Согласно официальным данным в течение последних 40 лет во всем мире увеличивается количество детей, родившихся с диагнозом ДЦП.
«Все послано Мною для совершенствования души твоей, – От Меня это было». Из «Разговора Бога с душой» преподобного Серафима Вырицкого
Исайя получил свое ветхозаветное имя от бабушки. Бабушку он помнит очень хорошо, несмотря на то, что она воспитывала его только до 8 лет. После ее смерти Исаию отдали в детский дом для коррекционных детей. Родители отказались от новорожденного ребенка с одним из диагнозов ДЦП и воспалительными процессами в костях. Врачи не знали, будет вообще ребенок расти или нет. Но он вырос, а воспалительные процессы превратились со временем в глухую ноющую, почти постоянную боль.
«Посетила ли тебя тяжкая болезнь, временная или неисцельная, и ты оказался прикованным к одру своему – От Меня это было. Ибо Я хочу, чтобы ты познал Меня еще глубже в немощах своих телесных и не роптал бы за сие ниспосланное тебе испытание, не старался проникнуть в Мои планы спасения душ человеческих различными путями, но безропотно и покорно преклонил бы выю твою под благость Мoю к тебе».
В детстве бабушка читала ему Библию. По его словам, это был удивительный мир, в котором он четко уяснил, что Бог также реален в нашей жизни, как и всё, что мы видим воочию, как все те, с кем повседневно общаемся. Единственная разница в том, что мир, описываемый в Библии, еще не был таким цивилизованным, развитым и перенасыщенным. Люди были ближе Богу. Они хотели слышать Его, они хотели знать, что Он хочет для них в жизни и хотели служить Ему.
Исайя очень четко понял, что он хочет стать настоящим человеком и хочет если не слышать Бога, то чувствовать Его. Это желание было самым драгоценным подарком, который он мог получить в жизни, кроме самой жизни.
«ибо Я хочу, чтобы ты был человеком с сильным характером, чтобы тебя никогда не покидала сила духа, исполнительность и способность отдавать всего себя тому делу, к которому ты призван и которое ты делаешь. Такой человек никогда не останавливается на половине, и это – основная черта его характера»
Долгие годы в интернате он смотрел на детей, на людей вокруг себя и научился понимать, насколько они разные. Болезнь была нормой его жизни, он не мог ходить без костылей. Да и с костылями частенько падал. Каждый шаг для него – это был подвиг.
Его любимыми сказочными героями были Русалочка, которая ради мечты и любви ступала словно по раскаленным углям, и Барон Мюнхгаузен, для которого подвиг был обычным делом.
Главным же подвигом Исайи было не падать духом и, падая телом, продолжать вставать и ходить. А поскольку каждый шаг давался ему с болью и трудом, то уже в 15 лет он привык оглядываться назад и смотреть – сколько шагов было им сделано, какой путь он прошёл за день. Он привык начинать каждый день как первый, помня о том, что Бог не по силам испытаний не дает. Он привык жить с Богом внутри. Но чем больше его переполняло это чувство, тем ранимее он становился снаружи. Потому что все значимое внутри него не имело никакой ценности вокруг него.
«Я вверяю тебе эти трудности, ибо за это благословит тебя Господь Бог твой во всех делах твоих, на всех путях твоих, всем, что будет делаться твоими руками. В сей день даю в руку твою этот сосуд священного елея. Пользуйся им свободно, дитя Мое».
Его душило одиночество. В глубине его несовершенного тела жила красота. Она рвалась наружу. Ему хотелось делиться – близостью Бога, которую он ощущал, мыслями, удивлением, радостью от каждодневной победы. Но рядом были только дети. Больные дети – мычащие, лающие, стенающие, лежачие, умирающие годами или каждый день… Они вызывали в нем сострадание: ему казалось, что они мучаются как животные – не сознавая, не понимая, за что и для чего они мучаются.
