Кто-то проходит практику на стройке, кто-то – в юридической конторе, кто-то – в окружении белых халатов, а кто-то – среди арктических льдов. Увидев в соцсетях яркие фото вернувшегося из Арктики Даниила Голикова, я не удержалась и попросила его рассказать подробнее про его первую экспедицию.
- Даниил, как ты попал в экспедицию, да еще и в Арктику?
- Я учусь в государственном университете морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова на единственном в России Арктическом факультете по специальности гидрографическое и гидрометеорологическое обеспечение мореплавания. Мы занимаемся изучением и картографированием дна для различных целей – например, морских инженерных изысканий, бурения скважин, прокладки трубопроводов, дноуглубительных работ и т.д.
- Эта экспедиция была в рамках студенческой практики?
- Да. Но когда попадаешь на судно, работаешь не как практикант, а как гидрограф – наравне со всеми. Ко всеобщему удивлению, на практику я попал, закончив первый курс. Обычно это бывает после 3-4 курса, но я поставил себе конкретную задачу попасть на практику.
- А откуда у тебя такая задача?
- В нашей специальности совсем нельзя медлить. Нужно брать по максимуму буквально с первого курса – заниматься гидрографией, океанографией, метеорологией и геодезией… Когда программу специалитета заменили на программу бакалавриата, убрали много полезных часов. Теперь приходится наверстывать самому. Я взял учебные пособия 3-4 курса и начал по ним заниматься. С третьего курса у нас начинается курс геоинформационных систем, где изучают самое новейшее программное обеспечение. Увы, на практических занятиях в университете приходится иметь дело со старыми приборами– 1970-80-х годов. Они не то что физически, они морально устарели. В реальности же используются современные сонары, тахеометры, профилографы, с которыми студенты могут познакомиться, только попав на производство.
- Расскажи о впечатлениях. Вот ты ступил на палубу – что это было за судно, и что ты делал на нем?
- Это гидрографическое судно «Горизонт», в этом году ему исполнилось 35 лет. Оно не новое, но это комфортное, надежное судно для работы в Арктике. Тёплое, поворотливое, относительно шустрое. Оснащённое всеми необходимыми подъёмно-спусковыми кранами и лебёдками.
Мы вышли из Мурманска и дошли до Восточно-Сибирского моря. Экспедиция заняла 70 суток. Это самая длительная экспедиция, которую когда-либо проводила Гидрографическая служба Северного флота в новейшей (с 1991 г.) истории. С большим объемом работ. Основной нашей задачей было обследование Северного Морского пути –важной транспортной магистрали России. Исследования дна, островов и прилежащих территорий необходимо производить регулярно.
- А почему регулярно? Так часто меняется ситуация?
- Ситуация меняется с каждым годом. Тысячелетние льды постепенно отступают и образуются новые острова, которые нужно наносить на карты. Мы, например, обследовали два острова, которых еще несколько лет назад не было.
- Вы были в Арктике летом и осенью. Какие самые холодные температуры вам достались?
- Минус 5 – минус 10. Иногда в полный штиль море было ровное-ровное, светило солнце, мы выходили в одних тельняшках на палубу и грелись. А иногда поднимался ветер до 25 м/с, и нас валяло и заливало. Работать было очень сложно. В общем, впечатлений много. Но когда меня просят: расскажи про Арктику, мне почему-то сразу хочется сказать, что видел белого медведя «как вас сейчас вижу». Их было много, и они часто осложняли нам работу. Подходим к острову – там белый медведь. Его можно только пугать, но они ничего не боятся – потому что не пуганные – и с ними лучше не связываться. Они любят подплывать к борту, клянчить пряники и сгущенку. Любят и практикуют.
- Вы ждали, пока они уйдут или сами уходили?
