«Что пришел еси, брате, припадая к святому жертвеннику и святой дружине сей?»
Встреча, о которой я расскажу, произошла несколько лет назад в одной из отдаленных областей России. На тот момент прошло около недели, как я трудилась на монастырском подворье. Послушанием того дня была картошка.
Вечерело. Воздух был наполнен весенними запахами просыпающихся трав и деревьев. Комары заедали. Вспаханное поле, казалось, никогда не кончится, а картошка для посадки лежала словно в бездонных мешках – сколько ни бери, остается еще больше. Я приуныла. Но, оглянувшись назад и увидев, сколько борозд было мной засажено за день этой самой волшебной картошкой, поняла, что труд насущный не так напрасен, как казался.
А еще я увидела, что со стороны монастырского подворья в мою сторону шла согбенная фигурка в монашеском облачении. Шла довольно бодренько и довольно скоро должна была подойти. Решив, что неправильно стоять и глазеть на нее без дела, я опять уткнулась «носом» в землю. Подняв голову в ответ на ее приветствие, я увидела на внимательном лице монахини теплую улыбку и поперечные глубокие шрамы – от основания лба до подбородка.
Мы продолжали работать сначала в полном молчании, потом она спрашивала меня о моей жизни. Работа спорилась. Картошка сияла глазками. Комары на удивление поедали меньше – то ли устали, то ли наелись.
Вслушиваясь в короткие вопросы, которые немного погодя с небольшим акцентом стала задавать мне монахиня, я поражалась тому, как она умело выстраивает разговор, как точно улавливает суть и как тактично реагирует. У меня уже какое-то время вертелся на языке ответный вопрос, но я не знала, насколько в этой ситуации мне подобает намекнуть на него.
Часа через два стало смеркаться, и мы начали собирать пустые мешки.
- Присядем-ка, Мария. – Усмехнулась она, видя, как я пыталась расправить затекшую с непривычки спину и поясницу.
- Ты мне рассказала, зачем ты здесь. Вижу, что и тебе хочется узнать обо мне. Ведь так?
- Так, мать Анна. - опустила я глаза.
- Ну, вот я и расскажу, о чем не забыла. - Она снова усмехнулась и начала говорить:
«В миру меня звали Радмила. Моя мать едва не умерла в родах и больше не могла иметь детей. Я была любимой единственной дочерью. Отец большими деньгами владел. В России смутно в то время было, мы уехали за границу. Мать чтила русские традиции, вложила в меня всю душу, чтобы я оставалась русской. Научила меня молиться. У нас был свой дом, слуги – все русские.
Помню, сижу я маленькая в огромной комнате - лет восемь мне, - и приносит мне мама большую книгу, почти с меня ростом. А в ней такие картинки красивые, золоченые. Смотрю я их и вдруг на каждой картинке словно себя вижу. И начинаю примерять на себя эти картинки. И ни одна не подходит. Мне вроде и хочется, чтобы хоть одна подошла, а никак не получается. Непонятно почему. И тут так обидно стало. Заревела. Мама пришла, утешает меня. Спрашивает, в чем дело, а я объяснить не могу. Она и говорит: «А ты спрашивай у Бога, какая картинка тебе подойдет». И вот после молитвенных правил утром и вечером я стала задавать Богу этот вопрос. Потом взрослела, появились еще вопросы. И всякое мое томление я непроизвольно стала отдавать Богу. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я припомнила маме тот детский разговор и предположила, почему ни одна картинка мне не подошла. Я хотела уйти в монастырь.
Мама внимательно выслушала меня и лаской отвела от этой мысли – заговорила о семье, о детях. О предназначении женщины. Я не перечила ей.
Прошло еще несколько лет. Как в сказках говорится, я расцвела, стала редкой красавицей. Родителей слушалась как в детстве и ни шагу не ступала, чтобы с ними не посоветоваться и не спросить их дозволения на что-то. Они познакомили меня с молодым русским предпринимателем из хорошей семьи, желая нашей свадьбы.
Вот тут-то снова на меня нашло то понимание, что «ни одна картинка мне не подходит». Словно нужно отвечать тот же урок, что и когда-то, когда я его не знала. Самое тяжелое было рассказать об этом родителям. Невозможно было огорчать их. Но уверенность в том, что я хочу другой – не мирской – жизни, была подтверждена мной уже много лет. Много лет я исполняла долг дочери, старалась быть послушной и внимательной, но смотрела на себя словно со стороны. Будто это все игра была, и я старалась в нее играть по тем правилам, в которых росла, среди любви и нежности, которыми меня окружили мои родные. А настоящая жизнь в моей душе – была только с Богом, и две эти жизни я не умела соединить в одну.
