Когда в моё ухо проникает или моему глазу встречается словосочетание «церковная ограда», я внутренне (возможно, и внешне – не вижу себя со стороны) морщусь. Выражение мне не по душе не столько потому, что это затасканное клише, используемое почти всегда не к месту. Морщиться из-за каждого клише в современном мире - значит впустую сжигать свой запас нервных клеток, – сегодня вокруг сплошь шаблонные мысли и трафаретные речи. Главная причина в том, что фраза «церковная ограда» - это прямая ложь о Церкви, тем более ядовитая и разрушительная, что вид имеет нейтральный и даже невинный.
Ведь используется она вовсе не для обозначения выполняющих практические функции ограждений, окружающих монастырские, кафедральные, приходские храмы. Реплика эта звучит при явном, пусть и прикрытом благовоспитанностью, противопоставлении Церкви и окружающего мира, общества; для обозначения границы между нею и «нормальными» людьми. Но с какой стати Церковь должна восприниматься как нечто, что только и может и обязательно должно находиться за оградой? - спрашиваю я. И если в этом вопросе слышите возмущение, вы не ошиблись.
В мире предостаточно тюремных оград, преграждающих попавшим внутрь путь к свободе. Противники христианства считают и называют Церковь тюрьмой, закрывающей для верующих двери к «свободе» самовыражения, к самоуправству жить так, как им захочется, без оглядки ни на кого, кроме уголовного кодекса – пусть считают, их право. Но я не обязан соглашаться с чужим заблуждением, тем более с заблуждением агрессивным и враждебным по отношению ко мне и моей семье (непозволительно редко вспоминаем, что все мы братья и сестры, имеющие единого Отца).
Для меня стены Церкви - не ограда, но борт корабля. Ковчег, в котором может найти единственное спасение. Мы барахтаемся в океане, разъедающем наши тела, умы и души быстрее и пуще соляной кислоты
Ограды необходимы для удобного и безопасного содержания животных, будь это зоопарк для диких зверей или вольер для домашнего скота. Но Церковь - это не загон и не скотный двор, что бы там ни воображал и ни утверждал во всеуслышание любой, у кого имя Христа вызывает отторжение, начиная с изжоги и завершая откровенным беснованием. Любой храм собирает в своих стенах людей, на каждом богослужении внимающих словам настолько красивым, возвышенным, наполненным уважением к человеческому достоинству (мы же не путаем достоинство с самолюбием, верно?), что в сравнении с ними тускнеют все поэмы всех великих поэтов.
Что ещё ограждают кирпичными стенами, проволочными заграждениями и километровыми зонами отчуждения? Гетто, лепрозории и зоны радиационного заражения. Все те области, чьих обитателей считают вредными и опасными существами низшего сорта, истреблять которых недосуг (слишком затратно, опасно, пока не представилось возможности – подходящий вариант подчеркнуть), но изолировать от «цивилизованного человечества» просто необходимо. Нельзя не признать, что в Церкви куда ни ступи, на кого ни глянь – встретишь избитых и изуродованных жизнью, больных и искалеченных, подвергшихся смертоносному облучению того или иного духовного свойства. Ирония невесёлая, но спасительная заключается в том, что именно здесь находятся наиболее здоровые представители насквозь больного человечества. Врачи утверждают, логика подсказывает, опыт доказывает, что осознание своей болезни и решимость бороться с ней есть обязательное условие выздоровления и главный шаг на пути к нему.
Мы не животные, мы - христиане. И не имеем права плыть в Корабле Церкви как безвольные создания, коротающие время от кормежки до кормежки. На этом Корабле каждый призван стать членом команды
Для меня стены Церкви, будь это метафорическое обозначение круга крещёных причащающихся Евхаристии христиан или даже буквальное указание на забор конкретного храма или монастыря, не ограда, но борт корабля. Церковь как Ковчег, в котором может найти единственное спасение от тёмных и безжалостных волн жизненной стихии каждый, кто этого действительно захочет и не упустит решающего момента взойти на его палубу – именно так уже древние христиане осознавали своё собрание во имя Христово, где незримо и зримо Он Сам присутствует.
Так и не иначе: последнее прибежище от всемирного потопа. Кто сказал, что Потоп - это дело далёкого прошлого, скрывшегося в дымке легенд и тумане вымысла? Кто так сказал, тому не верьте. Мы барахтаемся в океане, разъедающем наши тела, умы и души быстрее и пуще соляной кислоты. Я не способен передать космическую бездну всех наполненных самоубийственной ненавистью мыслей, слов и поступков, которую каждое мгновение увеличивают миллиарды людей во всех закутках мира. Не хватит мне знаний и воображения, чтобы перечислить все их разновидности; не хватит словарного запаса и литературного «слуха», чтобы описать их хоть в ничтожной мере достоверно и объёмно; не хватит остроты и глубины мысленного взгляда, чтобы увидеть и передать всю пагубность их для человека в его земном настоящем и в бессмертной перспективе. Да и просто не хватит на это времени моей жизни...
И нет среди бескрайних волн этого Потопа иного прибежища, кроме корабля Церкви. Каждый волен искать избавления от ядовитого океана где угодно и как получается. Многие утверждают, что нашли свой островок суши где-то, в чём-то или в ком-то вне Церкви. Насколько прочны и непотопляемы их средства спасения и обоснована их надежда, покажет время. Мы же, христиане, знаем о себе и о себе свидетельствуем – кроме Церкви нет у нас другой надежды не пойти на дно.
