Его мать убили. В июне 1943 года он семилетним мальчиком попал в партизанский отряд Могилевской области, спасаясь от фашистского преследования. Накануне Дня Победы Отец Борис Левшенко вспоминает свое военное детство.
Когда началась война… знаете что, была радость! С одной стороны возраст очень хороший, тоже надо понять. А ведь до войны в нашей семье было представление о том, что в 1941 году будет конец мира!
Оно было четкое. Потому что это была пятилетка, при которой должны были быть искоренены все религиозные предрассудки. Значит, в религиозной семье это был знак пришествия антихриста. И тогда, когда немцы перешли границу, первое чувство было облегчение. Потому что конец мира откладывается.
Я был из больших поклонников быть в храме. И священник звал меня на монашеский лад - Борисий, из-за того, что я часто торчал в храме. И это была первая радость!
Я сам из Белоруссии. Моя семья была связана с партизанами. Пока немцы стояли у нас, они этого не замечали, но когда стали отступать, они это здорово заметили. Мама была агрономом, а агрономы – это люди, которые в первую очередь идут под удар. И нас предупредили, что надо отсюда уходить обязательно. Мать мою расстреляли, а мы с отцом ушли в партизанский лагерь. Вот, примерно с июня 1943 года и до конца сентября я был в партизанском отряде. Мне было семь лет.
Пришлось прямо бежать. Это был не очень хороший момент. Собирались мгновенно, шли пешком. Где-то на подводе, в какой-то момент нас хотели ограбить и убить по пути. Поскольку мы шли за фронтом, я очень хорошо помню, как были симпатичны для меня разного рода металлические детали разбитых самолетов или еще чего-нибудь. Очень хотелось взять. Но отец был настороже, чтобы я ни одной гайки не взял. Потому что эта деталь сама могла быть опасна, или за это просто могли убить.
Я был глуп до предела. Представьте себе, странная психология. Я лежу в окопе. И мне страшно… интересно, попадет или не попадет мина в дерево, которое мне нравится. Я высовываюсь из окопа и наблюдаю, пока кто-то из партизан мне не всыпет. Интересно, но в то же время страшновато смотреть.
Это уже после освобождения можно было раздобыть любое… Очень любил я потом возиться с минами. Мы с ребятами очень ценили порох. А в минах – динамит. Мы тоже его очень ценили. Потому что это был запас того, чем мы будем заниматься, взрывая. Зачастую мы это делали ужасно. Потому что бомбу взрывали, спрятавшись за бугорок. И, как я сейчас понимаю, он совсем не мог спасти нас.
У меня в друзьях было трое братьев. Они притащили снаряд домой, для того, чтобы его разобрать. Один сел верхом, двое по бокам и начали разбирать. Результат: подмостник, большая дубовая деталь, на чем держится мост - был перебит, стенка с буфетом – выбита, сами они разлетелись по углам, но остались живы!
Мать мою расстреляли, а мы с отцом ушли в партизанский лагерь. Вот, примерно с июня 1943 года и до конца сентября я был в партизанском отряде. Мне было семь лет.
У нас в руках взорвалась граната, но, правда, только слегка ранив. К сожалению, интерес не остывал. А ведь некоторые мои знакомые потеряли зрение, некоторые убиты были.
Да это валялось везде! А для мальчишек разве может быть что-то запретным? Вы попробуйте спрячьте! Если бы отец узнал, то, конечно, был бы нагоняй. Но мы же делали это самостоятельно. Мы пасем там скот, набираем с собой, костер, все такие взрывы, еще чего-нибудь – милое дело.
Я знал многие отрицательные стороны воинской жизни, знал о СМЕРШе, и обо всем прочем. Однако это не мешало нашему патриотическому чувству. Как только мы собирались вместе, то мы играли в войну, в немцев, в партизан. Мы понимали, что немыслимо, чтобы пионер Петя засыпал песок в немецкую пушку, но нам очень нравилась игра.
После освобождения мы вернулись в свой город. Землянки – это, естественно, первое жилье. Дома строили. Но как? У нас называется «втолока». Когда собирается вся деревня, строит дом одному, потом другому, потом третьему. Это буквально однодневки, когда мгновенно строится. Готовится сруб, а потом собирается. Старых храмов не сохранилось. После войны они вновь закрылись.
Представьте себе, с последним партизанским отрядом у нас справились в 1956 году! Бандитские формирования долго держались. Это из тех ложных партизанских отрядов, запущенных немцами. Я думаю, основной состав был русским. Может, евреи были, потому что они спасались в лесах. Сама проблема этничности… я с ней только в университете познакомился, а до этого не обращал внимания. Не смотря на то, что в 10 классе был риск, что мой друг, Витя Коновалов, будет отправлен в Сибирь, поскольку он еврей. А в то время была борьба с космополитизмом, и слухи об этом были. И мне было ужасно жалко.
Конечно, многое, из литературы, которая тогда появлялась, смешило нас, потому что мы видели ложь, которая за всем этим стояла. Но это не мешало основному чувству. Не мешало любви к Родине.