И вот теперь, когда требовалось принять такое важное решение, я не могла продолжать скрывать свое истинное желание. Мать выслушав, была, как и всегда, спокойна, но я видела, чего ей стоит это спокойствие. Отец сказал только одно:
- Сначала ты исполнишь свой долг жены и матери. У тебя будет хороший муж. Пятерых детей, Бог даст, будет достаточно. Вырастишь их, тогда можешь идти в монастырь.
Нас обвенчали. У меня был хороший муж, и каждый день я видела его любовь и заботу. Теперь я знаю, что это был дар Божий, а я была сторонней – холодной и неблагодарной. А тогда мне казалось, что это новая игра, и мне нужно играть в нее еще лучше, чем в предыдущую. Я рождала детей, но моя душа по-прежнему рвалась к Богу. Мне казалось, что Бог где-то там, далеко от меня. А я живу обычной жизнью и ничем не могу пожертвовать для Него…» - Тут монахиня Анна запнулась. Отрешение появилось на ее лице.
- Я ошибалась… Как я ошибалась тогда.
- В чем же Вы ошибались? – переведя дыхание, спросила я. Ее рассказ совсем был не похож на то, что я ожидала услышать.
- А в том, что Бог дал мне любящих и разумных родителей, заботливого и верного мужа, добрых и вдумчивых детей. А я не принимала. Не была благодарна Ему за это. Не понимала – Его воли.
Я слушала мужа, вникала в его дела, давала советы – и терпеливо ждала одиночества для молитвы. Я ласкала своих детей, принимая как нечто естественное их такую разную и такую искреннюю любовь. И выхаживала их во время бесконечных болезней, и занималась их образованием и воспитанием – но все происходящее мне казалось не настоящим. Словом, я выжидала, чем же это все кончится. Для чего же ждала?
И вот однажды – кончилось. Настал день, когда вышла замуж последняя из моих дочерей. Мои сыновья учились и помогали отцу в делах. Престарелые родители, души не чаявшие во внуках, уже ожидали появления на свет двух правнуков.
Надо сказать, что я все еще была очень красива. Мне было немногим больше сорока лет, и мое лицо дышало (как мне постоянно говорил об этом мой муж и художники, которых он нанимал рисовать мои портреты) неземной красотой. Едва ли я сознавала это. Я воспринимала свою красоту как помеху, как недуг, который усиливал беспокойство вокруг меня, постоянно привлекая ко мне лишнее внимание, которого я не хотела изначально.
Когда я пришла к отцу и рассказала о своих мыслях и намерениях – он не сразу понял, о чем именно я говорю, живя и наслаждаясь спокойной и размеренной жизнью в кругу родных и близких. Они с моей матерью много времени уделяли своим внукам и были счастливы, видя их разнообразие интересов и радости и считая нашу семейную жизнь гармоничной и выдержанной. Так, по сути, и было. Я умело скрывала свои внутренние состояния и старалась быть добрее. И вот сейчас, под влиянием моих слов, ему предстояло полностью изменить эту картинку и увидеть, что я совсем в нее не вписываюсь.
Разговор был долгим и сложным. Будучи взрослой женщиной, матерью шестерых детей, внутри я оставалась такой же послушной родителям, не желающей причинить им боль своим поведением. Мать не была удивлена, она была наблюдательной, помнила случай из детства и наши разговоры. Но, не зная, как мне помочь, никогда не затрагивала эту тему.
Я хотела вернуться в Россию. Но в тот момент это было невозможно. Приход, который я выбрала, был уединенным, но священник, исповедовав меня и внимательно выслушав, сказал, что не может меня принять – моя странная красота будет смущать приход и прихожан.
В считанные часы я приняла решение. Так на моем лице появились шрамы. Больше я никого не смогла бы смутить своим видом, скорее наоборот…
- А что же потом? Как Вы оказались здесь?
- Когда в России начало возрождаться монашество, я получила благословение вернуться.
- И...? Вы нашли то, что искали?... Когда исполнилось желание всей Вашей жизни, вы обрели счастье?...
Пока я слушала ее и думала, как причудливо заканчивается этот день, совсем стемнело, Вдалеке виделся огонек, который мерцал и пульсировал, словно замедляющиеся удары сердца. А тем временем мать Анна говорила о том, как вернулась в Россию, как продолжилась ее жизнь в монастыре. О том, как неуловимые изменения души становились ее взглядами, а неверные представления о жизни опрокидывались и разбивались, словно гора стеклянной посуды. Как со временем была разгадана загадка чудесных картинок из детской книги. О слезах очищающих, которые она нашла в себе, оттого что наконец снова смогла плакать, когда научилась отличать свою волю от воли Божьей. Но это уже другая история и я расскажу ее как-нибудь в другой раз.