- Как правило, мы уходили. Искали более подходящее место для высадки. Еще мы видели моржей. Они даже иногда пинали плашкоут, когда мы пересекали их стадо. Это такая здоровая туша 5-6 метров, которой пнуть трехтонный катерочек не составляет труда. Он проплывет, бочком подвинет, потом вынырнет – посмотрит на нас – и снова скроется под водой. Они очень любопытны.
- Кроме островов вы еще где-то сходили на землю?
- В течение экспедиции у нас было несколько заправок водой и горючим. Нас заправляло судно-заправщик в открытом море.
- А связь с Большой землей у вас была?
- Нет. К сожалению. Мы как ушли в экспедицию, так только через 70 дней смогли позвонить домой и сказать, что с нами все хорошо.
- Ну и как? Ломка была? Столько дней без связи и без интернета!
- Я пытался все свободное время занимать чтением и изучением оборудования. Честно говоря, меня хватило только на месяц. Потом учеба приелась. Я часами просматривал фотографии родных, иногда слушал музыку и смотрел фильмы. Конечно, было трудно, но я знал, что дома меня ждут и любят, и это очень поддерживало.
- Что для тебя было самым сложным в этой экспедиции?
-Иногда было очень тоскливо. Хотелось поделиться сокровенными мыслями с близкими, которые там, за 5000 км от тебя, на родной Псковщине. Я очень много писем писал. Писал их, понимая, что отправить не удастся.
- А что помогало выходить из этого тоскливого состояния?
- У многих на судне были гаджеты с фотографиями, видео своих близких. У меня на телефоне была запись, которую мне скинули перед самым отправлением моя семья, моя невеста – песня «Я пью до дна за тех, кто в море». И у меня была привычка – перед сном её слушать. Только тогда я со спокойной душой ложился спать. Ну и потом, это ведь было русское судно и русский экипаж. Близкие по духу люди. Наверное, если бы вокруг меня был иностранный экипаж, я бы свихнулся с тоски!
- А работать было трудно?
- Мы работали в довольно суровых условиях. Конечно, это не сравнимо с тем, в каких условиях работали в Арктике наши предки 100-200 лет назад, но все равно Север остался прежним – он предполагает холод, ветра, постоянные морские волнения, холодную воду, в конце концов. И вся наша деятельность происходила либо в море, либо на необитаемых островах. При картографировании некоторых островов при помощи пешего промера приходилось работать по пояс в воде по несколько часов. Это холодно. А когда еще с головой накрывает волна – совсем неприятно.
- Вы работали в шторм? Откуда волна?
- Обычно приходилось работать при небольшом волнении в 2-3 балла. Конечно, для идеальной работы нужен полный штиль. Но такое на Севере бывает крайне редко. За 70 дней таких было, наверное, всего два дня.Бывало так, что погода позволяла за несколько дней поработать всего один-два часа. А иногда работали круглыми сутками. Ситуации были разными.
- Как вы сходили на острова? Прямо с корабля?
- Чтобы судну к острову подойти, нужны безопасные глубины, а там очень много «белых пятен». Поэтому с судна спускался катер (плашкоут) и в наиболее благоприятных условиях – когда не было наката – мы подходили и высаживались.
При переходе от одного участка работ к другому иногда цепляли днищем камни. Однажды и вовсе сели на мель. Чтобы накатом плашкоут не выкинуло на берег, нескольким морякам пришлось очень шустро прыгать в воду и толкать, что есть силы, его от отмели. Очень много зависит от опытности моториста.
А однажды во время работ все вокруг резко заволокло туманом. Было очень сложно вернуться на судно – из-за тумана мы не могли его найти. Поднималось волнение. Было, честно говоря, не по себе, потому что мы были в открытом море, и погода все ухудшалась. Но нам на встречу двинулся «Горизонт» и благополучно поднял нас на борт до момента, когда погода окончательно испортилась.
- На судне после этого, наверное, чувствовал себя просто как дома.
