Своими «Рождественскими повестями» Чарльз Диккенс нам открывает, что наш мир, в котором есть и конторы, и банки – это сказка, ожившая сказка, потому что благодать зримо шествует от души к душе, вдохновляя творить добро. А это всегда открытие, хотя каждый добрый, кто слышит об этом, – ликует об этой главной рождественской радости, как о чём-то родном. Нет ничего, что Создатель не вёл бы к добру. Сказка вошла в нашу жизнь и напомнила нам, что добрых и вправду ждёт счастье.
Рождество – это сбывшаяся сказка, но хороший конец приходит в сказку не сразу, он обусловлен пройденным нами к нему путём, нашим старанием и Его милостью.
И что всегда удивляет – так это Христова готовность прийти на помощь не только в великом, но даже в малом. Святой семье не нашлось места в Вифлеемской гостинице, но Господь послал им пещеру. У них не было чем развести костёр, но их согревало дыхание ослов и волов. А ангелы и простые люди итак всегда были с ними, как и сказка, которую Господь от начала мира готовит для каждого, кто даже только стремился к Его добру.
У Христа для нас всегда припасено много радости, но Он хранит это сокровище до тех пор, пока мы будем готовы. То есть – пока станем добрыми. Ведь злой или равнодушный не сможет оценить дар.
Вот реальная рождественская история. Одному человек в праздник Рождества было очень плохо – мучили мысли и боль. Он был на утренней литургии, но и это не помогло, и боль не уходила. Он ехал домой на автобусе, как вдруг на одной из остановок вошел инвалид – сгорбленный и несчастный. Человек уступил ему место и ощутил в душе такую жалость к этому своему собрату, что не мог выразить это иначе, как тайным молитвенным плачем. И чем больше он сострадал больному, тем победнее в его сердце разгорался свет, который разметал тучи его боли и вернул радость. И это то, о чём авва Дорофей говорит: «Больной больше благотворит нам, чем мы благотворим больному».
Иерей Дмитрий Шишкин приводит такой пример: «Когда в 1992-м году я растерянным юношей приехал в Оптину, то в маленьком рюкзаке привёз с собой трёхтомник Добротолюбия.
Душа горела любовью к монашеству, желанием непрестанной молитвы, подвига и поста. И вот я подошёл к игумену Феодору (Трутневу):
– Батюшка, благословите Добротолюбие читать.
Он посмотрел на меня со своей неизменной мягкой улыбкой и сказал:
- Не надо, ты сейчас лучше сказки читай».
Подобный случай произошел и на Афоне, когда к одному Старцу пришел человек и спросил, какие книги святых отцов ему следует читать. А Старец посоветовал тому читать Диккенса, чтобы научиться быть человеком, без чего богоподобие невозможно.
Диккенс ощущал, что для литературы (и вообще для творчества) не требуется внешних оправданий: нравоучительных, проповеднических и так далее. Литература, несомненно, зовёт к добру и преображению, но не морализаторством, а самим фактом своего существования. Потому, когда в феврале 1843 года учёный-экономист Саутвуд Смит попросил Диккенса написать памфлет о сокращении рабочего дня на фабриках, то писатель медлил, а после ответил так:
«…Не сомневайтесь, – что, когда вы узнаете, в чём дело, и когда узнаете, чем я был занят, – вы согласитесь с тем, что молот опустился с силой в двадцать раз, да что там – в двадцать тысяч раз большей, нежели та, какую я мог бы применить, если бы выполнил мой первоначальный замысел».
Так Диккенс задумал цикл чудесных рассказов к Рождеству, призванных явить красоту добродетели и тем самым привести людей к перемене. Доброта зависит от нашей внутренней перемены к добру, а вовсе не от того, что бедняки отберут имущество у богатых, – так учит Диккенс. Что ж, англичане услышали этот его призыв, как и призыв многих других сказочников Британии. Англия – единственная европейская страна, не пережившая революционных потрясений. И в этом видна заслуга Диккенса и великих британских сказочников.
Уильям Теккерей говорил о рождественских повестях так: «Кто способен вообще слушать возражения при обсуждении подобной книги? Она представляется мне национальной милостью и личным подарком каждому человеку, читающему ее».
Говорят, что начиная с рождественских повестей, Диккенс разочаровался в мысли о союзе богатых и бедных и справедливом обществе. Миру фальши и наживы он противопоставил тепло домашнего очага, которое он описывает теперь с такой нежностью и любовью. На самом деле писатель увидел, что зло каждый раз можно победить только внутри себя, и только тогда, когда мы живём жертвенно, христиански. Потому несчастен всякий, кто следует лишь внешним путём (например, путём наживы), но забыл о счастье единосердечия с любимыми, которое составляет всё счастье для человека, так как его, эту райскую жизнь одним сердцем, благословляет Бог, и ради неё мы были приведены в бытие. Буржуазное общество, как и всякая общность людей, непрочно. А вечно только одно святое единосердечие, которое ярко горит между теми, кто истинно любит друг друга. Только такому отношению открыты райские врата, потому что оно открывает для нас рай ещё на земле.
Диккенс в жизни вытерпел слишком много боли, словно он был тем примером, который мудрый Господь привёл людям, что никакая боль не в силах заглушить жизнелюбие тех, кто добр.
Радость и ликование жить и создавать – вот постоянные спутники того, кто истинно живёт Духом. А в аду, наверно, над каждым горит пламенная надпись: «Вот человек, который никогда не хотел радовать тех, кто с ним».
Все социальные проблемы писатель открывает как проблемы духовные, или как проблему ухода от подлинности и христианства. Грех, как говорил позднее Антоний Сурожский, - есть уход от собственной глубины. И возвращение в суть происходит не потому, что злодея укорили, а потому, что он вдруг сумел в чём-то разглядеть превосходящую его красоту. И эту титаническую работу, чтоб проделать в исполинской стене его гордыни оконце, через которое он разглядит красоту – эту работу Господь совершает через всё, - в том числе и через великие произведения искусства, подобные тем, которые написал любимец всех добрых людей – Чарльз Диккенс.
