Когда кто-либо хочет говорить о событиях раннего Средневековья, он неизбежно оказывается на распутье трех дорог. Первая из них – путь историка-исследователя, пытающегося собрать головоломку из скудных свидетельств прошлого и при каждом неудобном вопросе, встречающемся столь часто, сколь и неизбежно, констатировать: «У нас нет данных», тем самым демонстрируя рыцарскую верность научным принципам работы с историческими источниками. Второй путь – путь псевдоисторического вымысла, квазиреконструкторских спекуляций, вызванный к жизни отчаянным желанием заполнить лакуны, засыпать те ямы и топи, которые окружают островки твердо установленных исторических фактов. Наконец, третий путь – это попытаться перевести раннесредневековый сюжет в сферу художественного слова и там, будучи верным не столько объективным данным, подтвержденным перекрестной критикой источников, сколько «законам, самим над собою принятым», открыть читателю дверь в мир исторического прошлого. Именно с последним вариантом мы имеем дело в случае с «Железными лаврами Рюрика» .
Разумеется, все три пути существуют на равных правах, специализируясь лишь на аудитории и цели, которую каждый из них пытается достичь. Автор «Железных лавров» не ставит перед собой задачу реконструировать картину мира раннесредневекового человека, поскольку это фактически невозможно: что может быть общего у датского ярла, ирландского барда и византийского послушника? Но многочисленные зазоры и нестыковки такой кросскультурной коммуникации позволяют не только выстроить живое и увлекательное повествование, но и увидеть, куда и как тянутся нити европейской и мировой истории IX века – к возникновению никем не планируемого государственного образования в Восточной Европе, которое в учебниках именуется Древней Русью.
Красивой вязью сплетая архаические слова и выражения, вложенные в уста главного героя-повествователя, автор не только погружает в атмосферу эпохи; он отражает важнейшую особенность средневековой письменной культуры – авторы того времени не пишут о событиях; они пишут о том, что эти события значат в контексте вечно воспроизводящейся священной истории и всемирной драмы человеческого спасения. Именно отсюда Сергей Смирнов заимствует идею поиска духовного измерения у любых, в том числе незначительных событий, которая современному человеку в большинстве случаев несвойственна. А меж тем это именно то, что добавляет подлинной глубины и средневековым текстам, и современным. Правда, на фоне изобилующих аллюзий на библейский текст, прямых и косвенных цитат из Священного Писания и вполне оправданных обращений к греческой и европейской мифологической традиции в речи повествователя особенно остро не достает фрагментов византийской агиографии. С учетом широкой распространенности житийной литературы, которую можно безо всякой натяжки назвать самым популярным чтением жителей Византии, в реплики константинопольского послушника Иоанна Феора не могли не попасть детали «духовных биографий» святых подвижников прошлого. Общий языковой фон детально проработан, но в других аспектах.
Очень удачно ломает автор географические представления современного читателя. Поскольку мы живем в эпоху национальных государств с их границами, армиями и международными отношениями, нам трудно представить себе ситуацию, когда люди могли в путешествиях пересекать целые области, толком не представляя себе, кому эти области принадлежат. А меж тем коммуникации раннего Средневековья именно так и устроены. Мы не ждем викингов в Южной Италии, а меж тем они там были. Мы с трудом вспоминаем об арабах в Испании. Мы все время забываем, насколько ойкумена IX века проницаема. Путь персонажей из Константинополя через Центральную Италию к Ладоге, кажущийся нам, современникам, странным крюком, не только значим для замысла книги (напомню, что первые две области – это центры империй), но и вполне историчен: средневековые маршруты могли быть весьма причудливы.
