Наталья Николаевна приехала в Одессу в июне, перед светлым праздником Троицы. Женщине нездоровилось: она знала, что физическое здоровье угасает, а психическое – уже тлеет. Наталье Николаевне Шпиц не хотелось моря, свежей рыбы и тишины, какая возможна лишь ранним утром, на побережье.
Гостья была одна: путевку подарил сын. Врач рекомендовал пациентке отдых и солнечные ванны. Он считал, что так будет легче избавиться от навязчивых мыслей о смерти дочери Али, которую Бог забрал на тридцать втором году жизни.
Наталья отдыхать и развлекаться не решалась. Она умирала, как дерево, лишенное ветвей, едва тянулась к солнцу; женщина любила сына не меньше, но и не больше, чем Алю, потому эта потеря была смертельной для обеих.
Сын арендовал маленький уютный домик на 16 станции Фонтана, нанял женщину, чтобы мама не готовила, купил цельный купальник, на свое усмотрение. Уже 3 года не было сестры, уже 3 года память о ней пылала красными маками, но жизнь продолжалась, как русский сериал.
Наталья Шпиц не сразу согласилась ехать: долго упиралась, плакала. Но Толик был непобедим, да и она ощущала себя лишней в двухкомнатной квартире: только мешала невестке. И, когда наконец собрались чемоданы и купились билеты, Н. Н. смирилась.
Одесса встретила гостью прохладным утром, запотевшими стеклами, запахом пирожков. Густой туман обнимал вокзал. Отдыхающая сошла на перрон, пришвартовалась у скамейки, открыла чемодан. Там лежала старая синяя кофта с ворсинками. Одевшись, Шпиц позвонила сыну. Он ответил сразу же и, словно плохой журналист, начал задавать кучу вопросов, один за одним; мать отвечала только «да» и «нет». Ей хотелось домой.
- Ты не голодная? Не холодная? Ждешь такси? – вопросы сыпались градом.
- Нет, Толечка.
- Чай взяла? Постель глаженая? Все хорошо? – словно он бы вернуть свежесть этому белью.
- Да, да.
Наталья Николаевна ощущала горький ком, застрявший в горле. Память о дочери стояла за спиной, как начальник. И тут, откуда ни возьмись, прямо перед женщиной появилась другая женщина, гораздо младше Натальи, немного старше покойной Али. Она молчала, но отчаянно шевелила губами, будто шаман.
- Простите… - наконец-то она «выдавила» из себя это мучительное слово, - Вы бы не могли покормить котов?..
- Что? – зажав микрофон телефона большим пальцем, гостья внимательно посмотрела на незнакомку.
- У меня есть котята, они хотят есть, - в подтверждение своих слов женщина достала из-за спины маленькую корзинку, где действительно мяукали перепуганные детеныши. Этот крик керамическим ножом поранил сердце Натальи Николаевны.
- Толик, я перезвоню, - она сунула мобилку в карман, - подождите, секундочку.
Наталья достала кошелек из дорожной сумки и, открыв его, потрогала все купюры. Они были новенькие, приятные, иностранные.
- Возьмите, - Шпиц протянула странной женщине 10 долларов, - купите чего-нибудь.
- Вы меня неправильно поняли! – отскочила, как ужаленная, незнакомка. - Я просила именно покушать, а не деньги. Для котов.
Шпиц вздохнула. Много лет она проработала в онкологической больнице, а потом «центре», как это стало модным называть, и потому сентиментальные вещи казались ей тяжелыми, угнетающими. Шпиц попросила женщину подождать и, совсем позабыв о сумке, направилась к маленькой палатке, расположенный у вокзального выхода.
…Когда гостья вернулась, ни сумки, ни странной женщины не было. Наталья Николаевна стояла, раскрыв рот, с пачкой корма в руках, а затем, словно ребенок, начала плакать. К ней подбежали люди, полиция. Стали расспрашивать. Кричать. Свистеть. Шпиц позвонила сыну. Тот не отвечал. Полиция попросила документы, чтобы составить акт. Предлагали посмотреть видео с камер наблюдения. Но даже кража сумки, цельного купальника и тканевой панамки на змейке не так огорчили женщину, как эта сентиментальная ложь, эти несчастные коты, которых негодяйка использовала с целью обмана.
Наталья Шпиц сидела на скамье, пока рядом суетились незнакомцы. Кто-то начал уходить, кто-то извинялся: спешит на поезд. Полиция, узнав, что в сумке ничего ценного не было, развела руками: дескать, больше времени и сил потратите на поиск, чем тряпки стоят. Но она, кажется, не слышала, а все высматривала женщину, эту странную женщину, словно читавшую заговор.
- Сама дура, - плюнула какая-то старая баба в зимних сапогах, - нече было вещи оставлять!
Да Наталья Николаевна и сама все знала, винила только себя, чувствовала: месяц отдыха испорчен. Жаль было толиного купальника. И панамки со змейкой на лбу.
Спустя полчаса все люди разошлись: новые, которые присаживались рядом, уже не знали, в чем дело, а, если кто и слышал, только сочувственно кивал. Камера ничего не разглядела. Шпиц осталась одна.
И только тогда, когда она зашла в здание, чтобы покинуть вокзал через второй выход, заметила женщину, ту самую, странную, с котами. Она была так спокойна, словно ангел, и совсем не собиралась убегать. Заметив Шпиц, женщина подошла к гостье. Будто сокровище, передала маленькую сумку, ту самую, которую, должно быть, украла.
- Держи, Наташа, - она улыбнулась, - Господь с тобой.
Ошарашенная, не в силах вымолвить и слова, гостья забрала кладь. Ей стало так легко в тот момент, словно тяжелый камень смертельной тоски упал в пропасть. Утренние лучи пронзили зал. Где-то у кассы засмеялся ребенок. А женщина с котами все стола и стояла, словно не решалась на большее.
- Спасибо… но корм… вот корм, - Шпиц протянула незнакомке пачку, которую зачем-то прихватила с собой, - я…
- Господь с тобой, - улыбнувшись, она приняли из рук Н. Н. этот дар. И когда эта странная женщина с котами повернулась к Наталье Николаевне спиной, последняя увидела два белых, почти белоснежных крыла.
