Памяти Рэя Брэдбери и Аркадия Стругацкого
посвящается
Когда-то Аверченко говорил: «Мальчик без Майн Рида — это цветок без запаха». Но теперь «новый век, другие птицы и у птиц другие песни» и на место популярного некого приключенческого романа стала фантастика. Её много, и большинство авторов отдаёт предпочтение массовому читателю и специфике рынка. Но, как и когда-то это было и с приключенческим романом, здесь обретает бессмертие только то, что перерастает в своей глубине этот лёгкий жанр и говорит о человеке и его трудном пути на земле. И пусть тогда вас не обманывает межпланетный сюжет, - повествование в таких книгах, как «Человек в лабиринте» Роберта Силверберга — это книга на все времена, и пока лучшие люди мира будут желать освободиться от греха и прийти к подлинности, — такие книги будут нужны и читаемы. Пересказывать трогательный сюжет этой книги — всё равно, что прозой говорить о стихах. Немногое в мировой литературе способно вызвать слёзы раскаяния, которые омывают душу от скверны. Немногое трогает сердце так сильно, что потом долго хочется быть светлым рыцарем и защитником всех, кому плохо и больно. Человек в лабиринте — обо всём человечестве, которое не желает идти вглубь отношений, и страдает от этого. Люди глухи к страданию другого, и только собственная боль может исцелить их от этого. И в этом — её заслуга, открывающая сердце брату. Наша боль даёт нам обрести другого, как брата и путь к такому обретению лежит только через раскаяние. Тогда мы становимся и вправду высоки, выше тех, кто когда-то откроет звёзды и назовёт их собственными именами. Ведь имена обретающих брата ещё выше — они в Книге Жизни.
Эта книга ещё и о герое, который возжелал быть героем ради славы, и лишь в конце осознал, что героем можно быть только ради счастья других, тех, кто тебе дорог.
Поэтому герой книги в конце не обретает никакого земного счастья, хотя становится предметом подражания для многих и многих честолюбивых юношей земли, которые так и не поняли в нём главного — герой тот, кто хочет себе счастья в последнюю очередь.
Когда-то эту мысль гениально выразил Толкиен словами своего персонажа: «то, что спасается тобою, спасается не для тебя».
Вся последняя миссия Миллера заключалась в том, чтобы доказать инопланетной жизни, захватывающей людские миры, что люди имеют душу, а, следовательно, и право на существование. В книге есть об этом потрясающий диалог: «Но ведь они видят наши города и космические корабли!» - «Бобры тоже строят плотины, но мы не заключаем договоров с бобрами, когда осушаем очередную реку».
А ведь Силверберг описывает человеческую цивилизацию на пике могущества и внешнего величия. Этот мир сказочно богат, у каждого есть все средства, чтобы удовлетворить своё честолюбие. Но инопланетяне, вторгшиеся на землю, ни в ком и ни в чём не видят самого главного — человечности, разумной жалостливости, за которую можно пожалеть людской мир. Парадоксальным образом признаком души для них служит страдание главного героя, которое он умеет транслировать на несколько десятков метров вокруг себя. Именно способность страдать говорит о способности жить высотой.
Это почти совсем не понятно современному миру, потому что наш мир — мир комфорта. Тут почти никто не хочет преображающей сердце боли. И сам герой книги её не хотел, пока не понял, что всякая боль — и большая и малая — это наши ордена в вечности.
Фантастика — это литературный метод, которым авторы реагировали на изменения в мире и старались донести до читателей некое понимание правды, насколько они его ощущали.
Фантастика принципиально отлична от авторской сказки, которая являет мир в его пронизанности Богом и несомненности хорошего конца для всех добрых.
Фантастика — скорее переживание проблем нашего мира вне его духовного, божественного измерения. Конечно, когда автор невероятно талантлив, как Пол Андерсон, Шекли, Джон Уиндем, Силверберг, Урсула Ле Гуин, то этот духовный план в его произведениях всё равно в какой-то мере присутствует. И даёт произведению подлинную глубину.
В США существовало две волны фантастики — первая, выражавшая веру в прогресс, в возможность для человека воплощения американской мечты — всего добиться самому без помощи неба. О личности в таких романах всегда говорится вскользь, и применимо к тому делу, которое совершает герой. Таковы Азимов, Кларк, Хайнлайн. Ей на смену пришла вторая волна — психологическая, когда для авторов имело значение душевное состояние героя. Таков, например, Желязны в своих рассказах.
Особняком стояло фэнтези, которое в своих лучших проявлениях поднимается до духовного осмысления мира и жизни, как в романах Урсулы Ле Гуин, но чаще всего оно является, по слову Честертона, похождениями безумца в виртуальной реальности.
Здесь необходимо пояснение. Когда мы читаем, к примеру, сказочника Андерсена или Толкиена, мы ощущаем, что при всей чудесности образов им удалось явить мир таким, каков он на самом деле — в постоянном участии в нашей истории Бога и мира духовного, в несомненности категорий добра и зла. Такие книги являют для читателя мир таким, каков он есть на самом деле, если бы мы увидели его с неба. А обычное фэнтези, допустим, Стивен Дональдсон, - это мир виртуальный, потому, что такие миры далеки от небесного осмысления и восприятия, которое должна давать хорошая книга читателю. Вне Бога не может быть правды о мире, а потому Божественное измерение необходимо книге, даже если автор напрямую о нём молчит, как это делал тот же Толкиен. И насколько книга имеет это небесное измерение в себе — настолько она подлинна, в независимости от того, к какому жанру она принадлежит.
Брэдбери уникален тем, что он, как и блаженный Августин, чувствует, что человек не завершен без Бога, без благодати, без неба. Мало кто из писателей так глубоко выразил эту мысль, что человек становится человеком лишь тогда, когда он обретает Бога и небо.
А трагедия людей в том, что им кажется, будто для счастья необходимы деньги, условия, что-то ещё, быть может — самоутверждение. А всё это не несёт счастья, потому что не может быть счастлив тот, кто живёт для себя. Так Брэдбери развенчивает американскую мечту о самоутверждении, он говорит, что без служения высшему и вечному люди никогда не будут людьми. А ведь эта мечта о самоутверждении свойственна множеству людей на всех континентах. Все хотят быть счастливыми и борются за счастье. Но парадокс в том, что счастье находят лишь те немногие, кто искал его не для себя, а для других.
Брэдбери не отрицает важность вещей и денег, но он помогает смотреть на них иначе — деньги в его перспективе оказываются ценны лишь тем, что их можно дать тем, кому они сейчас нужны. И наше блаженство тогда будет не в наших покупках, а в радости тех, кому мы помогли. То же и с вещами. Брэдбери утверждает блаженство иного порядка, которое мы находим, когда любимы и любим, когда мы позволяем небу действовать в нашей жизни. Без этого у нас всех есть только боль и разочарование. У блаженного Августина есть слова, которые могли бы стать эпиграфом к Брэдбери: «Ты создал нас для Себя и беспокойно мятется сердце наше, пока не упокоится в Тебе».
