Мудрость, – поиск ответов на главные вопросы, терзающие человека, – всегда почиталась как привилегия людей избранных, глубокого ума, неутолимой жажды познания и благородства. Занозой бередит наши сердца и умы раздумье, что же есть жизнь за пределами её определения в учебнике биологии. Среди версий – давнее предположение, будто жизнь наша не более чем прочерк на могильной плите между датами рождения и смерти. И что люди не способны, не успевают, не хотят совершить ничего, что заслуживало бы встать в один ряд с приходом в мир новой личности и с её уходом.
Недавно оформился, хотя долго вызревал, другой ответ, к которому нынче с энтузиазмом присоединяется множество народа. Люди наперегонки вываливают неподъёмные горы информационного мусора (как бы не пришлось вспомнить другую, ещё менее приятно пахнущую, субстанцию) в многочисленные каналы современной коммуникации. Уродливая пародия на советские кампании по сбору металлолома и макулатуры: гонка по безостановочному пере-, пере-, перекопированию как можно большего объёма бесполезной и пошлой информации. Видеоролики с «котиками», музыкальные хиты-однодневки, надуманные афоризмы, расхожие и перехожие мнения и, главное, маниакальное фиксирование всеми доступными техническими средствами каждого мгновения своей повседневности, от сервировки завтрака до комариного укуса.
Ни надгробный дефис, одним махом перечёркивающий всю жизнь погребённого человека, ни раздуваемый воздушный шар сетевого самолюбования не открывают содержания подлинной жизни. Первая версия – заблаговременная капитуляция, изрядно заблаговременная, второпях объявленная ещё до объявления войны или вызова на поединок. Второй вариант – просто глупость, помноженная на лень и усиленная хамством. Хотите знать, в чём можно увидеть отражение жизни, честное, без прикрас, словно в зеркале, и даже лучше, без перевирания правого с левым?
Спросите у пономарей. У простых церковных пономарей, что трудятся в алтарях православных храмов, кафедральных грандиозных соборов и крохотных церквушек сёл и городских окраин. Они – нежданные-негаданные мыслители, которые подскажут заветную отгадку. Мудрецы в силу должностных обязанностей, среди которых чтение молитвенных записок, подаваемых прихожанами в алтарь на каждом богослужении. Только спрашивайте у взрослых алтарников, имеющих жизненный опыт и осмысленное отношение к месту своего служения. Безусым мальчишкам, входящим в алтарь с ребяческим баловством или с циничной привычкой к святыне, такие вопросы не задавайте – не тратьте попусту время.
Спросите «правильного» пономаря, и он вам расскажет, приглашая мысленно посетить алтарь в начале богослужения. Когда завершены приготовления для совершения Литургии, затеплены лампады семисвечника, всё необходимое находится на своих местах, в нужный момент положенный на спираль электроплитки формованный уголь для кадила начинает наполняться жаром. Пока священник совершает проскомидию, у алтарника есть время прочитать переданные записки с молитвами о живых и усопших. Впрочем, именно как записки они выглядят всё реже: нормой становятся специальные книжечки размером с паспорт, разделённые на два раздела, для «заздравных» и для «заупокойных» имён. Заблаговременно получив от священника благословение на молитвенный труд, пономарь открывает эти книжечки и начинает, перекрестившись, читать.
А записаны в них не только повторяющиеся с различной частотой мужские и женские имена. Перед многими именами – приставные сокращения из нескольких букв, на первый взгляд загадочные и настораживающие. Но стоит разобраться в их значении: и благодаря лишь трём-четырём буквам перед нами разворачивается осязаемая, пусть без мелких и красочных подробностей, но с чёткими контурами, картина человеческих переживаний, забот, мыслей, неприятностей, радостей, чаяний и надежд.
Вот буковки «млд», обычно выписанные с особой аккуратностью, словно в прописях первоклашек, – «младенец». Пономарь просит Бога о здравии и спасении ребёнка, не достигшего ещё семилетнего возраста. От рождения до семи лет – пора пребывания в состоянии почти райском, но не защищённом от зла ни опытом, ни знанием, ни способностью к рассуждению. Время, когда человеческая природа ближе всего к Господу, она ещё не пропиталась злом, скрывающимся за изнанкой окружающего мира. Когда можно приступать к Чаше Причащения хоть каждый день, никто не потребует от тебя ни исповеди, ни исполнения молитвенных правил. Время постоянных открытий за каждым поворотом, высоких и могучих деревьев, верхушками цепляющихся за бескрайнее чистое небо, время безусловного счастья, когда папа и мама молоды, неуязвимы и для них нет ничего невозможного.
