 | Софья Юркевич |
Русский. При этом слове в голове немедленно появляется бородатый мужик в ушанке, телогрейке и валенках, могучий и суровый, но добрый и улыбчивый. Рядом с ним на деревянной лавке сидит ручной домашний медведь, как две капли воды похожий на мужика, в красной рубахе и фуражке с цветком. Мужик держит в волосатой руке непременную рюмку, медведь тоже. Хряпнув и закусив развесистой клюквой, медведь берет в лапы балалайку и, обнявшись, оба героя нетвердой походкой уходят на прогулку в глубину изумрудно-зеленой, зловещей тайги, напевая «Катюшу».
Шутки шутками, но вообще-то в этой картинке присутствует большинство особенностей русского национального менталитета: хлебосольство, доброта, любовь к застольям и песням, открытость, бесстрашие, сила, суровость, единство с природой... Можно до вечера перечислять, что делает русских русскими. Но чем больше мы педалируем «русскость», тем меньше реально живущих в стране людей подходит под этот набор качеств. И как тут не скатиться в лубок? А если не педалируем, то быстро превращаемся в «граждан мира» без роду и племени. Что тогда сделает нас нами?
Будучи в других странах, мы с лёгкостью узнаем русского человека, кричащего и тыкающего пальцем в любую привычную европейцу вещь, например, спортивного телосложения полицейского. Может, русский национальный минимум стоит искать в отношениях с другими?
Принято считать, что у России в международных отношениях есть два пути: вновь разбудить в себе спящего медведя, объявить новую великую войну и все поставить на карту «победа или смерть», или, наоборот, стать дипломатически гибкими, клепать альянсы и расширять международное сотрудничество.
В первом сценарии закалится и окрепнет русское терпение и невероятная любовь к Родине, которые помогли нам выиграть Великую Отечественную. Наши суровость и полнейшее презрение к смерти раз за разом давали причину всем другим народам сомневаться в их силах перед танком русской души. Возьмем, к примеру, воспоминание немецкого противотанкового артиллериста о наступлении 1941 года: «Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета».
С другой стороны, свойственное нам принятие решений в последний момент и стремление компенсировать недостатки управления сверху сметливыми предложениями «снизу» непременно сыграют против нас. 145 миллионов – это слишком мало. В большой войне неизбежны большие потери: выиграем мы или проиграем, мы не сможем восстановиться демографически. И победа, и поражение для нас означают смерть.
В сценарии сотрудничества наш патриотизм очевидно становится помехой. Как объяснить широким массам населения, почему никогда и никому не уступающие русские вдруг сдались и легли под политический нож других стран? Так уже было в годы «холодной войны», которую мы проиграли именно в тот момент, когда решили подружиться с Америкой и затеять партнёрские отношения.
Но в помощь нам исконное русское гостеприимство. Мы всегда примем в ночи любого постучавшегося в дверь человека, хорошего, плохого, иностранца или нашего, напоим чаем, уложим спать на раскладушке в кухне, а поутру посадим в транспорт, снабдив подробными сведениями о том, куда ехать и как вообще дальше жить. Но рука об руку с этим дружелюбием приходит извечная мечта о халяве, впитанная нами из русских сказок. Обогретый и «подруженный» иностранец непременно должен нам помочь, даже если он вовсе не собирался этого делать. Если добавить к этим ожиданиям обычный стиль нашей работы («пока гром не грянет») и отрицательное отношение к богатству, которое непременно нажито обманным путем, итог невоенного сценария представить нетрудно: нашу экономику поработят иностранные инвесторы и производители, и уже неважно, будут ли это богатые и циничные американцы или вычурно вежливые японцы.
Конечно, нам неведомо, каким именно будет русский путь, но при любых раскладах он будет извилист и тернист. Самой выигрышной стратегией в таком случае будет опора на универсальные особенности, способные помочь в обоих крайних случаях.
Стоит только это осознать, как русский минимум получится вполне трезвым и привычным для наших глаз. Выносливость, доброта и сила – это тот самый джентельменский набор бородатого мужика из сибирской тайги, о котором шла речь в начале. Надо только отскрести от этого образа «клюквенный» лоск, и будет вполне годная русская идея, которую легко разворачивать и в социальные программы, и в патриотические идеологические конструкции. Все говорят, о том, что нужна национальная идея, и добавляют, как это сложно. На мой взгляд, говорить уже хватит. Пора делать.
