Сказка даёт пережить чувство, что у добра есть реальные основания, которые больше и важнее любого зла. Наверное, потому я так стремился к сказке, ведь жилось мне в детстве и в юности очень непросто. И всё же, несмотря на боль и огорчения, я знал, что красота, истина и доброта всё так же живут в мире, пускай в моём доме ничего этого не найти. И так у меня сложился образ, что пусть там, где я живу, не играют флейты, но ведь где-то есть такие края, и живущие там слышат музыку.
Сказка утверждала явную красоту всего и словно бы говорила, что, несмотря на боль и все трудности, мир всегда неизъяснимо прекрасен, наполнен красотой неба, и в нём, как в сказке, есть счастливый конец для всех служивших добру. Потому так случилось само собой, что в юности я открыл для себя книги сказочника Джона Толкиена, а вместе с ними и молодёжное движение толкинистов, которое было похоже на живой театр посреди леса.
Чтобы читателю было легче ощутить мир ролевых игр, я начну рассказ с песни, автором которой является старый толкинист по прозвищу Сказочник.
***
Те, у кого и днём и ночью
Нездешний, звёздный свет в глазах,
Разбросаны поодиночке
В шумливых душных городах.
Привычней собственной квартиры
Важнее всякой суеты
Для них все тропы в тайном мире,
Куда заводят лишь мечты.
И сто дорог пройти не сложно,
Не жалко многое отдать,
Чтоб только встретить тех, с кем можно
Быть понятым и понимать.
С кем все мгновения бесценны,
Сердца и руки горячи,
Слова и песни откровенны,
Как пламя трепетной свечи.
Но время мчится неуклонно,
А встречи нам не навсегда.
Стоят покорные вагоны,
Как серой гавани суда.
Прощальный миг — светло и больно.
Мечты и песни в голове.
И раздаётся на перроне:
«Намариэ», «намариэ».
В школе, в старших классах, я увидел, что моим друзьям не хватает интересного и мудрого занятия. Тогда я стал писать для них ролевые настольные игры по прочитанным нами книгам. Сюжеты их всегда были историческими и волшебными. Мне, как сказочнику, было, где развернуться и попрактиковаться в создании сюжетов – образов нашего мира. В таких играх рисовались карты, сочинялись страны и персонажи. Каждый такой мир существовал в своей истории, которая так же писалась тогда для игры. Думаю, из каждой такой игры мог бы получиться фантастический роман, вот только я никогда не писал фантастику, но писал сказки.
Такие игры тянулись много месяцев, на радость всем нам. Мы проводили их на уроках, переписываясь там, где необходимы были разговоры. Мы собирались дома у одного из нас и продолжали играть. Параллельно с играми мы старались освоить интересующую нас историю и культуру Средневековья. Мы сами шили исторические костюмы, делали из дерева мечи и из лёгкого металла - доспехи.
Помню, как однажды мы вчетвером собрались после уроков в классе. Кто-то из нас должен был дежурить в тот день, и мы, дождавшись, пока все уйдут, достали приготовленные мечи и копья, и начали упражняться в фехтовании. Упражнения быстро переросли в масштабный поединок. В пылу боя мы забрались на парты, и, прыгая по ним, искусно наносили и отражали удары деревянными мечами. Мы думали, что мы в школе одни, но случилось так, что в тот день директор школы по какой-то причине задержалась в кабинете. Услышав шум, она вошла, и увидела четверых учеников, изображавших средневековых воинов из придуманной мною игры. Директор была так поражена, что даже не нашлась, что сказать. Впрочем, мы ведь никого не обидели и не огорчили, а, только старались жить интересно и творчески.
Новую, церковную жизнь, Господь растит, используя, как почву, всю прежнюю жизнь человека. Ничто дорогое и драгоценное не пропадёт даром, но будет преображено и вознесено к небу. И человек, живущий Богом, в свою очередь, всякую малость может вознести к Нему. Так приносится в мир новая, прежде не бывшая в нём красота.
