Умер актер Николай Караченцов. Это интвервью с супругой Николая Петровича появилось в нашем журнале, когда он еще выходил на бумаге, в одном из первых номеров. Супруга актера Людмила Поргина рассказывала о том, как нелегко далось мужу восстановление после аварии, о том, как они познакомились и прожили вместе долгие годы... Душевный рассказ не об актере - о человеке и его судьбе.
Когда народный артист России Николай Караченцов попал в аварию и с ним случилась беда, вся страна переживала и молилась за его здоровье. Супруга Николая Петровича, заслуженная артистка России Людмила Поргина, рассказывает, что до сих пор в их дом приходят мешки телеграмм (десять лет назад - прим.ред.). В самые трудные дни звонили незнакомые люди и сообщали, что «иудейская община молится за Николая Петровича Караченцова», что «православные священники в монастыре молятся за любимого актера», что «католики молятся за Караченцова». Среди семи имен, которые ежегодно перед Рождеством подаются к молитве на гробнице святого Петра в Ватикане, было имя русского артиста Николая Петровича Караченцова. Наверное, с того света его вернули всенародная любовь, искусство врачей и вера его жены.
Сегодня мы в гостях у одной из самых любимых актерских семей. Рабочий день Николая Петровича, как и раньше, напряжен и расписан по минутам: массаж, занятия с логопедами, теннис, степ, специальная китайская гимнастика. На подходе – занятия в бассейне. Плюс ежедневные прогулки по Тверскому бульвару с собакой Эммой.
«Ты меня на рассвете разбудишь…»
– Вы знаете, – рассказывает Людмила Поргина, угощая меня кофе (мы сидим на кухне и ждем возвращения Николая Петровича с занятий), – в жизни у меня всегда была мечта, чтобы в нашем доме было много детей, чтобы все радостно сидели за одним столом, разговаривали, общались. Но у нас с Колей такая профессия, что сын один, – Андрюша.
Я никогда не была согласна с тем, что «наш дом – это наша страна», и что «дети – это наше общее достояние». Я человек православный и считаю слова «да прилепится муж к жене своей» руководством к действию. Организация дома, та необыкновенная связь, которая существует в доме между мужчиной и женщиной, – это такое таинство, на котором держится весь мир. Потому что, когда наш русский солдат шел в бой, он вспоминал при этом свою жену, своих детей, своих собак, коров и кур, сеновал, на котором играл ребенком, звезды на небе над своим домом. Дом – это понятие космическое, это – надежда и опора каждого.
Дом для меня – это прежде всего отношения в семье. Я всегда могла позвонить Коле, где бы он ни находился: в Италии, Америке, Индии или Мексике, сказать, что мне плохо. И он мог все бросить и сразу же вылететь ко мне. Коля – истинный джентльмен. Он всегда замечает на мне новое красивое платье, не забывает сделать комплимент. Он волнуется за нас. Так было всегда. Раньше он звонил по десять раз на дню. Он говорил: «Я тебе дарю все эти мобильные игрушки, чтобы ты всегда была рядом». Вот теперь и он всегда со мной рядом.
У него нет ничего дороже меня и Андрея. Когда у мужа был правительственный концерт, Андрея отправили в больницу с приступом аппендицита. Коля бросил все и в смокинге, бабочке примчался в операционную. Он надел халат и вошел туда. А после операции сказал мне: «Слушай, какие розовые кишочки у нашего сына!» Как надо любить своего ребенка, чтобы иметь мужество присутствовать в операционной…
Как-то у меня на гастролях в Португалии случился перитонит, боли уже не было, все разлилось. Коля поддерживал меня всю дорогу, пока нас везли в госпиталь. Дорога шла по мосту через огромную реку, на берегу которой стояла гигантская статуя Христа. Была страшная гроза, мост был перекрыт, мы еле упросили открыть нам путь, и вдруг в середине моста в наш «мерседес» попала шаровая молния. За долю секунду у меня в мозгу пролетело все: детство, мои мама, папа, сестра, то, как я бегала и играла с собакой, как падала, как меня целовали… Как потом оказалось, «мерседес», которых тогда еще не было в СССР, был чуть ли не единственной машиной, снабженной громоотводом. И молния стекла по нему вниз. Бог нас спас. А когда мы приехали в госпиталь, меня врачи раздели, осмотрели и сказали, что операция будет стоить 5000 долларов. Вот тогда потерял сознание Коля. Потому что у него было в кармане всего 25 долларов. Он понял, что он меня потеряет. Правда, представители посольства тут же среди ночи пошли вскрывать посольскую кассу и оплатили операцию.
