Конкурсная работа «Наследника»
В первый раз я побывала в Кашине в мае. Месяц выдался ветреный и холодный, а путешествие – разнообразное, насыщенное и счастливое. Удивительно, но сил хватало на все, и даже ветер не мог их поколебать. Мы с радостью гуляли в Кашине и Апраксино, деревне рядом с городом, под звон ветра, который, казалось, хотел нас напугать, чтобы мы поворачивали обратно. Солнце иногда выглядывало, согревало, давало надежду, словно говорило: «Я вам помогу. Если я скрываюсь, не бойтесь. Идите дальше, не останавливайтесь!».
Майское путешествие в Кашин открыло город серо-кирпичный, ждущий солнечного тепла, чтобы преобразиться. Это самый настоящий город N, гоголевский, и лишь редкие автомобили на дорогах да витрины магазинов напоминают о том, что XIX век давно прошел.
Несколько холодных, но теплых для души майских дней в Кашине были посвящены в первую очередь святыням. Показал мой супруг и основные достопримечательности. Городской сад, пустой, неубранный – здесь находятся ещё советские звери-трамваи, которые, похоже, сегодня не привлекают внимание кашинских детей. Это санаторий «Кашин» - место отдыха для пожилых (потому что лечатся) и юных (потому что больше некуда пойти), достаточно чистый и дорогой санаторий с лечебной минеральной водой, которую хочется пить и пить.
В другой части города – старые торговые ряды, обрамленные некоторыми новыми постройками: здесь банк, современные магазины одежды, автозапчасти, компьютеры. Недоуменно взирают старые каменные постройки на «молодежь» - вывески магазинов автозапчастей и техники хоть и висят ярко-горделиво, да понятно, что через пару-тройку лет это место займет другая торговля, другой предприниматель, а старые и пустые ряды с тонкими колоннами и разбитой галереей так и останутся стоять, напоминая о былом благополучии города.
В любом крупном городе старые торговые ряды, частные жилые дома, пустой городской сад достопримечательностями не называются… В Кашине это – лицо и опознавательные знаки города. Понимая это, чувствуешь, как сжался город, охватывая своими ладонями немногих оставшихся здесь людей – так здесь все близко и тесно, так открыто и так непонятно.
Настоящее сокровище Кашина – это его храмы, монастыри, это его духовное прошлое… Стоят они сегодня в разных частях города – храмы с порушенными крестами, обветшалыми стенами, разрушенные цинизмом, безверием; идешь мимо – и смотреть больно. На стенах словно открытые раны, стоит бедный храм и весь вид его словно говорит прохожему: «Посмотри, что сделал ты, человек». Стоят они без крестов, с порушенными колокольнями, безмолвное и вместе с тем вопиющее свидетельство богоборчества.
Беру в руки одну из открыток Кашина. У моего мужа много таких. На ней – вид города в XIX веке. Река извивается среди маленьких домиков, а на горизонте, надо всем – над домиками, над деревьями, над человеком – храмы и монастыри. Сколько их здесь на картинке? Семь, восемь, больше? На какую дорогу не пошел бы кашинец, ведет она к храму, и осеняет храм путь человека, и показывает ему Путь… Разрушены храмы, исчезли они, много ли осталось? Стоят оставшиеся – бедные, поруганные, молчат, и тяжело молчание это для сердца человека русского.
Анна Кашинская – у меня именины в день второго прославления великой святой – привела меня в этот город, в котором я побывала в первый раз лишь накануне двадцатипятилетия. Связала она меня - родившуюся в Москве - с ним, показала через него – волю Божию. Иду по городу, иду вместе с мужем – родился он в Кашине. И кто бы мог подумать... Дивны дела твои, Господи! Стоит святая княгиня, взирает взглядом строгим у Воскресенского собора, а там, на небе – молится за город, за нас молится, и стоит Кашин поэтому, и живет, и жить будет.
***
Во второй раз мы приехали в Кашин в июле этого же года. Стояла сильная жара. Новостные сводки уже начали сообщать об обширных лесных пожарах в Тверской области. Нас это не касалось – лишь иногда разгульный ветер приносил запах гари.
