А с ней мощнейшему нападению подверглись все основополагающие национальные мифы. Общество узнало про пакт Молотова-Риббентропа, некоторыми стали высказываться предположения о том, что Сталин ничем не лучше Гитлера, что к войне страна была не готова, несмотря на лучшие в мире танки.
Оказалось, что на 22 июня 1941 года у нас было 28 тысяч танков, а у немцев – всего четыре тысячи. В рамках мифа не принято было лишний раз вспоминать, что Минск пал на пятый день войны. Была поднята тема предвоенных репрессий. Был выдвинут тезис о том, что наши полководцы «завалили противника трупами» и т.д.
После полного упразднения из общественного сознания мифа о Великой Октябрьской революции День Победы остался последним всенародным праздником. И именно на него пришлась главная атака. А тут ещё стали естественным образом уходить ветераны.
У меня была привычка каждый год приходить 9 мая на встречи ветеранов. Я помню, как сначала это были дивизии, потом это стали армии, фронты, а потом плакаты исчезли, и ветераны стали собираться уже без всяких вывесок, потому что стало неважно, где ты служил – на Первом Белорусском или Втором Украинском, потому что их осталось совсем мало…
В конце концов, ветеранов почти не осталось. И тут произошла удивительная вещь – перезагрузка мифа о Великой Отечественной войне. Именно после этого я перестал верить в могущество политтехнологов!
Все мы, особенно православные, немножко опасаемся мирового заговора и, даже не признаваясь в этом открыто, уверены в существовании неких недобрых политтехнологов, которые реализуют свои коварные планы. Борьба идёт где-то там, где какие-то люди «делают историю», а мы… что мы? Пассивная масса, которая только подчиняется.
Но после перезагрузки мифа о Великой Отечественной войне я разуверился во всесилии политтехнологов, потому что эта перезагрузка произошла совершенно без их участия. Они, конечно, подхватили, они, конечно, оседлали впоследствии, они уже норовят всё испортить – но всё произошло помимо них. Причём по всем фронтам.
Вот только некоторые из элементов этой перезагрузки.
Сначала появилась георгиевская ленточка. Люди стали, без всякой команды сверху, украшать себя георгиевской ленточкой, писать на машинах «Спасибо деду за Победу!» и тем самым спонтанно заявлять о своей причастности к Великой Победе.
Появились удивительные труды выпускника МИФИ Алексея Исаева, который сумел за эти 15-20 лет, по сути, написать новую подробную историю Второй Мировой войны, когда уже были открыты архивы, и добытые оттуда факты доказывают, что наши военачальники вовсе не были мясниками, что наша доблестная армия совершила исторический подвиг. Но также и то, что расстрелянный за сдачу Минска генерал Павлов был одним из лучших командиров, который умело сражался в приграничных боях, и не его вина, что в тех условиях удержать Минск не было никакой возможности…
Книги Исаева издавались и издаются стотысячными тиражами, и каждый может с ними ознакомиться.
Ещё более удивительный литературный подвиг совершил Артём Драбкин, который издал целую серию книг «Я дрался на…» (Т-34, Пе-2, бомбардировщике и т.д.). Он буквально создал не существовавший до него литературный жанр – интервью с ветераном – который потом уже воспроизводился разными авторами.
Он сумел создать то, что не получалось ни у кого – атмосферу интимности и сопереживания рассказу ветерана: как он жил до войны, где он был призван, как ехал на фронт, какое обмундирование ему дали, как он воевал, почему он победил и как остался жив…
Это тоже громадный корпус книг, подробнейшим образом показавший оружие Великой Победы, его положительные и отрицательные качества, боевые преимущества и слабые места. Вместо идеализированной картинки пришло конкретное понимание – почему, кто и как одержал победу в этой войне.
Ну, и апофеозом всего того, о чём я говорю, стало, конечно, движение «Бессмертного полка». Первоначально задуманный оппозицией вовсе не для прославления ветеранов, а ради разговора о ГУЛАГе, «проклятом режиме» в «этой проклятой стране», из которой «надо валить», этот проект был подхвачен – без всякого политтехнологического моделирования, как массовое народное движение «снизу».
И вот, когда несколько лет назад в рядах «Бессмертного полка» вышли сотни тысяч человек, когда к ним присоединился глава государства, люди вдруг испытали всплеск интереса к своей истории, к подвигу своих предков.
На своих страницах в соцсетях с 8 по 10 мая люди массово стали заменять свои фотографии на фотографии воевавших родственников, ни у кого не спросясь и ни с кем не посоветовавшись. «Это я», «Я помню, и я горжусь» - вот что значили эти фотографии.
Сейчас уже не страшно за «Бессмертный полк», хотя в школах и институтах делают много ради дискредитации этого массового народного явления обязаловкой и отчётностью, но ещё на несколько лет хватит его энергии, его заряда.
Удивительно переосмысленной оказалась и роль Церкви в Победе. Если в 90-е годы мы больше любили вспоминать благочестивые легенды о крестном ходе с Казанской иконой Божией Матери или переписке митрополита Илии со Сталиным, то позже пришло понимание того, за счёт чего победил русский народ – за счёт своего удивительного аскетизма, своей жертвенности.
А откуда взялась эта жертвенность и этот аскетизм? Оказалось, что выстояли в войну люди, поколениями воспитывавшиеся в лоне Православной Церкви. Возник даже такой термин - «народ-монах». Сейчас мы уже другие…
А в те годы люди настолько аскетично относились к своей жизни, что им важно было – «жила бы страна родная, а слава тебя найдёт». И это не было «пропагандой», они так видели и так чувствовали. Откуда это взялось?
И потому не важно, были ли чудеса, не были – вот она, роль Церкви.
Скоро не останется живых свидетелей, а современный человек не обладает целостным историческим сознанием. Для него что сто лет назад, что тысяча – одно и то же, «то, что было до меня». И то, что в последний момент этот миф, это народное переживание, перезагрузился – я воспринимаю как настоящее чудо. Как вторжение Бога в нашу историю, как дар, который позволил нам сохранить самих себя.
