Самобытнейший русский писатель, классик мировой литературы Николай Семёнович Лесков (1831–1895) признавался, что с детства «имел влечение к вопросам веры». Религиозно-нравственные представления и устремления во многом определяли его восприятие жизни, литературно-общественную позицию и главное – своеобразие созданного им художественного мира.
Христианский характер лесковского наследия до настоящего времени не получил целостного осмысления и освещения. Изучение особенностей религиозно-нравственных оснований поэтики Лескова, проникновение в её глубинный духовный смысл продолжает оставаться одной из первостепенных исследовательских задач.
Писатель подходил к религии как истинный художник – с эстетических позиций, открывая в вере «поэзию». Сплавляя евангельские образы: «Аз есмь Путь, и Истина, и Жизнь» (Ин.14: 6) – с «художеством», Лесков рассматривал христианство как «поэзию вечной правды и неумирающей жизни».
«Потребность духа, ищущего высшего состояния», религиозные раздумья, «борения» во многом определяли, согласно самохарактеристике писателя, его «трудный рост». Лесков порой проявлял «религиозное своенравие», но в то же время был человеком, «не заглушившим в себе способности любить и уважать истину».
Писатель недвусмысленно утвердил своё православное вероисповедание: «Я не враг Церкви, а её друг, или более: я покорный и преданный её сын и уверенный православный». В то же время Лескову не всегда удавалось оставаться «покорным и преданным» сыном Церкви. Горячая человеческая «нетерпячесть» его натуры максималистски требовала, чтобы идеалы христианства с предельной полнотой были реализованы в действительной жизни.
Думается, вряд ли продуктивно в научном отношении разделять лесковскую позицию по отношению к вопросу о Церкви на «позитивную» (в начале творчества) и «негативную» (после заграничной поездки 1875 года). До последнего времени в лескововедении эта достаточно условная схема безоговорочно принималась как аксиома. Однако распространённый тезис об отрицательном отношении Лескова к Церкви начиная с середины 1870-х годов на деле остаётся бездоказательным. В традиции советского литературоведения мысль об «антицерковности» Лескова утверждалась даже тогда, когда он рисовал в своих произведениях художественные картины, направленные по существу на защиту религиозных идеалов.
Цитируя известное письмо Лескова П.К. Щебальскому от 29 июля 1875 г., в котором писатель признаётся в своём «разладе с церковностью», исследователи механически вырывают эти слова из контекста письма, а он таков: «Более чем когда-либо верую в великое значение Церкви, но не вижу нигде того духа, который приличествует обществу, носящему Христово имя».
Под влиянием религиозно-нравственных исканий Лескова формировалась его концепция русской жизни, человека и мира. В лесковской поэтике личность предстает не только как уникальная «натура» – в планах конкретно-историческом и социально-психологическом, но и в плане вневременном, метафизическом – в устремлённости к высочайшему идеалу, заповеданному в Евангелии. Художественное мышление Лескова христоцентрично. Вослед за отцом Церкви Тертуллианом писатель не раз повторял, что «душа по природе христианка».
В соответствии с православной аскетикой и антропологией Лесков имел ясное представление о двойственной природе человека: богоподобной, но омрачённой смертным грехом и в то же время призванной к духовному возрождению и воскрешению в жизнь вечную через веру, покаяние, подвижничество. Именно такова художественная логика множества лесковских произведений.
Метафизическое и нравственно-практическое составляли для писателя неразрывное единство. «Я свет миру» (Ин. 9: 5), – говорил Христос, исцеляя слепого от рождения. Свет Христов становится лейтмотивом таких шедевров Лескова, как «Запечатленный Ангел» (1873), «На краю света» (1875), «Христос в гостях у мужика» (1881) и многих других, одной из доминант художественной системы писателя в целом.
Интенсивность поиска Лесковым живого воплощения христианского идеала в людях, своеобразие религиозного зрения писателя, которое можно определить как светозрение, “духовную зоркость”, сказавшуюся в желании во всём приблизиться к христианским представлениям и типу поведения, связаны не только с логикой собственного развития художника, но и с этико-философскими исканиями времени – в контексте русского историко-культурного процесса.
Раскрывая внутренний конфликт современной личности – между верой и безверием, выдающиеся современники Лескова Достоевский и Л. Толстой с особенной художественной мощью изображали борьбу за веру в душах своих героев. В противоположность им многие персонажи лесковских произведений, как и сам автор, наделены “счастливой религиозностью”, гармонично соединяющей истину веры с бесконфликтным сознанием; одарены пониманием сокровенного смысла жизни.
Своеобразие эстетического воплощения религиозно-нравственных воззрений писателя дало возможность критику М.О. Меньшикову – современнику писателя –определить позднее лесковское творчество как “художественную проповедь”. Элементы христианской проповеди, религиозно-нравственного поучения органично вплетаются в многожанровую художественную систему Лескова (повести, святочные рассказы, рассказы кстати, легенды, сказки, притчи и др.). Проповедническое слово писателя, близкое по своим учительно-дидактическим задачам к проповеди пасторской, облекается в формы более мягкие, снисходительные, не столь требовательные и категоричные, как, например, у Достоевского и Л. Толстого. Лесков-наставник не столько требует, сколько убеждает и просит читателя вместе приобщиться к поискам истины. Яркий пример тому – рождественская проповедь в финале рассказа «Под Рождество обидели» (1890).