- А на судне всегда как дома. Русское судно – это самое веселое судно. Есть кают-компания, есть сауна, где можно погреться после работы, пообщаться. Обстановка всегда дружелюбная.
- А ровесники у тебя были на судне?
- Да, были две выпускницы с нашего факультета, и два курсанта из Ростова. Мне очень повезло с соседом. Я жил с бывалым пенсионером, видавшим север и знающим жизнь. После вахты он часто рассказывал мне истории своей молодости. Было интересно и полезно послушать.
- В чем там вообще досуг состоял, когда было на это время?
- У нас не было полноценного спортзала, но был турник, были гантели. Мы в свободное от вахты время ходили и занимались по очереди. Я иногда часами смотрел фотографии близких. Еще ночью после вахты любил выходить на палубу, когда небо ясное, и ветер не сильный. При луне в море – такая широкая, длинная дорожка, которая так и зовет прогуляться. Но ты понимаешь, что шаг за борт – и все, тебя нет. Меня всегда удивляло в Арктике это сочетание противоречий – с одной стороны потрясающая красота, а с другой –убийственный холод.
- Что было самое интересное?
- По-своему – все. Например, перед нами стояла интересная задача. Можно сказать, историческая. Нужно было найти немецкие метеостанции, которые были там установлены в 1943-44 годах. Немцы понимали, что работать в арктических условиях без знания погоды – все равно, что подписать летчикам смертный приговор. И чтобы регулировать деятельность подводных лодок, надводных судов и самолетов, они установили здесь метеоточки. Они были доставлены сюда на подлодках, потом на резиновых лодках и установлены у нас «под носом» на Новой Земле.
У нас были документы из старых немецких архивов с конкретными координатами. Мы высаживались человек по 10 и ходили искали. И одну нашли! В 60-е годы на Новой Земле велись работы по установке триангуляционной сети. Мне было интересно посмотреть геодезический пункт, который находился в зоне моей видимости. Я поднимаю бинокль и вижу, что по направлению от меня к одному из геодезических пунктов находится какой-то объект, бочки какие-то железные. Я говорю своему начальнику: «Посмотри, там что-то есть». Он смотрит в бинокль: «Батюшки, так это ж метеостанция!» Бежим туда. Там остались блоки для установки аккумуляторов, самописцев, сами разложившиеся уже аккумуляторы, штанги, на которых это все крепилось, деревянные полочки... Там действительно по-немецки было написано. Можно было прочитать слово «Берлин». Конечно, от станции, которую можно поставить в музей, там не осталось почти ничего, но мы можем составить приблизительную картину того, как это когда-то выглядело и работало.
- Это ведь не последняя твоя экспедиция в Арктику? Ты будешь стремиться туда еще?
- Сложный вопрос. Вы представляете себе Север? Он пустой. Там только медведи да моржи. Арктика развивается сейчас, но, к сожалению, очень медленно. Она требует больших вложений для развития. Особого отношения. У нас практически отсутствуют свои гидрографические и научно-исследовательские суда. У нас нет достойной базы оборудования российских производителей. То оборудование, с которым мы работаем, – в основном, американское или японское. А своего у нас нет. Вернее, оно есть, но не соответствует современным требованиям. Например, у нас был установлен эхолот – вроде бы новый, но он работал хуже, чем наш же, отечественный, которому уже 30 лет.
Но я уверен, что государство в ближайшее время все-таки обратит внимание на проблемы развития Арктики, потому что очень много умов борются за это. И должны добиться успеха.
- А в других научных экспедициях собираешься поучаствовать?
- Да, конечно, я буду учиться и хочу поработать и в других компаниях, изучать морскую инфраструктуру. Хочу развивать именно российскую гидрографию – у нас много рек и озер, и морей.
- Тебе самому что больше нравится? Реки? Моря?
- Если честно – разнообразие. Я бы хотел стать высококлассным специалистом. И поэтому мне нужно работать и расти, расти, расти. Всю жизнь и не меньше.