Часто бывает, что Бог, зная, чем человек послужит Ему, с раннего возраста создаёт ситуации, помогающие наилучшим образом развить свои дары.
Так, Лена П., с которой мы занимаемся реабилитацией психически больных детей, с раннего возраста сталкивалась с подобными больными. Помню, что и на моей улице жил такой больной, когда я был ещё маленьким. Тогда я не понимал его, но и никогда не дразнил, хотя другие дети часто обижали его. Потом он исчез, и, я думаю, что уже давно умер. Как его звали? Не знаю. Но ведь незнание имени не может помешать молитве о том, кого тебе жалко…
Когда мне было 5 лет, мама подарила мне учебник по истории средних веков. С тех пор этот исторический период стал любовью всей моей жизни. Всю свою жизнь я читаю и пишу книги по истории, литературе и культуре средневековой Европы. Позднее я узна?ю о том, что Европа долгое время была православной, и прославилась множеством святых, которые служили церкви. В двадцатом веке к православным святым древнего запада проявит интерес святой Иоанн Сан-Францисский, и с тех пор начнётся в мире изучение их наследия.
Изучение истории церкви может принести человеку радость знания о множестве верных, живших во все времена и на всякой земле. Православие поистине великая вера, и о многих православных мы узнаём только из истории и хроник.
Поэтому святой Николай Японский мечтал, чтобы кто-либо написал историю Японской церкви как историю помощи Божией, чудес и светлых христиан. Он говорил, что когда умрут свидетели подвижников и чудес его поколения, «всё это будет утрачено и, вместе с тем, сколько назидательности будет утрачено».
Конечно, каждое следующее поколение даёт своих святых. Но знать о тех праведниках, которые жили до нас, - это радость.
Что меня очаровывает в средневековой культуре? Быть может, ощущение эпичности бытия, когда каждая малость видится важной, потому что смотрят на неё с верху. Или ощущение сказки с неизменным хорошим концом для всех сил добра? Ведь счастливый конец любой сказки есть отражение Евангельского счастливого конца нашего мира, который совершится во Втором пришествии. Зло не может победить в сказке, потому что не может победить в жизни. Всякая победа зла – мнимая и временная, и не ей завершится история доброго человека.
Толкинизм, которым я занимался 6 лет, был для меня некоторым продолжением чувства сказочности и чудесности мира. Только тогда я не знал, что наш мир чудесен, потому, что нужен Христу. Но ощущение чуда и ненапрасности жизни пронизывало всё вокруг, и им полнился воздух. Теперь я понимаю, что это было некое предощущение благодати.
Для тех, кто не знает, толкинисты – это молодёжное театральное движение. Люди выезжают в лес, шьют средневековые и волшебные костюмы, мастерят оружие и доспехи, и играют в любимые сказки.
Я был мастером, то есть тем человеком, который создавал сюжеты и писал роли для всех участников. А радостью было ощущение важности и красоты жизни. Жить было интересно, и жизнь наполняло служение, потому что, создание игр для меня было служением людям.
Рождало ли ощущение чуда жизни участие в играх? Думаю, что игры только его поддерживали. А рождала его только одна благодать, которую я тогда не умел назвать по имени, но которая радует всех, кто только радует других, даже если тот, кто радует, пока ещё не ходит в храм…
Впрочем, тогда я только играл в добро, а придя в церковь, увидел, что добром можно жить, и что битва добра и зла из жизни переходит в легенду и сказку.
Что такое ролевая игра? Это игра, где каждый имеет свой заданный характер, цели и особенности, но не имеет заданной схемы действий. Поэтому каждый персонаж раскрывает свою роль в реальном времени и таким образом, который кажется ему наиболее верным.
Это часто игра отношений. У каждого игрока есть свои цели и задачи, но смысл игры не только в выполнении их, но в том, чтобы посмотреть на мир глазами своего персонажа. Поэтому очень важен выбор вами ролей, ведь каждая роль нашей сказочно-исторической игры поможет вам взглянуть на себя глазами сказки, глазами легенды. А это и есть глаза сердца, которыми можно усмотреть главное.