Вот он какой – Кашин летом. Действительно расцвел! Всюду зелено, солнце дороги заливает. Только вот стены обветшалые зданий не скрывает зелень… Въезжаем в новый район – Аэродром – здесь дома современные, хоть и маленькие, будто по Подмосковью едешь… Приехали – вот домик. Рада я его видеть очень, соскучилась с мая! Здесь – кашинцы, простые, бесхитростные.
Уже полюбился мне сердцу особенно Николаевский Клобуков монастырь. На следующий день идем туда. Встречает нас послушница, открывает храм. В храме тихо, спокойно, прохладно – ни звука не слышно. Мы идем к иконам, она – тихо подходит к одной, становится на колени, в руках – акафист… И нет ничего вымученного в действиях её, видно, что молитва – дело её…
После посещения монастыря гуляем по городу. Идем на Введенский омут – купаться. Сегодня последний понедельник июля, жарко. На голубое небо лишь изредка наползает туча, тяжелая, маленькая. В омуте вода – чистая и холодная. Нет такой воды в Подмосковье, да и на море нет. Это чистая вода забытых рек российских, которые не мельчают, как бы не казалось, что маленькие они. Здесь уже два школьника загорают, вот ребята прибежали – это из соседних домов. Мамы с детьми в воде плескаются. Хорошо тут, вода бодрит. Выходим, сохнем, бежим по склону вверх. Кругом домики. Спрашиваю: «А во всех живут?». Глупый вопрос от девушки из столицы. «Конечно, во всех, - отвечает муж. – В каждой семья своя, а в некоторых – несколько…»
Приехала в Кашин простудившаяся – после холодной воды омута заболеваю ещё больше. Тяжело дышать, не чувствую запахов. И вдруг воздух вокруг словно тоже становится тяжелый, набирает вес. И все как-то тяжело становится, и Кашин сам – тяжелый. Перед глазами школьники с омута – куда пойдут после школы, где работать будут? А если уедут, кто же останется жить в Кашине? На душе – тоска. Приходим домой, кушаем. Ох и вкусно! Радушный, обильный стол – стол простых рабочих. И ведь чем не богаче человек, тем открытее он, тем больше дать хочет! Тому, кто немного имеет, и давать как-то охотнее. Удивляюсь, насколько может быть силен и терпелив человек – и радушен. Нет в Москве такого, редко можно найти, потому что спрятано под толстым слоем наносного, пустого, мелкого.
После ужина – снова жара, снова тяжело. Выхожу на улицу – чистый и раскаленный воздух режет глаза, видеть трудно. В голове – тоскливые мысли… Плывут они в голове моей нескончаемым мутным потоком. Откуда, и куда?
На следующий день идем с мужем в город, на прогулку. Неухоженные здания перемежаются с вывесками недорогих супермаркетов. Такое чувство, что в городе людей совсем не осталось, а молодежи – так совсем нет… Или ошибаюсь я… Тоскливые мысли все плывут и плывут в моей голове, и сейчас из их смутного потока появляются конкретные вопросы. «Что же мне в этом городе в мае понравилось? Да и как тут жить можно – людей нет, автобусов нет, выбора нет – живешь словно в городе-призраке, и нет надежды на то, что лучше станет, потому что не могут кашинцы своими силами город возродить. Вот и бегут в другие города – обустроенные, да где деньги есть… Да разве жизнь города от денег зависит только? Тоскливо, если так…»
Вопросы, только-только появившиеся, уже готовы перерасти в разочарование в городе, который так стремительно занял большое место моего маленького сердца человеческого. Ясно – ответов на вопросы нет, но что-то внутри упорно сопротивляется безнадежности и отчаянию, которое бы бросилось в глаза многим гостям Кашина…
Мы возвращаемся домой обычной кашинской улочкой. Домики – маленькие, в меру ухоженные – сменяют друг друга. Для меня окна дома – это большие глаза, через которые видно его «душу» - быт, уклад, тени людей, предметы обихода – всё, что наполнено своей неповторимой историей. Иду по улице, быстро заглядывая в окна – они находятся почти на уровне моей головы, чуть повыше. «Ты здесь ничего не увидишь, окна закрыты занавесками, а некоторые даже ставнями заколочены», - смеется муж, который прекрасно знаком с моей необычной привычкой. Действительно, ничего интересного не вижу… Но вот очередная занавеска – плотное кружево, старое, ещё советское (если не дореволюционное), с любовью постиранное и поглаженное (такое же – у моей бабушки дома!) словно приоткрывает тайну, скрытую в комнате. Я вижу как раз старушку (только очертания, внешность рассмотреть не удается), которая только что села у стола перед окном. Очевидно, что она готовится пить чай – теплый, ароматный, и наверняка не первую и не последнюю кружку за день. Скорее всего, она не одна, потому что лицо её обращено к кому-то. Вот и прожила старушка всю жизнь в городе Кашине, честно трудилась, всем довольствовалась, а сейчас садится в полном покое не спеша и с удовольствием пить горячий чай с конфетами, а может, с ватрушкой… Проходит секунда – старушка уходит из виду, а я иду дальше – с каким-то теплом и спокойствием на сердце.
