Россия становится самостоятельной! История вновь популярна! Историческое кино востребовано обществом! Поэтому очень хочется посмотреть качественный исторический сериал, и… очень боязно: каждый раз натыкаешься на «ряженных». Вот вышли на сцену древние «боляре», поклонились публике, поохали, покричали, спели-сплясали, перекрестились; на заднем плане видна декорация: «терем». Так, по крайней мере, ощущается в новом нашем сериале «София». Вроде, и посмотреть надобно, и актер Евгений Цыганов замечательный, и Софья Палеолог (меня лично) не раздражает, хоть вовсе и не средиземноморский типаж, а свой, домотканый, с Украины родом. И вообще примечательно, что к эпохе Ивана III впервые отечественный кинематограф обращается. Деньги выделены приличные, при поддержке Минкультуры и Минобороны. Одежи, опять-таки, очень качественные, а вот исторической атмосферы нет совершенно. Я намеренно не касаюсь ни темы, ни идеологической составляющей, я о том, без чего смотреть можно, но трудно.
Мы, конечно, слабо представляем ту эпоху. Особенно ее бытовую, повседневную составляющую. Ну дак ведь и другие эпохи от нас сокрыты, а в некоторых картинах получается – достоверно, аж до дрожи! Взять хотя бы «Рим» (англосаксы совместно с итальянцами), или «Борджия». При очень вольном обращении с фактами историческая атмосфера передана удивительно. Почему так получается? Внимание, бережное отношение к деталям? Это стремление создать прежде всего достоверную окружающую среду, заставить ее жить собственной, независимой от сценария жизнью, в которой возможны и рождение, и смерть, и повседневность с гомоном, уличной торговлей, детской беготней по улицам, а уж затем в этой состоявшейся, ЖИВОЙ, среде разворачивать свой сюжет. Только тогда эта придуманная сценаристами драматургия способна органично состояться в историческом пространстве, так, что сам Станиславский, посмотрев, сможет сказать: «Верю!»
Мы же все делаем наоборот: в голые картонные декорации (иногда очень дорогие, что не меняет сути) помещаем нашу «сюжетную линию» и пусть себе выживает как вздумается. Поэтому и актеры, даже уровня Цыганова и Пускепалиса, теряются в голых четырех стенах и не работают в полную мощь. Актеру ведь тоже надо создать «атмосферу», чтобы он мог присесть удобно, со смаком «выпить кофе», съесть овсянку, потянуть ликерчик перед огнем камина, как Шерлок с Ватсоном на Бейкер-стрит. Актер должен обжить свое пространство, соображать, как в этих теремах он мог бы похаживать, размышляя, как бы он спал, одевался, умывался, трапезничал. А что ему остается делать в «декорациях»? Только выйти на середину сцены и произнести «речь». Что и происходит и в «Софии», и (в меньшей степени) в «Великой».
Незнание и невнимание к деталям приводят к ощущению пустоты на сцене, скудости массовки. Где челядь, слуги, просто горожане, живущие своей жизнью, дети, наконец? Одни и те же малочисленные лица перемещаются в кадре.
Еще, мне думается, и сценарист, и режиссер должны если уж не «болеть» эпохой, то хоть какую-то степень погружения в нее осуществить. Тем более, что сделать это с нашей, русской, реальностью, не так уж и сложно: нужно хоть в какой-то степени быть воцерковленным человеком, или на худой конец найти его в киношном окружении: сейчас таковые попадаются. Тогда вся бытовая составляющая выстраивается как бы сама-собой – как сегодня православный человек живет в ритме годового церковного календаря, так, тем более, раньше вокруг него на Руси строился весь повседневный быт человека – посты, разговенья, будничные службы, праздничные. Ну, разверните вы диалоги ваших героев на фоне святочных гуляний, покажите вечно бегающего в фильме, гневно обличающего всех и трясущего посохом Филиппа в органичной для него обстановке, на службах Страстной недели, где ему и обличать не пришлось бы – лишь взглянуть исподлобья… И прочее. Но если этим не живешь, то и не понять.
Подобное незнание и невнимание к деталям приводят к ощущению пустоты на сцене, скудости массовки. Где челядь, слуги, просто горожане, живущие своей жизнью, дети, наконец? Одни и те же малочисленные лица перемещаются в кадре. У Софьи Палеолог всего одна прислужница-итальянка, у Ивана III два-три верных слуги, жена и дочь ближнего боярина Мамонова сами развешивают белье во дворе. Ну, полное оскудение списка дополнительных персонажей. Только ружья, которые должны выстрелить. Автономной, а потому и достоверной жизни в картине не существует. Это все авторам и не известно, и не интересно, ими движет голая «идея», ее они и толкают.
«Все утро Данилка, брошенный взрослыми, бродил по теремам, побывал в челядне, где девки, сидя у станков, ткали, с однообразным щелканьем нажимая на подножки и подбивая очередной ряд. И, перекидывая челноки вправо-влево, пели негромко, хором. Он походил между станов, посмотрел на натянутые полотна, выслушал умильные бабьи похвалы, соскучился и пошел в шорную. Здесь стоял густой кожаный дух, мастера-холопы, с подобранными под кожаный ремешок волосами, в фартуках, кроили, резали и шили, тут же наколачивали медные бляхи на сбрую… Он спустился во двор, обогнул терем, и, как был, без шапки, вышел на Красную площадь перед собором» (из книги Д. Балашова «Младший сын»).
Вот когда научимся так снимать, тогда и будет у нас свой «Рим»!