На такой игре каждый станет автором своей сказки, каждый будет писать сказку о себе самом и окружающем его мире. Что получится у нас? Каждый пишет, как он дышит, и вы сами в этом убедитесь.
Цель психологическая. Чтобы участники получили ещё один повод заглянуть в себя, осмыслить себя через призму сказочного персонажа. Ведь легенда помогает яснее видеть и свою жизнь, и землю, и всё, что происходит на ней. Если человек идёт к мудрости многие годы, то читатель, автор или участник сказки, получает возможность проникнуть в глубинные основы происходящего и существующего по ходу действия сказки.
Такая игра одновременно является и произведением искусства, и средством психологической помощи, которую она оказывает людям. Игрок получает возможность правильно увидеть себя. Ведь, на самом деле, каждый из них играет не только роль, но и себя самого. А роль только помогает создать правильный образ души того человека, который её исполняет. Сказочный образ. То есть возможность заглянуть вглубь событий и отношений, в духовный смысл происходящего, который из всех жанров лучше всего являет именно сказка.
Такая игра помогает человеку увидеть главное – что добро и зло местами не менялись, и человек рождён для того, чтобы служить добру. И путь от служения в сказочной ролевой игре к служению в жизни часто бывает короче, чем кажется…
Потому на заре толкинизма часто бывало так, что игроки долгое время после игры хотели быть светлыми рыцарями и в жизни.
Для того, чтобы провести игру, вначале должна собраться мастерская группа (несколько человек), хотя бывает, что игру пишет и кто-то один. Потом берётся некая книга или пишется сюжет для игры. Приведу пример. Допустим, вы взяли сюжет сказки «Спящая красавица». Вы распределяете роли и пишете квесты (индивидуальные задания и характеры). Кто-то будет красавицей, кто-то гномами, кто-то злой мачехой. Потом, допустим, при дворе у злой мачехи есть сторонники и противники. Одни хотят, чтобы она правила, другие тайно пытаются её свергнуть, а для этого им нужна помощь Белоснежки. А может, чтобы нейтрализовать злую силу колдуньи, нужно выполнить некое задание? Собрать артефакт из нескольких частей? Убить дракона? Освободить пленного рыцаря? Всё это - дополнительные задания. На игре всегда есть основная сюжетная линия, и все остальные роли должны её касаться, хотя и в разной степени.
Потом существуют многочисленные дополнения, которые встраиваются в сюжет сообразно эпохе. Например — театр бродячих актёров. Они прямо на игре репетируют и разыгрывают пьесы, которые может, например, прервать конная вылазка из ближайшего замка.
Когда по сюжету некий персонаж должен проходить через постоянное испытание выбором или муками совести, то кому-то назначается роль этой совести, которая неотступно преследует персонажа.
На игре существуют игровые деньги (их можно вырезать из картона), на которые можно что-то купить, оплатить. Грабители и всякие злые бароны пытаются их отобрать.
Ну и, конечно, — разнообразные волшебные существа: фейри. И другие расы: гномы, эльфы, кобольды, хоббиты — всё это уместно даже в самой историчной игре и всегда украшает сюжет. У волшебных существ и других народов свои печали и беды, которые тоже создаются, когда пишется сюжет игры.
У каждого персонажа существует своё количество единиц жизненной силы. Раны, отравления, болезни отнимают её. Если силы совсем нет — персонаж умирает. Но есть и лекари, которые могут лечить раненых. То есть, у персонажей есть свои уникальные умения: лекари, чтецы древних надписей (каковые содержат важную информацию), моряки (для отыгрыша перемещений по морю) и так далее. Может быть создан очень большой и сложный мир. Игроки знают только то, что известно из общих правил и то, что содержится в их ролевых картах.
Как и всякое произведение искусства, игра не обходится без работы игрока над своей душой, которая совершается во время воплощения им его роли. Если роль умело подобрана (а это зависит от Мастера игры), то она становится сказочным выражением сути души игрока, неким образом его. Тем, кем он был бы, живи в этой истории, и кем он на самом деле является в мире.
