Россия прощается с Ильей Сергеевичем Глазуновым. Большая часть прощальных отзывов (как и при жизни, впрочем) делится на две части: восхищение и яростное, доходящее до глумления, обличение. Обличения, тем более в такой день, разбирать не хочется. Тот, кому нужны подобные отзывы, сможет найти их очень легко. А вот с восхищением стоит разобраться.
Что именно восхищает рецензентов? В официальных речах мелькают «масштабы личности», «гражданская позиция», «высокое чувство причастности к народной судьбе», «педагогическое призвание», «духовное измерение творчества», «несправедливые гонения» и «широкое международное признание». «А где же художник?» - ехидно спрашивают недоброжелатели. – «Покажите нам художника и докажите художественность его произведений». И в ответ обычно слышат все ту же пластинку о «классическом наследии» и «международном признании». Все это, конечно, впечатляет, но, честно говоря, выглядит очень уязвимо.
Неуязвимым, но почему-то весьма редко используемым аргументом является реальная популярность его работ. Не международная, а самая что ни на есть народная слава, доставшаяся многим его картинам. Особенно в 1980-х годах, когда их репродукции «с мясом» выдирали из немногочисленных глянцевых журналов и как горячие пирожки разбирали в первых кооперативных киосках. Причем платили весьма недешево. Постеры с киноактерами и рок-звездами стоили подешевле. А самое главное, эти репродукции были чуть ли не единственными тиражными произведениями культуры на русскую и православную тематику. Да, это была массовая культура (многие и тогда пренебрежительно говорили «китч»), но русская массовая культура. Да такого уровня воздействия, какого нет и сегодня.
Когда я впервые увидел - кажется, в журнале «Огонек», - картину «Вечная Россия» (тогда она называлась «Сто веков»), мне было 13, и меня не занимал вопрос: является ли ее автор великим художником или нет. Но богатство и разнообразие русской истории я впервые ощутил, глядя именно на эту картину. И одновременно ощутил стыд, поняв, что ничего или почти ничего не знаю о большинстве изображенных на ней людей.
Это был великий прорыв не только советской цензуры, но и предшествовавшей ей «прогрессивно-демократической тенденции», десятилетиями заметавшей всех русских святых и генералов под лавку. Противостоять этому прорыву, отрицать его было невозможно. К тому же, всем известные «герои» революционной интеллигенции были изображены тут же, рядом. И, отрицая авторский взгляд своими высказываниями, вынужденно подкрепляли его своим присутствием. Представление об истории, как о пространстве действия людей (великих и не очень), а не безликих «законов» и «предпосылок», Глазунов давал очень ярко и очень надолго.
Кроме того, никто из художников последних десятилетий не сумел с такой ясностью выразить христоцентричность России и русской культуры. Может, у него это и не очень ловко вышло, несколько в лоб, я не спорю, но другие не очень-то и пытались. Похоже, они стеснялись изображать Святую Русь не как средневековое предание, а как текущую реальность. Образование, да и чисто художественная тонкость у многих была получше, чем у Ильи Сергеевича. А вот веры не было. Веры в то, что между домонгольской Русью, Московским царством, Российской империей и Россией ХХ века существует неразрывная связь. Что это одна страна. Была, есть и будет.
А у Глазунова была вера. Ее художник и воплощал в своих работах, обращенных к массовому, «невзыскательному» с точки зрения профессиональных критиков зрителю. Разумеется, с его трактовками русской истории, с его взглядами можно спорить. Но делать это стоило бы аналогичным способом. Не словами, а кистью. Пока же мы имеем массу остроумных словесных опровержений, несколько издевательских карикатур и… никакой собственно художественной альтернативы. В жанре монументально-исторической живописи в России в последние 30 лет работали только Илья Глазунов и его ученики, лучшим из которых был рано ушедший Павел Рыженко.
Глядя на картины Ильи Сергеевича, можно увидеть не только то, как Россия богата талантами, но и то, как расточительно она порой относится к этому богатству. В любой небольшой стране с полотнами Глазунова носились бы минимум как с автором «Славянской эпопеи» Альфонсом Мухой, как с Давидом Сикейросом или Сальвадором Дали. Он был бы объявлен не только «удачливым живописцем», но и национальным достоянием. А у нас его еще долгие годы после смерти будут тыкать носом в то, что он не дотягивает до Репина и Сурикова. Хотя кто из оставшихся, по большому счету, дотягивает до самого Глазунова? Чьи картины сегодняшний школьник захочет вырвать из журнала и повесить на стену?
Так что, вечная и благодарная память!..
