В моем сравнительно недолгом и в целом небогатом на впечатления опыте преподавания в средней школе был один случай, который можно с полным правом назвать уникальным. Более того, он по-своему перевернул мою жизнь, побудив обдумать и даже пересмотреть некоторые ее стороны. Случилось это событие более десяти лет назад, когда я вел курс истории и обществознания в одной из московских школ. Мне повезло не только с коллективом, но и, прежде всего, с учениками – ребята все были удивительно добрые, внимательные, открытые, и каждый обладал чем-то особенным. И вот в один прекрасный день, а дело было в мае, ко мне в кабинет заглянула девочка из «моих» шестиклашек. Катя принадлежала к категории типичных отличниц, всегда аккуратных, уравновешенных, неизменно готовых к урокам, педантичных и серьезных, эдаких «маленьких взрослых», знающих, чего хотят от жизни и имеющих четкий взгляд на будущее.
«Катька-половинка», как ее шутливо прозвали в школе (на перемене она всегда ела только половину яблока или груши – ни больше, ни меньше; ребята над ней подтрунивали, но при этом уважали, т.к. она на их провокации почти никогда не поддавалась), уже с порога немного меня озадачила. Слегка замешкавшись, она, то ли просто стесняясь чужого взрослого человека, то ли пытаясь вспомнить родительские наставления, начала поздравлять меня с Днем Победы. Катюша была не первой. Целый хоровод деток посетил меня ранее. 9 мая неделю как минуло, учителя и ученики уже давно обменялись привычными возгласами «С праздником!» Вот и сейчас, признаюсь, я приготовился выслушать очередное полуформальное поздравление… Однако вместо детского лепета, сбивчивой декламации военных стихов или чего-то подобного ребенок твердо произнес: «Христос Воскресе, Александр Константинович, с праздником малой Пасхи!» Торжество Торжеств, к слову, давно прошло, а уточнение «малая Пасха» меня заинтересовало.
Сама эта сцена в мельчайших деталях запечатлелась в памяти: стоим мы около залитого теплым майским солнцем окна, Катя пристально смотрит мне в глаза, я же не свожу с нее взгляда, ожидая важного разговора. Было предчувствие – что-то должно произойти… Выдохнув, девочка, наконец, выговаривает: «С малой Пасхой – с нашей Великой Победой!» И продолжает: «Дедуля и баба Надя, мама с папой, и я, все мы желаем Вам мира и счастья... Ведь наши воины одержали победу над фашистами, как Христос над дьяволом…» Четко, даже как-то строго сказала Катюша, а после вытащила из сумки сверток и положила его на стол со словами: «А это Вам от мамы…» Немного замешкавшись, я неловко как-то ответил на поздравление. И одновременно про себя удивился тогда еще не слишком привычному для меня упоминанию о Дне победы в связи с Воскресением Христовым, особенно из уст ребенка. Под испытующим взглядом девчонки мне непременно следовало не тянуть и скорее развернуть загадочный кулек, аккуратно упакованный в плотную бумагу, что я и сделал.
Удивительное продолжалось… Моим глазам предстал кубик черного хлеба размером примерно с четыре спичечные коробки… Жесткий, ржаной, ароматный, отдаленно напоминающий «Бородинский». Вот и «подарочек» – неожиданный настолько, что сразу и не поймешь, как на него реагировать. «Спасибо, Катя, а что это?» – вымолвил я, и почти в ту же минуту услышал ответ на свой, казалось, давно ожидаемый, вопрос. «Ну как же, Александр Константинович, это ведь наш пасхальный “блокадный” хлебушек…», – смущенно улыбаясь, вымолвила девочка.
Не знаю, помнит ли моя бывшая ученица тот далекий день, да это теперь и не важно. Для меня же наш разговор, а точнее – девочкин рассказ, простой, искренний и безыскусный, стал настоящим, глубоким потрясением.
Мое молчание явно затянулось, трудно сказать, сколько длилась та странная пауза, скрывавшая растерянность и непонимание взрослого. Катюша явно ждала какой-то реакции: однако, держа в руке этот кусочек хлеба, я не улавливал смысла происходящего, все повторяя про себя: «Зачем мне его вручили, да к тому же так торжественно?» Наконец, не выдержав, девочка решилась пояснить содержание «подарка».