Но надежда не должна превращаться в самоуспокоенность, от которой до неприкрытого хамства даже не рукой подать, а лишь ресницами взмахнуть. Перед нами живые примеры некоторых протестантских течений, построивших свои учения именно на безусловном признании своих последователей святыми и несомненно спасёнными. Что выдаёт разрешение на собственное духовное бездействие и уверенность в праве смотреть на остальных (и на православных) сверху вниз. Чтобы не повторить тот же логический просчёт (ах, хрустальная мечта человечества – уметь учиться на чужих ошибках…), прямой дорогой ведущий к духовному обрыву, необходимо понимать принципиальное различие Ноева Ковчега и Церкви Христовой. Разница эта – в том, кто находится на борту.
Ковчег ветхозаветных времён наполняли, исключая Ноя и его семейство, бессловесные, неразумные и лишённые нравственной воли животные, которых не мог спасти хвалёный современными адептами дарвинизма инстинкт выживания. В нашем сознании закрепились картинки из голливудских фильмов и анимационных лент, изображающих вереницы «всякой твари по паре», по Божественному наитию сами пришедшие к Ковчегу, вошедшие в него и безошибочно занявшие каждый свой палубный отсек. Вычищаем стереотипный мусор из головы: в Книге Бытия Бог приказывает Ною самому отобрать и ввести на судно животных. Погрузка на Ковчег не выглядела как кинематографический фокус, это была долгая, трудная и даже грязная работа. Отдалённо её можно представить, понаблюдав за переездом зоопарка или цирка.
Мало того, что Церковь - это не тюрьма, не гетто и не скотный двор, так это ещё и не магазин религиозных услуг, в котором любой пришедший - клиент и потому, как водится, всегда прав
А мы, не боюсь и не устаю повторяться, не животные, мы христиане. И не имеем права плыть в Корабле Церкви как безвольные создания, коротающие время от кормежки до кормежки. На этом Корабле каждый призван стать членом команды, действия которой подчинены единой цели: не позволить штормам опрокинуть судно снаружи, не проморгать скрытую течь, грозящую потопить его изнутри, и в итоге достичь пункта назначения, небесного порта вечной приписки. Тому, кто не готов добросовестно нести вахту на своём посту, места на Корабле нет: такой «пассажир» будет занимать не своё место, тратить чужие припасы и кислород, в определённый момент будет разоблачён и в итоге отправится восвояси.
Оказаться в шкуре этих обречённых пассажиров проще простого – достаточно прийти с уверенностью, что одного факта переступания через порог храма и периодического появления на праздничных богослужениях с лихвой достаточно для конечного благоприятного результата. Из песни слов не выкинешь, потому что тогда фальшивый набор слов, враньё получится: за четверть века восстановления церковной жизни на постсоветской географической и культурной территории основную часть крещёного народонаселения составляют «двухразовые верующие». «Двухразовые» - потому как в храме они появляются и с грехом на четверть отстаивают (мерзкое слово…) службу два раза в год, в Рождественскую и Пасхальную ночи. И в этом я вижу (может быть, неверно, раздувая из комара кита, но искренне) состояние значительно худшее, нежели траектория биографии, параллельная церковной жизни. Параллельный курс оставляет надежду на будущий поворот в спасительном направлении. Движение прочь – «двухразовые православные» именно идут прочь от подлинного содержания веры – надежду умерщвляет. Медленно, без яркой аффектации, но неизбежно, с минимальными шансами на реанимацию.
Мало того, что Церковь - это не тюрьма, не гетто и не скотный двор, так это ещё и не магазин религиозных услуг, в котором любой пришедший - клиент и потому, как водится, всегда прав. Церковь - это совместный подвиг личного спасения, в который нужно вкладывать свои силы, способности, умения и возможности. Те силы, которых так много в юности и которые так важно не распылить на житейских сквозняках. Те способности, которые жизненно необходимо в юные годы открыть, раскопать в себе, извлечь на свет, огранить и осветить ими собственную жизнь и окружающий мир. Те умения и возможности, что способны не на словах, а на деле помочь другим, и которые будут тем ценнее, чем раньше они станут органичной частью твоего опыта и личности.
Извините мне горячность, наверняка чрезмерную, и пафос, возможно наивный, в этом выпаде против, как может оказаться, безвредного выражения «церковная ограда». Но меня нешуточно настораживает распространённая сегодня беззаботность в отношении слов, их звучания и значения. Почти всегда она ведёт к тому, что в действительно важные понятия просачиваются подмены, сначала смещающие акценты, а затем и переворачивающие вверх тормашками смысл. Возможно, это незначительная деталь, мелочь – но будет катастрофически обидно, если она повлечёт (а ведь может…) за собой какую-то серьёзную беду церковной жизни. Как до сих пор обидно всем, кто считает себя национальным, культурным, духовным наследником Византии, вспоминать, как был захвачен Константинополь. В ходе героической (видимо, не родился ещё тот Гомер, который создаст поэму под стать этому великому подвигу) осады 1453 года Константинополь пал из-за незакрытой по забывчивости тайной калитки в крепостной стене…
