Во второй раз прилетев за тридевять земель, на Соловки, я словно оказался дома. Для коренного москвича, привыкшего к совершенно иному темпу, отвыкшего от чистого, насыщенного ароматами воздуха, тишины и покоя, быт и природа этого острова очень притягательны. Спокойствие буквально опьяняет, а безмятежная атмосфера монастырского устроения естественным образом побуждает к размышлениям. Да, именно на Соловках, больше чем где-либо еще, мне хочется нагружать свой ум, задаваться сложными, порой неудобными вопросами, рассуждать о серьезных вещах. Видимо, именно поэтому в моем сознании то возникали, то угасали разные думы, и одна из них, вызванная к жизни столичными реалиями, постоянно крутилась вокруг отдельных сторон внутрицерковной жизни, а именно – прихода.
Прогуливаясь по монастырю и присмотрев в лавке очередной кулинарный шедевр местного производства, я собрался перекусить перед Всенощной и присел на лавочку. Там уже давно обосновался неприметный старичок в плаще, слегка прищуривавший глаза и, словно маленький кот, гревшийся на солнышке. Потрапезничав, я собрался было встать, как вдруг мой дотоле молчаливый сосед неожиданно спросил: «Простите, а откуда Вы?» С этого вопроса началась наша неторопливая беседа; она оставила приятное воспоминание своей непринужденностью и оказалась не просто «обменом впечатлениями» двух встретившихся паломников, но по-настоящему промыслительным разговором по душам.
Моим визави оказался псковский батюшка, почтенных лет протоиерей, уже многие годы под праздник Преображения Господня приезжающий с семьей на Соловки. Выйдя за штат, он предался составлению книги воспоминаний о тех замечательных подвижниках благочестия, с которыми ему посчастливилось общаться на протяжении десятилетий пастырского служения. Слово за слово, рассказывал отец Иоанн и о тайне священства, и о своем приходе, в котором по сей день окормляет несколько поколений духовных чад
На Соловках не хочется говорить о праздном. Потому-то, видимо, и наша беседа протекала в серьезном русле: я беззастенчиво одолевал отца Иоанна давно волновавшими меня вопросами о православной практике приходской жизни, а он, казалось, с не меньшим энтузиазмом, даже юношеским задором, на них отвечал.
Меня всегда изумляло, каким образом люди разного социального уровня и достатка, образования и культуры, даже темперамента, каждый со своей индивидуальностью гармонично вплетаются в единую духовную ткань церкви? Что стоит за поразительным единением православных, способных в ответственный час презреть разногласия и в общем порыве исповедовать Христа вопреки давлению «мира сего»?
С древности Церковь воспринималась современниками как единое и живое Тело Христово, в котором Сам Господь является Главой и Управителем. Приход же, по сложившейся многовековой традиции, предстает в глазах верующих малым подобием, устроенным таким образом, что паства вместе с духовенством образует единый таинственный организм, а связи, возникающие между его членами, обретают черты не столько материальных, сколько духовных.
– Приходская жизнь, как и семейная, – рассуждал отец Иоанн, – зависит не только от «родителей», т.е. настоятеля и священства, окормляющих паству (хотя дерзновение, характер, деятельный нрав, даже энергичность духовенства многое определяет), но и от «детей», т.е. от нас с вами. Иногда сильный и харизматичный настоятель, руководствуясь не своей волей, но Волей Божьей, может, словно работая с глиной, вылепить из «случайных» людей цельный коллектив. А благодаря энтузиазму клира, подкрепляемому крепкой молитвой, участию в богослужениях Церкви «захожане» становятся прихожанами. Однако бывают и другие ситуации, когда паства подминает под себя слабого священника, и начинает им буквально руководить. Доводилось мне видеть эти грустные примеры…
– Замечали ли Вы, – спросил, подумав, отец Иоанн, – каким удивительным образом через каждый приход проходит огромное количество людей, словно сильные океанские течения врезаются в устоявшуюся, сложившуюся приходскую жизнь?
Да, замечал. Кто-то, вбежав, приложившись к иконам, покидает храм раз и навсегда; кто-то, «случайно» зайдя в него, медлит и предается размышлению – уйти или остаться; кто-то, будто невидимым магнитом притягивается, и сам не понимает, почему его манит именно это святое место, а не другое. Все происходит в нашей жизни по Промыслу Божьему, – резюмировал мой собеседник, а после заметил:
– Наша, как еще Тертуллиан говорил, православная душа всегда откликается на встречу с «домом», и именно тогда, когда мы вступаем в пределы «своего» храма. Главное же – строго следить за собой и быть верным своему приходу. Ведь как много тех, кому Господь даровал и духовника, и обитель, в которой ему по-домашнему тепло, и все родное, да только они мечутся, все прыгают, как кузнечики, из храма в храм, и их духовная жизнь не имеет цельности и ровности…
В приходской жизни, – рассуждал о. Иоанн, – человеку ради собственного спасения просто необходимо постараться влиться в единый поток верующих, стать частью общего, богослужебного, пространства. Думаю, это своеобразная жертва, ведь все как в семье: если хочешь счастья, приходится чем-то поступиться, поломать свою гордость. Как там у Вас в Москве-то? Иногда люди, посещающие один и тот же храм много лет, даже не здороваются, имен друг друга не знают, не молятся друг за друга! Так неправильно. Уж коль прикрепился ты к приходу, как к семье, то изволь и трудиться на этой ниве…
В словах батюшки чувствовалось не книжное, а живое, основанное на многолетнем опыте, понимание существа церковной жизни, ее радостей и горестей, а равно и многих препятствий/искушений, возникающих перед верующим. Отметил отец Иоанн и те внутренние борения, которые зачастую одолевают прихожан, которым иногда хочется уйти из прихода, найти другой храм, поближе к дому, покомфортнее, потеплее и т.д. «У таких, – с сожалением заметил протоиерей, – душа захожанская…».
