Образование и трансмодерн

Какова сейчас ситуация в отечественном и мировом образовании, что такое культурный код и что делать в ситуации, когда он разрушен? Мы беседуем с Сергеем Переслегиным, руководителем исследовательской группы «Конструирование Будущего», президентом общественной организации работников науки и культуры «Энциклопедия».

Исторически существовали разные типы образования, свойственные разным обществам и фазам развития. Это и учитель-ученик, и разного рода бани в античности, это и система образования нового времени, школьная и университетская. Сергей Борисович, какие изменения в системе образования происходили в истории человечества?

Начну с того, что поставлю под сомнение ваше утверждение. Насчет того, что было много-много разных систем. Дело в том, что начиная уже с древнего Египта, видно примерно одно и то же. Древнеегипетские школьники писали сочинения, решали задачи, думается мне, сидели на уроках. В античной гимназии, конечно, больше занимались физподготовкой, но остальным вещам тоже более или менее учили. В Риме сделали просто очень хорошую систему образования. По-хорошему, она с тех пор сильно и не изменилась. Другой вопрос, что с появлением христианства, а точнее, с великим поручением Христа[1], впервые была поставлена задача (и кроме христианства ее не ставил никто и никогда) о всеобщности образования. Это единственные изменения, которые произошли, по всей вероятности, с мезолита.

Теперь смотрите: две ситуации, которые вы включили в вопрос, и которые, на мой взгляд, требуют пояснений. Первое. Пара учитель-ученик существует в любом образовании: в европейском, восточном, западном – в любом. Другой вопрос, что образование на востоке только парой учитель-ученик всегда и ограничивалось. И это связано как раз с тем, что восточное в принципе не было всеобщим. А раз оно не всеобщее, раз это глубоко элитарный процесс, вы можете каждому ученику найти учителя. В Европе же пришлось кроме этой пары создавать еще и образование через самообразование – через учебники. В конечном счете (примерно в XIX веке) – через художественную литературу. При этом момент наличия учителя и ученика никуда не делся. Он оставался всегда.

Еще важный момент касается университетов. Университеты всегда были особой системой. При этом здесь был достигнут результат, который в дальнейшем был потерян. А суть результата в том, что средневековый университет строился вокруг студентов. Это были люди, которые договаривались между собой нанять учителей и платить. Ректором и деканом были студенты, которые занимались управлением этой деятельностью. То есть находили место для встреч и так далее. Институализация этого дела в некотором плане убила университет. Но это уже совершенно отдельный разговор.

Людям даже далеким от образования очевидно, что сама система образования находится в глубочайшем кризисе. Расскажите, пожалуйста, о причинах этого кризиса.

Это верно, что о кризисе образования только ленивый не говорит. Самое интересное, что я не совсем уверен, что этот кризис на самом деле есть. Для того чтобы проникнуть в проблему чуть поглубже, я хочу вам напомнить о соотношении модерна и постмодерна. Модерн появился достаточно давно, будем считать, после Французской революции, чтобы не вдаваться в тонкости границ. XIX век. Вы помните, какая тогда была жизнь? Образование уже было всеобщим: в таких странах как Великобритания каждый мог его получить, но мог в том смысле, что имел право. А вообще-то это было колоссальнейшее усилие. Нужно было пройти сложные вступительные экзамены, учиться, находить на это большие деньги. И потом сдать очень трудный экзамен. Но если человек через это проходил, он становился инженером, врачом, ученым. И попадал в высший социальный класс. Не в средний – в высший. То есть адмиралы и герцоги здоровались с ним за руку. Образование было мощным социальным лифтом. А теперь посмотрите, как эти люди мыслили. Они по своей жизни видели две вещи. Первое – образование дает статус. Они просто сравнивали свою жизнь в детстве и жизнь после того, как они получили образование. Это было очевидное развитие собственной личности. А с другой стороны они и в дальнейшей жизни продолжали это движение вперед. К примеру, инженеры начинали с деревянных кораблей, а заканчивали быстроходными лайнерами. Понимаете, почему у них в голове было представление о прогрессе? Они сами были этим прогрессом. Понимаете, почему они считали, что образование нужно? Оно для них было лифтом. И, будучи людьми добрыми и гуманными, да еще и христианами в основном, они начали уменьшать напряжение в системе образования. Они стали создавать ситуацию, при которой закончить учебу становилось все легче и легче. В итоге мы получили ситуацию постмодерна. Мир практически пересыщен образованными людьми, но образование каждого стало значительно слабее просто из-за массовости. Система образования перестала быть социальным лифтом. Как только она перестала быть социальным лифтом, люди перестали иметь интерес к этому делу. Ну а смысл? Если двоечник зарабатывает больше отличника, то какой смысл учиться?