Итоговый период творческой биографии Лескова (1880-е – первая половина 1890-х годов) наиболее богат произведениями в духе и стиле художественного поучения. Помимо широко известных, актуальны в этом аспекте тексты малоизученные или забытые, не переиздававшиеся со времени их первой публикации: «Изборник отеческих мнений о важности Священного Писания» (1881), «Великопостный указ Петра Великого» (1882), «Вечерний звон и другие средства к искоренению разгула и бесстыдства» (1882), «Зеркало жизни истинного ученика Христова» (1890), «О кресте Сергия Радонежского» (1891), а также множество других художественных, публицистических, эпистолярных источников, в которых самобытно освещаются религиозно-церковные темы, даются глубокие суждения религиозно-нравственного характера.
В писательской практике Лесков выступил и как знаток истории Церкви и вероучений, и как самобытный богослов, проповедник христианских истин, и как духовный наставник своих читателей, стремящийся зажечь в них «искру разумения о смысле жизни», чтобы было им «с чем перейти в вечность». Писатель с присущими его человеческой натуре «пересолом» «расчищал подходы к храму», изгонял «торгующих в храме», в котором, по его убеждению, должны служить только чистые сердцем, наделённые высочайшей духовностью слуги Божьи.
Против сонма торгующих «разбойников», запутавших людей в «торговую кабалу», не устыдившихся даже святое Евангелие превратить в ходовой товар по спекулятивным ценам, Лесков выступал с самого начала творческого пути – в своих первых статьях «О продаже в Киеве Евангелия» (1860), «Торговая кабала» (1861) и др.
Подводя итоги писательству за год до смерти, в письме М.О. Меньшикову от 8 апреля 1894 г. Лесков говорит, что остался верен этой своей стезе – ради того, чтобы в человеке как «храме Божием» воссияла Христова истина.
Писателю желалось, чтобы обновление в духе Христовой истины пришло через «попов великих», подобных отцу Савелию Туберозову – бесстрашному протопопу-проповеднику в романе-хронике «Соборяне» (1872), прототипом которого послужил родной дед Лескова – священник села Лески Димитрий Лесков.
Цикл очерков «Мелочи архиерейской жизни» (1878–1880), как и целая серия работ, примыкающих к этим «картинкам с натуры», имели целью не отрицание Церкви, а очищение её «непросветлённого и непреображённого человеческого естества». Лесков, будучи кровно связан с русской религиозной ментальностью как важнейшей стороной национального бытия, в беллетристике и публицистике выступил против церковной «летаргии», призывая священнослужителей ревностно исполнять их истинное предназначение – духовное делание, ставя в пример образцовых православных священников, фигуры которых нередко изображаются в его творчестве и являются своеобразным “болеутолителем” для самого писателя, глубоко страдавшего при виде внутренних церковных нестроений.
Именно “святое недовольство” явилось импульсом, определившим и критический настрой, и проповеднический энтузиазм лесковских произведений о священнослужителях. Лесков критиковал не идею Церкви, а людей, считающих себя причастными Церкви, однако в практике своей жизни зачастую далеко отстоящих от церковного идеала. Не испытывая враждебности к Церкви, писатель призывал её к самоочищению, выметая «сор из храма».
Одним из итогов религиозно-нравственного развития Лескова явилось обращение с призывом к уважению религиозных воззрений людей. Так, писатель активно выступал против гонений на инаковерующих в серии статей о староверах, «рассказах кстати» «Два свинопаса» (1884), «Новозаветные евреи» (1884) и других произведениях. Идея “взаймоверия” – по лесковскому экспрессивно-выразительному слову, найденному писателем в «Запечатленном Ангеле», – способна противостоять всеобщей обособленности и вражде, «ибо без доверия друг к другу жить невозможно». В позднем творчестве Лескова нашла художественное отражение мысль об «истинном христианстве» («слово Твоё есть истина» – Ин. 17: 17). В письме Л.В. Ивановой от 11 марта 1892 г., хранящемся в Орловском государственном литературном музее И.С. Тургенева, Лесков пояснял: «Наилучшее богослужение есть, конечно, то истинное богослужение, о котором Христос открыл нам через свою беседу с самарянкою. Надо “служить Богу духове в истине” всегда и везде, ибо таковых только поклонников Бог желает – “Молитесь духом” (Ефес. IV, 18)» (подчёркнуто Лесковым).
Так формировался особый тип эстетики, многослойный христианский подтекст лесковских произведений. В поэтике Лескова также отразилось его убеждение в том, что о вопросах веры можно говорить занимательно, интересно.
Уникальное художественное решение лесковских произведений формируют объективность и запредельность, максимальная жизненность, документальность в сочетании с ориентацией на высший, заданный в Евангелии идеал, доныне непревзойденный. Отсюда – иконописность, молитвенность, невысказанность, зачастую – загадочность произведений, символизация и сакрализация образов, особая организация художественного пространства (земное и надмирное) и времени (сиюминутное и вечное), притчевый характер, жанровые признаки проповеди-поучения; повышение роли непосредственно выраженного авторского начала, открытые апелляции к читателю и другие приёмы художественного воплощения магистральной, сквозной точки зрения – религиозной, христианской.
Многомерность, многоплановость, символико-смысловая ёмкость художественного мира открывают перед читателями и толкователями творчества Лескова всё новые возможности сотворчества с ним.
Заповедям любви, добра, милосердия учил писатель-христианин своих читателей. В согласии с новозаветной заповедью: «Итак во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7: 12) – внёс Лесков в свою записную книжку следующую запись: «Всё, что желаете, чтобы делали для вас люди, то делайте им».