Коля гастролировал по всей Португалии и каждую ночь приезжал ко мне. Он жутко уставал и говорил: «Если тебе будет ночью плохо – ты мне крикни». Но так выматывался, что разбудить его было невозможно. Я тогда нажимала кнопочку, приходил врач и говорил с удивлением: «Русский мужик, как же он крепко спит!»
Когда человек знает, что есть у него дом, это дорогого стоит. Почему дети, у которых нет родителей, вырастают хулиганами? Меня однажды избил в метро шестнадцатилетний парень. Я читала книжку, на мне была хорошая дубленка… Он на меня набросился и стал меня бить ногами. За меня вступился военный и сдал парня в ближайшее отделение милиции. После спектакля «Тиль», который отыграли в тот вечер, мы с Колей поехали в это отделение милиции. И я должна была написать показания – парню грозил срок 2–3 года за избиение и хулиганство. Я стала с ним разговаривать. И выяснила, что у него нет ни отца, ни матери, что он – детдомовец. Его накрыла злость в какой-то момент. Он был обделен любовью. Я считаю, что дети должны жить в семьях, что у них должны быть обязательно родители. И поэтому ненавижу отцов, которые бросают своих детей. Я не могу понять, как женщина может из другого дома увести мужчину. Ну не понимаю! Потому что это все равно разрывание сердца на части, лишение ребенка нормальной жизни, части души, любви.
Коля всегда учил Андрюшу, что его мама – это самое святое, что у него есть. Мы всегда садились за стол все вместе, мы ждали Андрея после института. Коля всегда отказывался от огромных гонораров, когда его в Новый год зазывали на какой-то концерт, ведь Новый год – это семейный праздник.
«…Чтоб веселей жилось»
Когда мы с Колей поженились, то мои мама с папой на свою зарплату купили нам мебель, а театр подарил нам двухкомнатную квартиру на улице 26 Бакинских комиссаров. Нам казалось, что лучше дома нет. Еда была самая неприхотливая. К нам приходило много гостей. В этом доме мы родили Андрюшечку. А потом нам правительство дало квартиру в Елисеевском переулке. И нам казалось, что такой красоты просто быть не может: вид из окна был на церковь, мы слушали по утрам перезвон колоколов. Центр – здесь. В этом районе жили и Мейерхольд, и Качалов, а мы могли только мечтать об этом. Теперь мы живем в доме рядом со МХАТом. Но мне иногда кажется, что Коле даже не очень важно, красиво в доме или нет: главное для него то, что он сюда возвращается и что ему здесь тепло.
Даже когда было плохо и тяжело, мы с Колей всегда находили радостны, светлые стороны в жизни. Мы с ним счастливы везде. И в квартире на 26 Бакинских комиссаров, и на Елисеевском, и здесь.
«Мы забыли, бранясь и пируя, для чего мы на Землю попали!»
К нам приходили многочисленные гости на Новый год, на Рождество. Мы одними из первых среди наших знакомых стали праздновать Рождество в православном понимании этого слова: читать отрывки из Библии, ставить спектакли по библейским сюжетам.
В прошлое Рождество мы играли встречи Христа с различными людьми, о которых написано в Библии. Это было уже после того, как Колечку дважды прооперировали. У нас стояли свечи везде: и на полу, и на мебели. Были зажжены огни на елке, было масса детей, изображавших барашков, разбойников… А взрослые что-то придумывали от себя к этому празднику. Дети были довольные, все получали подарки, мы раздариваем обычно на Рождество практически все, что есть в доме – даже снимаем игрушки с елки. Это все мы придумывали с Колей совместно, потому что потребность делать людям что-то хорошее, теплое всегда нами двигала. И всегда хотелось чем-то объединять людей, а не просто сажать их за стол, поить и угощать.
Рождество перед аварией было сопряжено с тем, что уходила моя мама. Я теряла любимого человека. Она была больна раком, и я жила у нее. Коля оставался дома один, очень переживал и предлагал, чтобы мама переселилась к нам. Но я не соглашалась: находиться рядом со смертью – это очень тяжелый груз моральный и физический, а он каждый день работал.