«Мы всегда, – начала она, – печем этот хлеб к празднику Победы, он – “пасхальный”. Как деда рассказывал, в блокаду его ребенком подкармливали очистками, а черного – любимого – хлебушка почти не было…» И продолжила: «Дедушка маленький был совсем, когда война началась, и, чтобы голод пережить, ему родители давали все, что могли найти, даже клей, делились они и своим краюшками; он хлеб и сейчас больше всего любит, и я тоже… Александр Константинович, попробуйте, он такооой вкусный!» Девчушка довольно разулыбалась, а я, конечно, не посмев отломить кусочек от этого дара (да, именно дара! - и без кавычек), лишь спросил: «Я тронут, Катюша, спасибо вам, но почему твоя семья передала этот хлеб мне?» И ответ безыскусного ребенка вновь меня поразил: «Так мама, как просит деда, печет такого хлеба много, а потом мы его раздаем всем родным и друзьям, вот и Вам тоже…». И закончила свою незамысловатую речь всего двумя словами: «Хлебушек-то памятный».
Вот на этом поздравление с Днем Победы, окрашенное в тона пасхального Торжества, и завершилось: девочка покинула кабинет, оставив меня наедине с даром и моими сумбурными мыслями. Впервые в жизни, признаюсь, я оказался в ситуации, когда не знал, что сказать, как реагировать. И только позднее, когда на родительском собрании познакомился с Катиной мамой, многое встало на свои места. Собственно, именно она и рассказала мне о предыстории их семейной традиции и о том глубоком смысле, который вкладывали все поколения их рода в выпекание «победного пасхального хлеба». От Марии Николаевны услышал я историю ее отца, пережившего блокаду в Ленинграде и потерявшего в городе-мученике родителей; поведала она мне и о том, как его потом вывезли в Москву, а после – подняли с больничной койки, вылечили. Николай Петрович – дедушка Катюши – оказался человеком незаурядным, и среди его многочисленных талантов можно назвать один, во все времена считавшийся редким, – он обладал особой культурой памяти. Совсем маленьким он оказался в хаосе войны, лишь милостью Божией и жертвой своих родителей уцелел. Иногда, по словам Марии Николаевны, ему доставалось немного супа из листьев, иногда – клея из крахмала, совсем редко – малюсенький кусочек просфоры из храма, находившегося вблизи от дома, и самым главным лакомством был блокадный черный хлебушек… Выжив, Николай Петрович не только не озлобился, не сломался как многие, но в те лихие годы пришел к вере, более того – сделал память, если так можно сказать, «становым хребтом» своей семьи. Он привил особую деятельную любовь к великому Дню Победы всем поколениям, которые почитали Праздник как православное духовное торжество России – «малую Пасху», и отмечали они его радостно, светло, восклицая: «Христос Воскресе! С Днем Победы!»
Как на Торжество Торжеств православные приготовляют куличи, так и эта замечательная семья пекла и, верю, печет по сей день мемориальный «победный хлебушек», знаменующий славную победу наших предков. От мала до велика, от дедушки до внучки, все поколения, помня павших родных, поминая их, собеседуя с ними как с живыми (а у Бога нет мертвых!), своим примером показали, что патриотизм – не слово, не декларация, не лозунг, а действие, причем освященное верой и любовью.
Таков дивный урок, преподанный мне Богом. После поздравления Катюши, вручения этого дара, и поныне хранящегося у меня дома, наконец, после беседы с Марией Николаевной мое восприятие праздника Победы кардинальным образом преобразилось: он перестал быть «светским» и в какой-то степени даже «далеким». С тех пор День Победы обрел для меня черты подлинного духовного Торжества, преисполненного горечью о погибших и вместе с тем светлой пасхальной надежды на то, что все наши павшие, по великой милости и любви Божией, обрели Царствие Небесное. И именно с тех далеких пор, приветствуя друг друга «Христос Воскресе! С Днем Победы!», всей семьей мы встречаем «9 мая» в храме, поминая убиенных и истерзанных войной родных сперва на Литургии, а после на панихиде – это долг перед ними, долг неоплатный, долг необходимый для нас самих, чтобы, сохранив память как живую связь поколений, остаться людьми, и передать дар человечности своим детям.