Что-то подобное сделал поэт Максимилиан Волошин, придумав одной невзрачной девушке звучный псевдоним Черубина Де Габриак, и сделав её испанской поэтессой. И это не было литературной игрой, но образным выражением души этой девушки. Позднее Цветаева вспоминала, что Черубина была внешне непривлекательна, но душа её была романтичной и нежной. А это значило, что внешнее и внутреннее могло совпасть только в образе, только в сказке. Или в Церкви, но – для тех, кто умеет смотреть глубоко. По этому поводу Андерсен говорил, что «если нам не хватает смелости называть вещи своими именами в жизни, то давайте это делать хотя бы в сказке».
Поэтому некоторые игры проходили так, что вспоминались и спустя десятилетия. И эти воспоминания благотворно влияли на душу.
Для меня одним из потрясений был случай, когда ночью, во время одной из игр, я встретил девушку менестреля, которая пела эльфийские песни. Красота песен соперничала с красотой девушки, а эльфийская тема, традиционно, звала к высоте души. Всё это было тогда для меня, ещё не ходившего в храм, почти религиозным переживанием. Оно вело к очищению, которое может дарить только соприкосновение с подлинной красотой.
Помню, что когда я встречал на игре эльфов, то мне казалось неуместным теперь всякое земное попечение не только в игре, но и в жизни, если, пусть хоть на бумаге, но существует этот прекрасный эльфийский идеал настоящести, куда, по выражению Феофана Затворника «влечёт нас своим воздействием Дух».
Первые толкинисты собирались потому, что ощущали свет, льющийся сквозь книгу Толкиена. В этом мире хотелось жить и быть. Это ощущение, в сочетании с желанием, чтобы наш мир был таким, как он описан в книге, рождало игру, по крайней мере в первые годы движения и для первых толкинистов. А потом в движение стали приходить люди, которым не был так же дорог этот свет, и они его не искали, но искали вещей внешних, например, реалистичных сражений.
Что-то подобное происходило и с другими молодёжными движениями, например, с хиппи. Как мне кажется, люди тянулись к свету, и поэтому появились все молодежные движения. Но у Клайва Льюсиса есть строки: «Блаженство не в книге, не в музыке, оно только виднеется сквозь музыку и книгу». И где истоки такого блаженства, мало кто понимает. Хотя бы потому, что нужно приложить колоссальные душевные силы, чтобы открыть для себя, что весь свет, гревший нас всю жизнь в искусстве, книгах, дружбе, творчестве, – есть лучи того великого света, который открывается верным во Христе и в Церкви.
Об этом в связи с толкинизмом говорила и Мария Каменкович. Она вспоминала слова Честертона, что когда человек поклоняется огню и дереву как божествам, этим он оскорбляет и огонь, и дерево. И книга Толкиена не рассчитана на то, чтобы человек в ней остался, но, чтобы сквозь неё верно взглянул на наш мир и увидел его как христианский. Как мир, где предельно значимы верность, благородство и доброта, несмотря на то, что не все люди ценят их.
Вот как вспоминает об этом одна московская толкинистка из самых первых:
«Появилось много случайно пришедших в движение, много простых тусовщиков, которые не читали Толкина и не видят Свет, льющийся из его книг, те же поклонники фильма "Властелин Колец" и "Хоббит". Сейчас крайне мало тех, кто живёт по Толкину, больше тех, кто играет или любит фильмы. А в ролевом движении тоже свои заглюки - для многих важен "статус в тусовке", а не то, как человек любит книги Профессора и как может хорошо играть... Почти как цивильное общество, а не то, с чего движение начиналось. на Эгладоре сейчас часто появляется просто пьющая молодёжь, которой до Толкина параллельно. В общем-то, такое в Москве уже с 2000-х. Периодически появляются энтузиасты движения, но редко. К тому же сама тусовка может забить слишком ярких индивидуумов».