28 февраля мы собрались на даче. Я спешила вернуться к маме. Коля уговаривал меня остаться, но я ответила: «Коля, у нас с тобой впереди вся жизнь, а мама уходит». Я приехала и поняла, что это были ее последние мгновения. Я ей закрыла глаза. Кто-то позвонил Коле, он выехал ко мне и попал в эту страшную аварию…
«Аллилуя возлюбленной паре»
Если вспоминать наш путь, то я не представляю, как мы все это сумели пережить. У Коли после аварии не работало ничего – только сердце. Но наш врач, профессор Владимир Крылов, говорил, что он не мог поверить, «что этот атлет умрет». Коля лежал в реанимации в боксе здоровый, розовощекий! Потом долгие мучительные дни комы… Я ему читала Псалтирь, пела, сообщала о том, какой у меня новый цвет волос, новая кофточка, туфли, сапоги, которые я купила для него, любимого и дорогого. А передо мной лежал практически труп.
Как же я была счастлива, когда у него пошевелился один пальчик! Когда он открыл один глаз, потом второй! Когда я спрашивала у врача: «А он меня понимает?», – врач отвечал: «А вы попросите его о чем-нибудь». И я попросила: «Коля, погладь меня по голове, как ты всегда гладил». Он поднял руку и приложил ее к моему затылку. «Вот теперь я уверена, что ты действительно вернулся!» А затем мне позвонили и сообщили: «Николай Петрович заговорил!». Слава Тебе, Господи!
Мы кормили его через зонд, и уже собирались вставлять зонд в желудок, как вдруг он сам начал глотать. Его катали в тот период на каталке, и вот он сделал свой первый шаг! Второй! Потом пошел, побежал!
Мы перешли в центр реабилитации под руководством Виктора Марковича Шкловского. Благодаря заботе, любви всех врачей, логопедов и, конечно, Колиному упорству я сегодня могу услышать: «Добрая утро, девонька! Пошел курить». И думаю: какое же это счастье – слышать его голос! Я, конечно же, понимаю, что все мы уйдем. Но для меня уход Коли был бы невосполнимой потерей. Я думала, что или уйду в монастырь, или посвящу свою жизнь работе православной медсестрой, закончу училище, буду помогать нуждающимся людям, которых я увидела в больнице. А они столько требуют внимания! Когда все это проходишь, то понимаешь и цену улыбки ребенка, и цену улыбки собственного мужа, которая поначалу была односторонней и кривой. Но я все время целовала его в эту подергивающуюся губку – дорогой мой и любимый! Губы-то у него не работали!
Еще в Склифе, когда он начал ходить, а потом бегать, наворачивая три раза в день по 12 кругов, мы бежали за ним и говорили, что больше не можем! Его реабилитация шла семимильными шагами. Сейчас мы физическую форму восстановили и ждем полного соединения всех нервных окончаний мозга. Врачи говорят, что этот процесс занимает три года от начала операции.
«Но из всех притонов, из всех кошмаров мы возвращаемся на “Авось”…»
Коля сейчас совсем другой человек, нежели год назад, – спокойный, уверенный, хорошо спит. Он знает свой путь. Мы часто гуляем и беседуем о «Ленкоме». Коля все время спрашивает: как там, в театре, как прошла премьера? «Ленком» – это наш второй дом, потому что половина нашей жизни прошла там, мы там встретились, там полюбили друг друга. У меня было ощущение, что я нашла именно того человека, которого всегда искала. Я жила счастливой жизнью. Наш театр, в котором мы работали и который мы вместе с Марком Анатольевичем Захаровым создавали, – это было что-то необыкновенное, к чему мы были причастны. Это был театр, который имел огромную популярность, в котором шли сногосшбательные спектакли, в котором говорили на темы, которые было запрещено поднимать, где искались новые манеры исполнения. Марк Анатольевич считал, что если мы выпускаем спектакль, мы должны принести сюда свои подушки и жить здесь. Мы так и жили. И сейчас, когда Коля и я в театре временно не работаем, мы все равно постоянно переживаем за Марка Анатольевича, за всех актеров, которые работают в этом Доме. Все эти люди – наши родственники. Сейчас вот Коля хочет сходить на «Затмение», посмотреть на работу друзей. Я его спрашиваю: «Ты хочешь сыграть в этом спектакле?» Он отвечает, что пока не в форме. Но этот театр, в котором шла наша жизнь – творческая и эмоциональная, – он никуда не ушел. Коля обожает эти стены, в которые и сам вносил столько энергии и любви. Он всегда говорит про «Ленком»: «Это мой дом!» Дай Бог, чтобы он вернулся на сцену «Ленкома». Но даже если этого не произойдет, все равно «Ленком» всегда останется нашим родным и любимым Домом. И ничего другого уже быть не может, это останется на всю жизнь. Потому что эпоха, прожитая вместе с Марком Анатольевичем Захаровым, – это, действительно, Эпоха.