«Захожане» – это не только и даже не столько те, кто в минуты горечи, печали, семейной трагедии или просто бытовой неудачи идут в храм за утешением. Они стремятся в Дом Божий как в лечебницу, где им непременно помогут. «Захожане», по мысли отца Иоанна, это, прежде всего, те, кто все ищут «чего-то особенного», а потому кочуют из храма в храм, меняя приходы и священников, «как перчатки», а значит – упуская драгоценное время и не обретая почвы для роста духовного. Такие люди боятся пустить корни, т.к. считают, что в другом месте найдут нечто, отвечающее их устремлениям, но в итоге остаются ни с чем.
– Прихожане же, как члены семьи, трудятся сообща, горести разделяют поровну, радости встречают не по одиночке, и связывает их – живых и мертвых – любовь нелицемерна и благодать Божья, – подытожил о. Иоанн. – Ох, – вздохнул батюшка, – сколько молились мои дорогие бабульки за меня, грешного, как просили Матерь Божью продлить мои дни, когда тяжко болел, и Она вняла их молитвами. А все почему? Потому что любим друг друга и, знаете, Александр, смело пойдем на смерть ради друг друга. Иначе нельзя. В этом великая сила Христовой веры и тайна жизни православной общины!
В завершении нашей беседы отец Иоанн рассказал историю, поведанную ему старожилами в самом начале его священнического пути, и оказавшуюся для новоиспеченного иерея памятной.
– Я только приехал в свой приход. Там служил старенький отец Николай, совсем ветхий... Болел долго, и вот Великим Постом вовсе слег... Приход-то тогда был маленький, бабки в основном, да малышня. Все понимали, что батюшка уже не встанет, ведь за его плечами – война, ранения, голод, лагеря и годы ревностного служения пред Престолом Божьим. Крест свой он пронес мужественно и стойко. Хотя в храм ходило мало людей, но к отцу Николаю в его хибарку наведывались с утра и до ночи – за советом, добрым словом, молитвой, да просто ласковой улыбкой.
Прознав о его скором конце, со всей деревни к батюшке буквально сбежались и старики, и молодые; плакали, молились, как могли и умели, «требуя» у Бога исцеления умирающего. И вдруг – сам-то я этого не видел, но свидетели были, – в дверях хатки отца Николая показался ангел… Осмотрев всех, залитый солнцем, белоснежный юноша строго сказал: «Хотя его час пробил, но милосердный Господь внял вашим мольбам... Есть только один способ продлить жизнь отца Николая – пусть каждый из вас отдаст ему часть дней своей земной юдоли, кто – год, кто – день, а кто – минуты…» И исчез.
Над деревней повисла глубокая тишина… Все опустили глаза, видимо, перебирая в уме мысли о своем – о детях, родителях, хозяйстве, о том, как вдруг драгоценнейшей стала каждая минута их жизни… Тут в глухую и зыбкую тишину ворвались детские голоса. К батюшкиному домику со всех ног бежали три озорных мальчугана, которых отец Николай журил за непоседливость. И вот эти шалопаи, размазывая слезы по щекам и перебивая друг друга, все кричали, что отдают свои «часики» ради батюшки.
Отец Иоанн немного помолчал, а затем продолжил:
– И что Вы думаете? Господь принял молитвы и детские «жертвы» – отец Николай еще пожил, дотянул до Пасхи, причастился и мирно отошел…
Эта непридуманная история, поведанная псковским протоиереем, – одна из многих тысяч, являющихся драгоценным достоянием Церкви; она проста, правдива и показательна одновременно. Снова перед нами пример безоговорочной действенности искренней общей молитвы, но также и важности тех уз, что накрепко соединяют священника и его чад в духовном пространстве православного прихода.
Примечательно, что эта важная для меня беседа состоялась не в Москве или Санкт-Петербурге, Казани или Омске, а на отдаленных от цивилизации Соловках, и именно она укрепила меня в понимании важности собственной принадлежности к одному-единственному приходу. Не будем же мы, как верно заметил отец Иоанн, «захожанами», ищущими комфорта и легкости, избегающими ответственности, боящимися раскрыть себя и принять ближнего, станем настоящими прихожанами – членами единой семьи-Церкви. Ведь в этом прекрасном слове заключено многое – требовательность к себе, верность Богу и храму, в котором мы окормляемся, наконец, готовность пойти на жертву, уступив «часики» своей жизни любимому пастырю или тому, кто в них нуждается.
