Путь веры известного французского писателя Поля Бурже (1852 — 1935 гг.) был непрост. Ему пришлось пройти через агностицизм, натурализм, позитивизм. Иными словами, через все пути духовных исканий Франции рубежа XIX — XXвв.
Уже в шесть лет Поль Бурже сочинял стихи, рассказы и сказки. А в 1861 году написал «Историю муравья», отразившую животный мир местности, где жил мальчик. В 1871 году Поль окончил привилегированный парижский Лицей Людовика Великого со степенью бакалавра философии. Затем он продолжил образование в парижской Школе высших наук, а также посещал лекции Ж.М. Шарко и занимался в Медицинской школе. Но главной сферой жизни молодого писателя стала работа в парижских журналах «Ренессанс», «Ревю де дёмонд», «Глоб», «Парлеман», «Нувель ревю», где Поль Бурже публикует эссеистику, прозу и театральные рецензии. Именно в 1870-е годы Бурже находился под сильным влиянием позитивизма и натурализма, что привело в 1877 году к глубочайшей духовной депрессии. Со временем взгляд Бурже на вопросы веры постепенно эволюционирует в сторону религиозного мировоззрения. Наиболее ярко это можно увидеть в романе «Ученик» (1889), который и принес автору мировую известность. «Ученик» — один из лучших романов Бурже. Это своеобразная вариация на тему «Красного и черного» Стендаля, на тему неразрешимых дуализмов, а также перепадов романтической любви, в конечном счете, нарциссичной, холодной, спасающейся бегством в небытие. Они знакомы читателю и по множеству других произведений (от «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова до «Пана» К. Гамсуна)» (В.М. Толмачев «Поль Бурже, его роман «Ученик» и религиозные искания западной культуры рубежаXIX — XX вв.»).
Роман «Ученик» повествует о молодом человеке по имени Робер Грелу, который является ярым поклонником Б. Спинозы и авторов XVIII века, писавших об искусстве любовного и интеллектуального «совращения». Немало знаний о «психологии страсти» Грелу получил из сочинений философа-позитивиста Адриена Сикста, которого считал своим учителем. И вот Грелу представился случай проверить свои знания на практике. Он обольщает дочь своих работодателей, чем невольно провоцирует ее на самоубийство. Однако внешне все это выглядит как убийство на почве ревности, и Грелу попадает в тюрьму, ожидая смертного приговора. Из камеры предварительного заключения, раскаявшийся и не желающий публично опорочить память погибшей девушки, он пишет письмо–исповедь своему учителю Адриену Сиксту, в котором подробно рассказывает о своей жизни и о трагедии с девушкой. Ужаснувшийся философ вдруг начинает понимать, что вся эта ситуация могла бы и не сложиться, если бы не сильное влияние его сочинений на юношу. Воистину, по слову поэта, «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Поль Бурже пишет в своем романе о состоянии философа: «Такое же чувство мог бы испытать медик, человек большого сердца, нашедший средство против какой-нибудь болезни и вдруг узнавший, что один из его ассистентов решил испробовать это средство на практике, в результате чего целая палата больных находится при смерти. Очень горько бывает умышленно совершить какой-нибудь неблаговидный поступок. Но в тысячу раз тяжелее потрясение, в тысячу раз мучительнее рана — пусть даже потрясение длится не более часа, а рана немедленно закроется, — если человек, в течение тридцати лет посвящавший себя труду, который он считал полезным, тридцать лет трудившийся искренне, с чистой совестью, отклоняя как незаслуженные все обвинения своих противников в безнравственности и ни на минуту не сомневаясь в своей правоте, если этот человек в свете молниеносного открытия вдруг получит неоспоримое, очевидное, как сама жизнь, доказательство, что труд его отравил человеческую душу, что он заключает в себе тлетворное начало, которое продолжает распространяться по всему свету!»
Делая все возможное, чтобы загладить результаты своей деятельности, Адриен Сикст пытается спасти душу Робера Грелу, но тело его ему спасти уже не удается. Грелу был оправдан судом, но в тот же день был убит братом умершей. Уже сидя у тела покойного, философ, до этого всю жизнь скептически разбирая вопросы веры, чувств и страстей, отрекся от своего учения: «Впервые почувствовав беспомощность своей доктрины, которая не могла в эти минуты поддержать его, этот аналитик, наделенный почти сверхъестественной силой, склонился перед непостижимой тайной человеческой судьбы. Ему приходили на ум слова единственной молитвы, еще сохранившейся в памяти из далекого детства: «Отче наш, Иже еси на небесех…» Конечно, он не произнес этих слов и, может быть, никогда не произнесет их. Но если существует Отец Небесный, к Которому великие малые обращают свои взоры в трудные часы жизни как к единственному источнику помощи, то не заключается ли самая трогательная молитва уже в самой потребности молиться?»