Читаем «отр» перед другим именем - «отрок» или «отроковица». В современных условиях отрочество отождествляют с годами школьного обучения, от 7 до 16-17 лет. Период первых, оттого особенно опасных, жизненных штормов, способных как закалить юную душу, так и нанести пробоины, со временем пускающие её ко дну. Первое осмысленное знакомство с несправедливостью, первые разочарования в себе, в людях, в жизни, первая любовь. И почти для всех это время вне Церкви, период внутреннего подросткового бунта против любых авторитетов, в том числе против главного. Вот уж за кого нужно усердно молиться, с пониманием вздыхает человек в стихаре, и продолжает читать.
Приставные прописные буквы «непр» («непраздная») и «в» («воин») открывают двери взрослой жизни. Обязательно молиться за мужчину, несущего военную службу, даже в мирное время (хотя где они, мирные времена? – в тщетном поиске осматриваемся вокруг). Воин не только находится на обострённой до предела грани жизни и смерти, он ещё вступает в область, где представления о добре и зле размыты до почти полного исчезновения границы между ними. Ему угрожает смерть телесная и смерть духовная, значит, и молитвенное переживание за него особое.
Непраздная, то есть не пустая – женщина, носящая в себе новую жизнь, до заветного времени, до священного срока надёжно скрытую от внешней реальности в тёмной, влажной и сытой безопасности. Беременная женщина – явление, даже не существо, необычное, чудесное: вроде бы один человек, но имеющий в себе две жизни. А молиться за неё нужно как за одного человека, но беспокоясь и желая добра сразу двоим. Что-то сверхъестественное, не от мира сего. Чудо, иначе и не назовёшь.
На следующем имени пономарь восхищённо останавливается, даже не стараясь прятать умилённую улыбку в усы. И так случается каждый раз, когда эта записка-книжечка попадает ему в руки. Перед женским именем ворохом рассыпались, сперва пытаясь удержаться на строке, но потом распрыгавшись в разные стороны, перечёркнутые надписи, разновременные появления которых выдают разные оттенки синих чернил. Первым стоит «млд» - кто-то, судя по тщательно выведенным линиям, бабушка, молился о благополучии младенца.
Затем авторучкой другого цвета буквы «млд» перечёркнуты и тут же в оставшийся узкий пробел до заглавной буквы имени новым почерком втиснуто «отр». Можно предположить, что об отроковице молилась уже и мама: подростковая пора открывает в детях столько нового и не всегда приятного, что только на свои педагогические ресурсы и на безалаберно-оптимистическое «всё как-нибудь само собой образуется» рассчитывать не приходится, нужно просить высшей помощи и защиты.
Но вот и на «отр» легла неумолимая чернильная черта, а значит, и отрочество ушло в прошлое. Не найдя себе места на строке, следующее сокращение разместилось выше первой записи. Утвердилось полновластно, словно воссев на троне, крупными буквами с иной манерой написания. Надпись «непр» с горделивым достоинством демонстрирует нам, что естественный ход жизни превратил отроковицу в женщину, готовящуюся исполнить высшее предназначение – дать новую жизнь.
9 месяцев – это долго, но это и совершенно мимолётное мгновение. «Непр» тоже зачёркнуто и слева от него появилось странное на первый взгляд «со чад.», оканчивающееся жирной точкой. Значит, беременность пришла к благополучному итогу и теперь женщина не сама по себе, но «со чадом». Эта запись обречена на самое скоротечное существование: записки на молитвы о матерях «со чадом» подаются обычно лишь до момента крещения малыша, когда он становится членом Церкви, получает христианское имя и в сопровождении Ангела-хранителя отправляется в жизненное плавание. Стать в глазах Церкви отдельным младенцем, а не просто прилепленным к матери чадом, ребёнок может в любой момент после рождения, раньше или позже традиционного рубежа в 40 дней.
Однако и эта приписка не последняя: невозможно сказать, через какое время, но в самом низу, подпирая всю груду букв и линий, появилась и до сих пор остаётся не перечёркнутой ещё одно счастливое «непр» - жизнь продолжается, растёт, умножается.
Так единственное женское имя на строках потрёпанной, доживающей свои последние времена, книжки раскрывает замечательное по внутренней драматургии повествование о человеческой судьбе.
Не так часто алтарнику попадается приставное слово «пут», и то почти всегда перечёркнутое - оно означает «путешествующий», а любое путешествие рано либо поздно завершается. Современному городскому жителю, привыкшему ежедневно проводить в дороге много времени, нелегко сквозь привычку и толщу информационного белого шума прочувствовать особое уязвимое состояние, свойственное человеку в пути. Он между двумя точками, отправления и назначения, у него нет твёрдой почвы под ногами, он уже не здесь и ещё не там, по сути он нигде. Возможно, мы в куда большей степени защищены от превратностей путешествия, нежели наши предки тысячи лет назад – но новые возможности породили и невиданные риски и угрозы. Так что путешествующий, лишённый защиты и уюта дома, помощи друзей и близких, по-прежнему нуждается в молитвах, даже если сам этого не осознаёт.