Наверное, подобное происходит по всему миру. И всё-таки каждое новое поколение приносит книге своих читателей. Знаю многих, кому Толкиен нравится, но тем, кто его старается понять, в основном не меньше 25 лет. В моём городе тоже было место сбора толкинистов (называлось «площадка»), и там потом стали собираться и разнообразные неформалы, которые принесли с собой увлечение спиртным. А потом площадки и вовсе не стало... ну что ж, книга в любом случае переживёт любую «площадку» и своё дело продолжит. И это в любом случае радует. Мне приходилось встречать людей, которые принадлежат, как сказала бы Мария Каменкович, к неигровому толкинизму. Так, например, знаю нескольких священников, которые говорили, что после книг Толкиена и Льюиса стали лучше понимать Бога. Приходилось видеть и таких людей, кто говорил, что «Властелин колец» помогал им жить, когда было очень трудно.
Толкиен пишет, что нередко мы, служа добру, встретим союзников неожиданных, неведомых нам самим. Такова вообще сказка, которая лучится красотой небесного света, на радость добрым и к ужасу всех фарисеев и людей формы, для которых сказка – всего навсего незначимый детский жанр.
Остановимся на вторых. Так, однажды я рассказал о толкинизме некому угрюмому семинаристу. Но он этому поиску молодых людей не обрадовался, и стал говорить, что у них в храме есть девушка, толкинистка, которая на службы ходит неохотно, а на игры ездит охотно. Но мне кажется, что это – вина не девушки, а священника, который ни проповедями её не увлёк, ни дела никакого не поручил. А если б он смог понять, что девушка нашла в толкинизме, он бы помог ей осмыслить книги Толкиена в свете веры. Как, допустим, сделала Мария Каменкович, создав подстрочный христианский комментарий к «Властелину колец». Или как поступил мой первый священник, который, узнав, что среди его молодых прихожан много толкинистов, прочёл сказки Толкиена, и потом долго и часто бродил с молодёжью по церковным садам, обсуждая то особенности стиля английского писателя, то причины падения Сарумана. Я тогда на всю жизнь запомнил его слова, что волшебник Саруман пал, потому что стал интересоваться злом, смотреть в палантир. Так Саруман думал найти у зла методы борьбы со злом же. Но в результате, пользуясь методами зла в достижении своих целей, и сам извратился и сошел с пути добра. «Если долго смотреть в бездну, бездна посмотрит в тебя».
Непредвзятый человек, серьёзно относящийся к своему увлечению, в конце концов приходит к выводу о Божественной силе, стоящей за явлением, выражающим в бытии то, что ему дорого. Пример – позитивисты и неопозитивисты, начинавшие со структурализации научного познания, и пришедшие к выводу о существовании Божественного начала.
Некоторые мои сверстники, прочитав сказки, и играя в игры по произведениям, вдруг, как и я поняли, почему сказка так светоносна и почему одни строки в книгах полны красоты, а другие мертвы и пусты. Мы, студенты только появившегося в стране интернета и цветных энциклопедий с прекрасными иллюстрациями, старались вникнуть и познать многое. Нас очаровывала история средневековой Европы, вдохновляли ваганты и менестрели Прованса, мы скорбели вместе с Алиенорой Аквитанской и переживали за Ричарда Львиное Сердце и Боэмунда Антиохийского. Мы отыскивали нюансы культурологических и археологических исследований, жадно читали и радовались, отыскав в какой-нибудь большой библиотеке книгу со средневековыми выкройками одежды, – потому что тотчас шили такие вот древние костюмы и радовались тому, как сказка озаряет жизнь наших улиц и городов.
Но однажды мы (по крайней мере некоторые) вдруг увидели, что источник всего этого великого света мировой культуры и истории – глубже, и, одновременно, – ближе. А когда Тот, Кого по праву зовут Источником Света, зовёт нас по имени – остаётся только положить перед ним сети всего своего улова мыслей и радостей и сказать: «Господи, что повелишь мне делать?» И тогда в твоём следовании за Ним, тебе дорого и всё то, что с тобой было в твоей большой жизни и что ты узнал и сделал в пути. Дорого, драгоценно и важно, хотя теперь уже не дороже, чем великий улов рыбы с Генисаретского берега для Петра...