Да, есть такая шутка: отличники, давайте списывать двоечникам, тогда, может быть, впоследствии они примут вас на работу.

Вот вам ситуация с кризисом. Он в этом плане социален. Это один его аспект. Есть еще два. Аспект второй. Тоже крайне интересен. Ребенок в детстве очень любит учиться, ему все время хочется узнавать новое. С одной стороны, как христиане мы с вами понимаем, что это связано с тем, что создан он по образу и подобию Божию, а тем самым познание и стремление меняться в него включено от рождения, но есть и более утилитарный момент. Пока ребенок ничего не знает, он чувствует себя неустойчиво в мире, и даже из соображения того, что в этом мире хочется ориентироваться, и не зависеть целиком от родителей, домашних роботов, вплоть до домашних кошек, он должен что-то знать. И соответственно очень долго школа эксплуатировала естественную тягу людей к знаниям. Но современный мир насыщен информацией. В итоге ребенку проще учиться не в школе, а в играх, по интернету, читая вывески, смотря телевизор. Он там приобретает квазизнания, но для выживания в мире именно они ему, по сути, и нужны. И когда он приходит в школу, его познавательная активность часто уже снижена. А способов объяснить очень простую вещь, что образование принципиально не утилитарно и нужно не для того, чтобы устраиваться в жизни, мы пока просто не нашли. Это вторая причина. Она важная.

Третья причина. Появление компьютеров, 3d-кино и так далее поставили под серьезную угрозу цивилизацию книги. Никуда от этого не деться. Современные школьники и студенты живут в визуальном мире. А мы их учим с помощью текста. Они, между прочим, читать сложные тексты не умеют. А не умеют, потому что их этому никто не учит, ибо это всегда подразумевалось, что человек научится сам собой и чтобы что-нибудь понимать в мире, ему придется читать тексты все более и более сложные. Но сейчас ему читать не приходится, он другим способом все это получает. Детей учат в текстовом формате, при этом подразумевая, что они этот формат воспринимают, а это не так.

Говоря о постмодерне, я не сказал еще одной важной вещи. Поскольку учились они чему-нибудь и как-нибудь, они очень легко относятся к предшествующему накопленному знанию. Отсюда и вся идея постмодерна. У них нет понятия об истине, они не хотят с ней работать. А если у вас нет представления об истине, то у вас нет оснований, чтобы начинать читать сложные тексты.

Есть еще две стороны дела, их тоже надо иметь в виду.

Смотрите, все большее и большее разделение труда и распространение дистантных форм образования в значительной мере сокращают базу интеллектуалов. Представьте себе, вот вы живете в Индии в XVII веке. Вы, конечно, можете быть очень хорошим ткачом, но машины сделают быстрее и дешевле. Сейчас идет постепенное вытеснение интеллектуальной деятельности, примерно так, как вытеснялась работа ткачей. Это, между прочим, вызов для интеллектуалов: смогут ли они найти такие виды деятельности, которым не будет грозить тот факт, что вся информация зафиксирована в интернете, что учитель не нужен, есть дистант и так далее. Но это вызов и для образования. Вот это система вызовов, с которой мы все столкнулись. Но мое ощущение заключается в следующем. Кризис образования в его нижней точке мы уже прошли. И, скорее всего, уже года четыре-пять назад. И в этом отношении ситуация начинает постепенно улучшаться и изменяться, а мы просто не хотим этого замечать.

Если считать, что система прошла нижнюю точку и постепенно ситуация улучшается, то какие опасности вы видите на путях выхода из кризиса?

 Чего больше всего я боюсь? Да, у нас сейчас постепенно приходят в школу учителя, которые могут работать с детьми, просто потому что сами уже принадлежат к поколению видео, но при этом они являются нормальными развитыми людьми и понимают границы видео. Но как только ситуация начнет улучшаться, условные старики немедленно начнут тащить эту систему назад: вот, все стало хорошо, давайте восстановим то, что было. А что они будут восстанавливать? Фактически в мире было и осталось два канона образования. Античный западный канон и советский. В античном каноне мы всегда готовим один и тот же социальный слой – управленческую элиту общества. Как мы ее готовим? Мы даем этой элите мышление через мертвые языки, и мы даем этой элите коммуникацию через коллективные соревнования. Академическая гребля, американский футбол – игра на выигрыш. В таких соревнованиях они учатся понимать другого, учатся подчиняться, а это в системе элитарного правления очень важно, потому что не умеющий подчиняться не умеет и руководить. Исключения бывают, но редко. При этом опыт США показывает, что эта элита сразу попадает в ситуацию очень серьезного кризиса. Дело в том, что на основании того, что они умеют мыслить в мертвых языках, они склонны считать, что они способны понять любой культурный код. В принципе, конечно, да. Но живем-то мы не в принципе, мы живем в реальности. И большинство его понять не может. Отсюда глупые ошибки по Сирии, Ливии, да и по России. Но мы, в общем, ничуть не лучше в этом вопросе. В некотором смысле даже хуже. У нас не было в стране, да и сейчас нет античного канона. И на самом деле мы очень не любим людей, которые в этом каноне воспитаны. Заметьте, их не любят все, от президента до дворника. И к управлению они не доходят никак. Их не допускают. Они уезжают себе обратно в Испанию, Италию и так далее. У нас есть свой собственный советский (восточный) канон, где дается мышление за счет математики. Именно математики, не физики, это важно. Абстрактной математики. Любимый пример – только советский школьник знает, чем конгруэнтность треугольников отличается от равенства. Я боюсь, даже не все математики досоветсткой школы это знают. А с другой стороны, их учат труду. Причем труду их учат как через собственно труд, так и через русскую литературу, которая, будем говорить откровенно, труду посвящена. Все хорошо, отличная система, но она готовит индустриальных специалистов. А мы живем уже даже не в пост-, а в трансиндустриальном мире, где такие специалисты не востребованы. То есть для этой системы у нас нет сейчас ни учеников, ни учителей, ни цели. А в результате мы оказываемся в ситуации людей, которые живут без культурного канона. И тем самым не могут восстанавливать культурный код.