За ними ухаживали воспитатели, срывающие на них свое зло, но и дававшие надежду в краткие моменты терпимости и ласки. Исайя видел, что взрослые бывают куда более терпимы к другим больным детям, чем к нему. Он не мог объяснить этого себе, но благодаря тому, что его внутренний мир формировался под воздействием Библии и устремлений к ее истинам, он понимал, что окружающие его люди и он сам живут по каким-то очень разным законам. Он не понимал, чего они хотят. Но был уверен, что он хочет другого. Его считали странным. Казалось бы, наличие очевидной осмысленности в больном ребенке могло привлечь к нему внимание, сострадание, жалость, создать повод для разумного общения с ним, поспособствовать развитию его душевных качеств, но этого не было. Исаия постоянно задавался вопросом – почему он никому не нужен, почему он хоть немного никому не интересен? Ведь рядом были дети, которые не могли связать двух слов, однако же, казалось, им уделяли больше внимания и терпения. Он же раздражал их своим постоянным вопрошающим взглядом, своими вопросами, своим дотошным желанием общаться.
Они были заняты действиями, делом, работой, он же постоянно хотел осмыслить, что именно они делают – осмыслить в соответствии с собой. Ведь вот он – идет на костылях, его сбивают с ног, он падает, поднимается. А внутри он говорит: «Да будет воля Твоя, Господи». В силу своего увечья он не мог полноценно ничем заниматься, мог только думать, наблюдать разницу, сравнивать, молиться.
После интерната ему полагалась бабушкина квартира. Но родственники, которых он не знал, сделали всё, чтобы она ему не досталось. Инвалид с диагнозом ДЦП 18-ти лет, имеющий возможность ходить только благодаря тележке с деревянным ящиком впереди, на которую он опирался, толкая при ходьбе, остался бездомным. Ему некуда было идти. В тележке лежал весь его нехитрый скарб. Бабушкина Библия, истрепанная и потертая от времени, кое-что из одежды, крошечные запасы еды, подаваемой добрыми людьми из жалости. Когда закончилось лето, он стал искать себе пристанище от наступающего холода. Некоторое время он обитал при вокзале маленькой относительно далекой от столицы железнодорожной станции, затерянной в дивно-прекрасных, пока еще незастроенных просторах нашей Родины.
Я сошла на этой станции в декабре в конце девяностых. От жгучего, накануне усилившегося, мороза коченело лицо и руки в меховых перчатках. Оледеневший перрон продувался ветром со всех сторон заснеженного света. И толпа пассажиров, выйдя из поезда, скорее старалась пройти в тёплое здание крошечного вокзала. Ветер выдул из моего кармана листок бумаги, который я недостаточно старательно туда положила. Оставив тяжелую сумку, я пыталась его догнать. А когда вернулась, увидела поблизости странного человека возле деревянного ящика на железной, ржавеющей тележечке, который явно не мог подняться на скользком льду. Вокруг никого не было кроме нас. Осторожно я подошла ближе – так мы познакомились с Исайей.
Очень долго я не могла помочь ему подняться. Тележка не стояла устойчиво, скользкая наледь едва давала возможность устоять на ногах.
На его лице отражалось страдание и упорство. Было видно, что ему больно, и под конец у меня самой на глазах выступили слезы. И оттого, что как ни старалась, я не могла его поднять и удержать, и от жалости к тому, как закусив потрескавшиеся губы, искривив лицо в гримасе, сжав отчаянно рот – этот большой страдающий ребёнок, этот искривленный получеловек с упорством маленького ребёнка, еще не умеющего хорошо ходить, пытался встать на ноги.
«Я – Бог твой, располагающий обстоятельствами.
Ты не случайно оказался на твоем месте, это то самое место, которое Я тебе назначил.
Не просил ли ты, чтобы Я научил тебя смирению, – так вот смотри, Я поставил тебя как раз в ту среду, в ту школу, где этот урок изучается. Твоя среда и живущие с тобою только выполняют Мою волю»
Исайя не пережил ту зиму.