***
Хорошо сейчас в июле, летом, колкий майский воздух забылся, как забылось и то, что лето здесь короче, чем в Москве. Как будто и должен Кашин быть таким – солнечным, теплым. А разум мой ищет ответы на мои вопросы… Перед глазами – прогулка в мае на противоположную часть города. Здесь немногие серые малоэтажные квартирные дома с детскими площадками. Мы с мужем идем в этом унылом лабиринте – унылом потому, что дома сливаются с серым цветом неба. Тут он говорит: «Посмотри на этот столбик». Перед нами – невысокий, меньше метра, столбик в дороге перед одним из домов. Смотрю. «Внимательней приглядись», - говорит супруг. Приглядываюсь – вижу надпись. Не простая это надпись была. Это слова церковные, об усопших. Я смотрю и не могу поверить – вот оно, свидетельство безверия, разрушения всего святого, свидетельство голое и беспощадное, разрезающее клинком душу. Дома стоят – на старом монастырском кладбище. «В городе мест таких немало. В центре города магазин мебельный – это храм в прошлом. Вот церковное здание было, – проходим мимо невысокой постройки, – это школа спортивная. От Сретенского монастыря мало что осталось…»
Подходим к детской площадке. Рядом с ней, буквально в паре метров – могила святой. Здесь покоятся мощи преподобной Дорофеи Ладыгиной. Благодаря её молитвам ещё в XVI-XVII веках этот монастырь был восстановлен после разрушения поляками. Потом, несколько веков спустя, снова монастырь разрушили… И вот пребывает сегодня Дорофея рядом с тем, что осталось – удивительно, что сохранили, оградили могилку! А рядом – детская площадка, дома… Не видела такого я раньше, и не могу осознать до конца ясность увиденного.
Мы идем домой, возвращаемся через весь город. Майский обманный холодный ветер продолжает дуть, мы немного замерзли. Иду и размышляю над увиденным. В голове, в душе – смутные вопросы. Весь город – в церквях разрушенных, торговля идет на святых местах, кладбища полностью забыты, застроены. Не от этого ли город стонет? Не наказание ли это Кашину – за разрушение святынь, за богоборчество? Будто накинулись люди на город святой, город маленький и неприметный, но полный храмов, чтобы разрушить все, с ненавистью и яростью. Понимали ли, что делают? А кашинцы ли понимали? А теперь – будто весь город несет наказание, и стонет, и стоят разрушенные храмы как раны, кладбищенские столбики – как свидетельство… И несет Кашин на себе последствия разрушения и опустошения храмов – сам стоит теперь город разрушенный и опустевший, и восстановятся ли храмы оставшиеся, монастыри? «…и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее», - побеждает Православие, торжествует Истина, которая не может быть попрана, непреложно слово Божие, и идут люди, идут снова в храмы, и открываются глаза их на злодейства их.