И что же делать в такой отчаянной ситуации?

Можно поступить двумя способами. Можно посыпать голову пеплом и говорить: «Ужас, кошмар, у нас разрушено все, даже культурный канон, и теперь нам уже ничто не поможет». И второй способ. Осознать, что мы находимся в условиях невероятной свободы. У нас нет культурного канона, и мы можем строить любой. На восточном экономическом форуме в сентябре этого года во Владивостоке я предложил в рамках идеи евразийской интеграции (а понятно, что любому интеграционному процессу нужен свой образовательный канон и свой культурный код) начать выстраивать канон, который я назвал «геопланетарный». Он строится прежде всего на географии. Но география рассматривается не как сборник текстов о том, как организован и устроен мир, а как форма планетарной рефлексии. То есть как возможность увидеть планету не только во всех ее подробностях, но и как целое тоже. Это чрезвычайно интересно, ибо в эту географию входят и геоэкономика, и геополитка, и геокультура, и геология. Входят, между прочим, и стратегия, и экономика, ибо это тоже географические науки. Это одна сторона. Должна быть вторая. Здесь возможны варианты. Можно второй стороной сделать инженерию. Можно делать вторым направлением после географии мышление. Но тогда его надо давать не через математику, а через физику и физическую географию. Через привязку физики к земле. Можно сделать и коммуникацию, тогда это будут игровые формы коммуникации, сложные игры, управления смыслами. Я склонен думать, что понадобятся все три эти формата.

Современные учителя и руководители школьных образовательных учреждений вынуждены заниматься чем угодно, только не образованием. Например, они должны писать гигантское количество бумаг. У меня есть несколько друзей, которые окончили университеты несколько лет назад и собирались идти в школу и не сделали этого, потому что не захотели работать с бумажками.

У каждого человека, который хочет заниматься образованием, есть три варианта. Первый вариант. Можно создавать свое образование рядом. Не в школе, а рядом со школой. Это вполне реально, и этим сейчас масса народа занимается. Там вам никакие бумаги не потребуются.

Вариант второй. Можно идти в школу и не писать бумаг. Учителя уволить очень трудно. Проблемы у вас будут. Но если вы будете давать хорошие результаты, то, в общем, количество бумаг, которые вы пишете, можно очень сильно сократить.

Третий вариант. Как гражданин страны вы можете всерьез ставить вопрос о том, что ситуация с бумагами у нас стала абсолютно сумасшедшей. Это гражданский долг любого человека. Это же не только школа. Это и медицина, и управление, и наука. Это серьезная болезнь государства. Но это не болезнь системы образования как таковой.

Насколько правильно и перспективно деление образования на начальное, среднее, высшее?

Начальное образование – то, которое человек получает в семье. Среднее образование – то, где человек знакомится с культурным каноном его страны. Высшее образование – все, что есть за пределами культурного канона.

Американцы полностью обесценивают среднее образование, но очень большие требования ставят перед высшим. Грубо говоря, поступить в вуз у них не проблема, а вот выучиться в нем – дело почти безнадежное. У нас пытаются делать более добрую ситуацию, но кроме доброты есть еще и тот факт, что финансирование идет по студентам. Просто выгнать студента не удается. Но при этом происходит сильная девальвация высшего образования. В некотором плане можно считать, что современное высшее соответствует среднему начала XX столетия. В этом нет ничего страшного, просто нужно будет делать еще одно образование. Хорошие вузы потихонечку это и делают. Довольно доморощенным путем, но – как умеют.

Беседу вел священник Максим Первозванский