Художественной литературе не повезло. Fiction именуют такие книги на английском, и мы, не калькируя понятие, калькируем отношение к ним - выдумка, развлекательное чтиво. Даже science fiction - это все-таки fiction. По негласной шкале серьезности художественные книги стоят ниже книг по бизнесу, персональному и личностному росту, ниже научно-популярных и тем более научных работ. Даже небезызвестная книжная выставка носит название Non/fiction, будто пытаясь оправдать fiction book непонятно в чьих глазах.
А меж тем, художественная литература - это гораздо сложнее, серьезнее и значительнее, чем все вышеперечисленное. Точнее, может быть такой при должном старании автора.
Я не хочу говорить о «глубинах замысла», «красотах стиля», «величии образов», «духовном смысле» и тому подобных словосочетаниях из словаря экзальтированных учителей-словесников. Меня будут интересовать ровно два параметра: новизна содержания и возможность донести эту новизну до широкого круга читателей, то есть одним словом - просветительский потенциал. И, чтобы, с одной стороны, как-то ограничить тему, а с другой стороны, не сравнивать тёплое с мягким, остановимся конкретно на фантастике (в широком смысле).
С бизнес-книгами все просто. Когда публикуют новую коммерчески прибыльную идею? Только в том случае, если доход от её распространения превышает потери от утраты монополии. Или если на идею вообще нет монополии. В обоих случаях нам продают прошлогодний снег. Обычно, если бизнес-идея приносит доход, её не рекламируют, ею пользуются; когда прибыль неизбежно уменьшается, начинают продавать идею на тренингах и семинарах, когда и этого становится мало, пишут книгу. Ничего личного, просто бизнес. Окупить ваши траты никто не обещал. Автор художественной литературы такого себе позволить не может: да, существуют типологии жанров, сюжетов и персонажей, сверх которых не прыгнуть; все, по большому счёту, уже было опробовано. Как писал Стивен Лаберж, «творчество - это неосознанный плагиат». Но фокус в том, что автор должен рекомбинировать элементы с тем, чтобы читатель их узнавал, но до самого конца не знал всех значений в формуле. Автор должен сварить из всем известных ингредиентов абсолютно новый суп. Можно писать хоррор пополам с детективом с учителем в качестве протагониста и 12-летней школьницей в качестве антагониста, и к финалу педагог по химии выяснит, что девочка-отличница - новое воплощение Ньярлатотепа. А можно писать хоррор пополам с боевиком с теми же персонажами, но в противоположных ролях, и тогда девочка и её подруги, вооружившись вилками, взятыми в столовой, будут отбиваться от сошедшего с ума учителя-психопата, запершего девочек в заброшенном здании школы. А можно делать смесь детектива с боевиком, где положительный и отрицательный персонажи в середине книги поменяются местами. Очевидно, что во всех трёх случаях у нас абсолютно разные произведения.
На уроках русского языка нам говорили, что есть разные типы текстов и у них, мол, разные назначения. Врали, конечно. У печатного текста есть ровно одно назначение - чтобы его прочитали.
Научпоп - серьезный конкурент фантастики, но просветительскую задачу художественная литература может решать более успешно за счёт одного простого фактора - научпоп всегда вторичен. Много научпопа написано о тепловой смерти вселенной, зомби-апокалипсисе и других сценариях всеобщего коллапса, но в «Теории катастроф» Азимова создана универсальная типология этих сценариев, дальше которой никто и никогда не прыгнет; можно только придумать новую вариацию на старую тему. Есть и вторая распространённая проблема у научпопа: рассказывая о том, сколько калорий должен потреблять Годзилла и насколько с точки зрения эволюции вероятно появление эвоков, авторы научпопа с самого начала создают фейк, и эту подспудную ироническую самодискредитацию - характерную примету жанра - читатель всегда чувствует. А вот автор художественного текста, наоборот, хочет позволить читателю поверить в то, о чем написано, а научных знаний презентует не меньше. Достаточно заглянуть в рецензию Васильева на «Пламя над бездной» Винджа, чтобы увидеть одну простую вещь: хороший автор фантастики принципиально относится даже к тому, на каких частотах общается раса телепатов.
Казалось бы, по сравнению с серьезными научными тестами у фантастики нет и шанса. А вот и не угадали! Что касается собственно научных книг, то их число неуклонно уменьшается, как и тиражи. На дворе не XVIII век, надо успеть поскорее застолбить свои сверхважные поправки к диаграмме состояния сплава висмута со свинцом, помещенного в сверхкритический углекислый газ, а потому статьи, одними названиями которых можно кого-нибудь в этот мир призвать - основной способ письменной научной коммуникации. Тезисы докладов нужны только как сопровождение устных выступлений, а квалификационные работы полностью не читают даже те, кто должен вынести суждение об их авторе, не говоря уже о более широком круге лиц. Так что, увы, наука с её играми ума интересует разве что пять-десять профессионалов по миру, занимающихся тем же самым. Просветительская повестка дня у науки в целом давно снята, несмотря на энтузиазм отдельных ученых.
Казалось бы, научный текст - самый серьезный конкурент художественной литературы в вопросах новизны, однако и в этом вопросе фантастика обгонит научный текст с большим запасом. То, что учёный произнести не отважится, а если и отважится, то с тысячью оговорок, автор художественного произведения давно проработал, причём со всеми возможными вариациями. Полет на Луну был впервые описан в XVI веке. Слово «робот» придумал Ярослав Гашек задолго до того, как эти самые роботы появились. Айзек Азимов написал о трёх законах на полвека раньше, чем состоялось заседание комитета ООН по вопросу о применении роботов в боевых действиях и алгоритмов распознавания некомбатантов. В проспективном смысле качественная фантастика даст хорошую фору качественному научному тексту, да ещё и в порядки обгонит по широте охвата аудитории. У научных текстов есть ровно одно преимущество: они расскажут, как сделать то, о чем пишет фантаст. Впрочем, это уже популяризация. Интересно, кто-нибудь из историков и социологов науки занимался вопросом воздействия художественной литературы на науку? Уверен, найдётся много всего интересного...
То, что учёный произнести не отважится, а если и отважится, то с тысячью оговорок, автор художественного произведения давно проработал. Полет на Луну был впервые описан в XVI веке. Слово «робот» придумал Ярослав Гашек задолго до того, как эти самые роботы появились. Айзек Азимов написал о трёх законах на полвека раньше, чем состоялось заседание комитета ООН по вопросу о применении роботов в боевых действиях и алгоритмов распознавания некомбатантов.
На уроках русского языка нам говорили, что есть разные типы текстов и у них, мол, разные назначения. Врали, конечно. У печатного текста есть ровно одно назначение - чтобы его прочитали. И так ли важно, узнаю ли я рецепты разных видов взрывчатки из химического справочника или из «Бойцовского клуба», если рецепты, во-первых, работают, а во-вторых, те, что описаны у Чака Паланика, ещё и гораздо понятнее непрофессионалу?
Очевидно, что я предъявляю фантастике довольно высокую планку. Но если были писатели, не просто создававшие выдуманный мир, но и языки в нем (не просто в виде отдельных фраз, а с синтаксисом, морфологией, историей языка и подробным разбором в комментариях, как всякий язык вообще устроен), если были писатели, разобравшие все антропологические и этические проблемы, связанные с появлением тех кибер-, био- и инфотехнологий, к которым наука сегодняшнего дня только-только подбирается, если были писатели, от которых мы узнавали о каких-то аспектах окружающего мира больше, чем из профильных справочников и словарей, то почему планку надо снижать?
Лично для меня альтернатив фантастике нет.