***
Наступает четверг – следующий день нашего отпуска. Идем гулять в Апраксино. От дома до деревни минут двадцать пешком – по полям, большим и загадочным, поросшим высоченной и очень-очень сухой травой. Мы идем, и кажется, что никого нет рядом на несколько километров. На улице очень жарко, солнце в зените – мы идем и говорим обо всем, будто не замечая жары. Тут рядом с нами возник шум, какой-то неясный, но нарастающий – это пчелы делают свою трудную ежедневную работу. Бежим мимо. Вот появилась церковь впереди – разрушенная, так же, как и другие, но почему-то облаченная частично в бирюзу, и бирюза эта светит всем жителям Аэродрома. Рядом с церковью – кладбище, рядом с кладбищем – жилые домики, вот и деревня началась, и слышится лай собак. Все как-то уместилось здесь на маленькой площади земли – и церковь, и кладбище, и домики.
После Апраксино тянет к воде – искупаться, смыть с себя жар от солнца. Муж предлагает другое место для купания – то, где сам в детстве купался. Я немного сопротивляюсь – мне на Введенском омуте понравилось, а потом соглашаюсь. Идем через поле (это поле, не пруд, а чистое, настоящее поле) у Аэродрома вниз по протоптанной дорожке – к улицам кашинским. Эти улицы обрамлены по сторонам частными домами – маленькими и большими, одноэтажными и двухэтажными, старой постройки и современными, каменными. Разные дома есть в Кашине – и на каждой улочке так. Идем по улочке, пыльной и в ямах и рытвинах, я по сторонам с интересом смотрю. Вот слева домик зеленый, там семья живет с двумя детьми, собака у них есть. Мы этих детей ещё в мае видели. И сейчас они, как тогда, шумно веселятся, во что-то играют. Идем дальше. Семей на улицах мало – наверное, сейчас все прячутся в домах от зноя. На повороте стоит Церковь Петра и Павла – там рабочие ведут реставрационные работы. Спускаемся вниз по другой улице. Вот она – Кашинка! Тут же бежим в воду. Вода здесь теплая и очень-очень прозрачная. Разве раньше такую воду прозрачную и чистую, как в Кашинке, видела? Справа, на другом берегу – купола Воскресенского собора. Все рядом, все близко в этом городе – и как-то тепло и хорошо мне на душе. Кроме нас здесь отдыхают две женщины с ребенком, да ещё кто-то на другом берегу. Речка узкая, на другом берегу отчетливо виден дом одной из старожительниц города. Прожила она здесь свой век, с видом на милую Кашинку, купаясь вот так в водах её чистых летом.
Много мест удивительных в Кашине – куда ни пойдешь, на всем рука времени чувствуется. На чем-то – современная рука, хваткая и нервная рука торговли, которая ищет, где бы ей хорошо было бы: это магазины московские, магазинчики новые, это алкогольный магазин в торговых рядах… На чем-то – тяжелая, страшная рука богоборческого времени. На чем-то ещё – изящная, но старая рука века девятнадцатого, полного надежд, благородства, придающая городу уникальность. Идешь через Кашин, мимо домиков этих старых, дореволюционных, с заросшими травой дворами, и будто к себе домой идешь, и будто по городу полуторавековой давности прогуливаешься, или по картинам наших известных художников… Помните, у Левитана много картин таких? А как эти домики старые, как эти закоулочки, травой поросшие, сохранили поэзию ту – неведомо… А некоторые то, что сохранили, под ставнями закрыли – идешь мимо административного старого здания, а там на первом этаже половина окон открыты, а половины – под ставнями. И что ставни эти, деревянные, хранят – непонятно прохожему, будто закрывают то немногое дорогое, что ещё осталось.
После нашего купания и отдыха идем домой. Я уже предвкушаю, как снова буду рассматривать кашинские улицы с её жителями. И действительно, улица подготовила мне подарок. У одного дома – целое большое семейство: муж с женой, их дети и ещё какие-то родственники, всего человек семь. Одно дело – смотреть на них, быстро проходя мимо, а другое – смотреть с их точки на улицу, на нас, проходящих. Для меня это – что-то неизведанное, другая, спокойная, тихая жизнь, а для них – это дом, то, к чему они привыкли. Понимаю, что мои вопросы о Кашине, мое будто уже начинавшееся разочарование, мое непонимание города и будто бы чувство безысходности – все куда-то пропало, ушло без следа, причем ушло не только что, а уже давно. В полях ли осталось около Аэродрома? Или ещё раньше покинуло меня? Но я понимаю – голова, сердце освободились от чего-то ненужного, от чего-то ложного, и сейчас Кашин открывается мне – такой, какой он есть.