То, что Сергей Смирнов взялся писать книгу от лица человека рубежа VIII-IX веков, а не пошел по удобной и проторенной дорожке изложения исторических событий от своего лица или от лица нынешнего обывателя-«попаданца», делает автору честь. Конечно, Сергей Смирнов не единожды обращался к историческому материалу и давно стал профессионалом художественно-исторической прозы, но это нисколько не умаляет его нынешней заслуги. Рассказывая о прошлом от лица человека прошлого, автор многократно повышает градус собственной ответственности: никто не в состоянии знать и удерживать в голове многочисленные подробности и детали, совершенно очевидные человеку прошлого. Более того, многих из этих подробностей мы даже не можем знать. Профессиональный историк, конечно, может указать на некоторые странности текста. Не углубляясь совсем уж в мелкие детали, отмечу, что не слишком ровно сходится хронология повествования. Когда герои романа оказываются в плену лангобардского графа Ротари, Карл Великий еще не коронован имперской короной. С учетом того, что дата коронации попадает на 800 год, а основная активность Рёрика-Рюрика относится к середине IX века (по некоторым версиям, он родился в 810 году), неизбежно встает вопрос об основаниях для предпринятых в книге хронологических манипуляций. Впрочем, к вопросу об историчности Рюрика мы еще вернемся, а пока отметим, что художественную историческую прозу мы ценим не столько за фактологическую точность, сколько за способность создавать непротиворечивую картину и умение погружать в нее читателя, с чем у Сергея Смирнова проблем, очевидно, не возникает. Кроме того, нельзя забывать и о классической проблеме жанра – добавление аутентичности тексту неизбежно затрудняет восприятие книги для массового читателя, привыкшего к голливудским историческим блокбастерам и кое-как слепленной альтернативно-исторической фантастике про «попаданцев»; чем более текст историчен, тем больше он предъявляет требования и к уму, и к исторической эрудиции, и к воображению. «Железные лавры Рюрика» – из этого разряда.
Отдельно следует прокомментировать удачные вкрапления фантастических элементов вроде срубания молодых дубов одним ударом меча или музыкальных чар ирландского барда. Там, где скептически настроенный историк будет грубо затыкать рот средневековому персонажу или попросту игнорировать его, апеллируя к невозможности, фантастичности сюжета о чудесах, магии, явлениях святых, ангелах и демонах, зачастую даже не выходя на ключевой вопрос о связи реального и воображаемого, автор художественного текста как раз может позволить себе смотреть на мир так, как смотрели его персонажи – со всеми особенностями, присущими языческому фольклору и христианской духовной литературе.
Фольклорность в случае с Рюриком более чем оправдана. Строго говоря, наш летописный Рюрик – персонаж легендарный. Да, есть гипотеза о том, что это был датский ярл. Но наряду с этим есть гипотеза о его славянском происхождении. Есть даже гипотеза о генеалогической связи Рюрика с королями из франкской династии Меровингов. Разумеется, учитывая мужскую и женскую генеалогическую линию, означенные варианты происхождения можно комбинировать. Словом, есть множество разнообразных гипотез, которые ввиду недостатка или полного отсутствия исторического материала нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. И вместе с тем Рюрику «посчастливилось» стать «основателем русской государственности», а потому он жестко встроен в отечественный национальный дискурс.
В условиях нового витка активных поисков русской национальной идеи, когда интерес к древней истории Руси неуклонно растет, возрастает и число версий, трактовок и, как следствие, научных, псевдонаучных и художественных произведений, призванных вновь поставить вопрос Нестора-летописца «Откуда пошла Русская земля?» И версия о рождении России из синтеза скандинавской брутальности, христианизированных языческих озарений и византийской духовности, предложенная Сергеем Смирновым, выглядит и правдоподобно, и притягательно.
Конечно, не для всех. Одним не понравятся сложный синтаксис и обилие непривычной глазу метафорики, другим – затянутая предыстория главного героя, в которой интересные детали тонут в потоке традиционного православного морализующего пафоса, интересного разве что тем, кто и так этот пафос разделяет. Пожалуй, круг читателей Сергея Смирнова эта книга существенно не расширит. Русские православные патриоты, интересующиеся историей – главные адресаты «Железных лавров» – с творчеством автора, скорее всего, и так знакомы. Но если нет – самое время познакомиться.