Куда чаще встречается приписка «бол» - «болящий», «болящая». Пока человек сам не столкнётся с серьёзным недугом, длительным, болезненным, удушающим вкус к жизни, разрушающим надежду, умножающим страх, вряд ли осознает, что значит быть в самом деле «болящим». Мы испытываем перед самыми незначительными болевыми ощущениями ужас настолько парализующий, что готовы кормить огромную мировую индустрию по производству бесчисленных микстур «от боли».
Но если о ком-то просят помолиться как о «болящем», значит, дело не в посаженной занозе и не в зубной боли (хотя и зубы могут быть настоящей пыткой). Значит, человека мучает серьёзная болезнь, заставившая его отмахнуться от роя повседневных мыслей и о чём-то вспомнить. О том, что его тело – система до такой степени сложная и хрупкая, что её бесперебойная работа сама по себе является чудом. О том, что он не вечно будет отталкивать планету от себя ногами, не бесконечно будет участвовать в гонке по кольцу за всеми земными благами и наслаждениями. О том, что за занавесом реальности нас всегда (всегда!) сопровождает терпеливая и ненасытная, могущественная, но, к счастью, не всемогущая смерть.
Так что молиться за страдающих жизненно необходимо. Самим больным и молящимся за них. Потому что без сострадания нет в нас ничего человеческого; и оттого, что тот, кто заботится о своём исцелении лишь после раздавшегося набата болезни, безнадёжно опаздывает. Позаботься о своём спасении от хворей (а они непременно явятся, эти незваные гости) сегодня, помолись о выздоровлении других…
Следующее буквенное обозначение «забл» - «заблудший», «заблудшая». Его прочитывают не все пономари, да и не во всех приходах записки с таким приписками принимают в алтарь. Некоторым эта категория не по душе, в ней угадывается намеренная или невольная тяга к вынесению над человеком приговора. Все другие состояния человека являются объективными, будь то младенец, воин, непраздная или болящий. А «заблудший» - это нравственная оценка одним человеком другого. И не оценка даже, но обвинительное суждение, не подлежащая обжалованию. И умный совестливый пономарь, встретив эти резкие как по написанию, так и по звучанию четыре буквы перед чьим-то именем, со вздохом либо опустит его, либо заменит на «болящий»: «Кто я такой, чтобы называть кого-то заблудшим? Что я знаю о внутренней жизни этого человека, о тех путях, которыми ведёт его Бог – чтобы высокомерно утверждать, что он заблудился и идёт не туда? Может, так и есть, а может, и нет…»
Нередко надпись «бол» перечёркнута. Если только эти три буквы вычеркнуты, значит, выздоровел человек. Но может вместе с припиской быть зачёркнуто и имя человека – значит, от недуга он освободился лишь ценой приобретения билета в иную жизнь. Смотрим во вторую половину книжечки, в записки об упокоении – и действительно, имя «болящего» появилось здесь, в молитвах о бессмертной душе, прошедшей свой земной путь по выбранной колее и теперь ожидающей окончательного решения своей участи.
Кто ещё, помимо пономаря, может заявить, что перед его взглядом, пусть и мысленным, каждый день разворачивается зрелище космической грандиозности – жизнь человека, с высокими её взлётами и отчаянными падениями, во всей восторженной красоте и неподъёмной, невыносимой, непреодолимой тяжести? Наверняка они есть, такие люди, среди философов, писателей, поэтов, священников. Но именно при чтении молитвенных книжечек получаешь счастливую возможность увидеть в предельно простом, а значит в божественном, виде логику жизни. Христианской жизни. Неразрывную связь двух разновеликих, земной и небесной, половин нашего существования, пребывания в одной Церкви, в одной реальности живых и покойных.
Мы назвали не все буквенные приставки, способные поведать о жизненном состоянии человека. Скажем, «мон» («монашествующий») познакомит нас с кем-то, выбравшим странную стезю, сочетающую самоотверженность самурая, ум философа и устремлённость ввысь, которая большинством людей принимается за слабоумие. И не рассматривали встречающиеся сочетания сокращений. Например, не может не кольнуть сердце иглой, когда видишь буквы «бол млд», рассказывающие о маленьком беззащитном человеке, уже сполна вкусившем горькую сторону существования.
Но главное, что мы силились осознать: в одной книжке – плывущие по волнам жизни от острова к острову, из яростного шторма в сводящий с ума безмолвием и бездвижием штиль. И усопшие, те, кто лёг до заветного часа в могилу, не исчезли, а лишь перешли на другую страницу. Вспомним об этом в следующий раз, когда перед началом богослужения увидим пономаря, входящего в алтарь с молитвенными книжками и записками в руках. Потому что это земные черновики небесной вечной Книги Жизни, в которую мы ежедневными молитвами просим Бога вписать нас, тех, кто нам дорог и знаком. И куда мы должны, но редко способны, просить вписать тех, кто нам чужд или даже враждебен.