В последний день перед отъездом идем в Клобуков монастырь. Так уж сложилось, что много чудесного, много важного в нашей жизни с мужем связано с этим монастырем. И в этот раз также – снова чудо, снова чудесная встреча, через которую Господь что-то показывает – Господи, дай сил все понять, дай сил поступать правильно!
Приходим домой – большинство вещей уже собрано. Мне грустно, уезжать не хочется. Снова идем купаться на Кашинку. Я не пытаюсь ловить эти последние часы нашего июльского приезда в Кашин, минуты нашего вечернего купания, даже если оно последнее в этом году – все идет плавно, как будто мы завтра и не уезжаем. Вечером думаю о городе – какими словами его описать, как о нем сказать? И вспоминаю, как стоит небесная покровительница города Анна Кашинская сурово и прямо перед Воскресенским собором. Смотрит она своими глазами проницательными, как будто душу насквозь видит, и лик её - строгий и смиренный, тихий одновременно. Осеняет она будто своим ликом весь Кашин. Молится святая благоверная княгиня за город, и стоит он по её молитвам, и будет стоять. Сколько всего святого есть в Кашине – городке этом маленьком и малоизвестном!
Раннее утро. Мы ждем на вокзале города Кашина «рабочий» поезд – три удобных и прохладных вагона – который довезет нас до Савёлово. На перроне стоят дачники и те, кто также едет в Москву – по делам или на работу. Людей не мало, но и не много. Жара, которой пропитан воздух, словно усиливает, раскаляет и мою грусть. Мне очень не хочется уезжать. Знаю, чувствую – буду в Москве каждодневно вспоминать сладостное спокойствие, неспешность и ещё что-то очень важное, ласковое и глубокое, что подарил мне этот тихий уголок русской земли; буду вспоминать Аэродром, чистую речную воду, улицы кашинские, да много всего буду вспоминать… В голове крутятся всевозможные мелочи – проверка давления у каждого члена семьи каждый вечер (которая проводится с таким интересом и вниманием, будто домашний праздник), обильные обеды и много-много сладостей, то, как сидели у дома на скамейке в теньке и даже не могли думать от жары, - все эти милые, сокровенные мелочи. Сейчас лето в самом разгаре – и вдруг передо мной встает зима. Такое бывает часто, ведь натура человеческая непостоянная и сама себе непонятная – зимой хочется, чтобы поскорее наступило лето, одеть легкую одежду, гулять теплыми вечерами, а летом сердце вдруг робко заноет о снежных просторах, о Новом Годе, о кружке ароматного чая.. Сердце будет так робко-робко о зиме ностальгировать, пока не прикрикнет на него разум: «Ты что, сошло с ума?! Снова темень, снова холод, снова ожидание теплого лета!» И тут же забывает сердце о зиме, точнее, перестает вспоминать о ней до поры – до времени. Но в этот раз, в Кашине, было что-то особенное. Перед моим взором встал не город, посыпанный белым снегом (здесь он точно – чистый), не шапки на дореволюционных домиках – избушках. Меня словно окутало тепло, то тепло, которое находится внутри дома, когда на дворе – стужа, то тепло, которое исходит от любимых домашних предметов, стен, от самих людей и их одежды, в которой они пытаются согреться. В Кашине точно есть это тепло! В Москве оно появляется лишь временами, на несколько мгновений, и потом исчезает – будто бежит по своим московским делам; а иногда так вообще только дразнит своим скорым появлением и не приходит. Но в Кашине оно точно есть! И та старушка, которую я видела мельком, садящуюся за чаепитие – сядет она, укутавшись в теплый шерстяной платок, зимним вечером за свой стол, за горячий-горячий чай и вкусный, тягучий мед, и обрадуется, взглянув за свою кружевную занавеску, что на улице холод, а у неё дома так все хорошо, так ласково, тепло и спокойно. И будет виден свет её оконца на одной из кашинских улиц.
