Август – грозный месяц для России. Сколько раз за последние десятилетия становились мы свидетелями трагических событий в последний месяц лета.
На первый взгляд, почти весь этот август прошел почти спокойно. Лишь тревожное ожидание осени и вообще будущего все же нагнетало атмосферу. Но к этому мы почти привыкли.
Однако, по крайней мере одно, поистине трагическое событие национального масштаба все же произошло.
Сгорела Успенская церковь 1774 года в Кондопоге. Шедевр древнерусского деревянного зодчества. Когда говорят о трагедии, обычно подразумевают гибель людей. Но памятники культуры – тоже как живые люди. Они уникальны и неповторимы. Их гибель оставляет не менее глубокие рубцы на душе народа, чем гибель людей. Особенно заметно это будет в исторической перспективе. Ведь и через много лет об этом событии будут вспоминать с большим сожалением.
Конечно, за последние годы ушло из жизни много прекрасных деревянных церквей. К этому мы почти привыкли, как привыкли к вымиранию деревень и народа.
В городском пространстве, а тем более – в виртуальном, куда все больше и больше погружается современный человек, все это кажется не таким уж и значительным.
Но в гибели этого храма видится что-то более глобальное, чем исчезновение еще одной деревянной церкви. Это ведь был один из лучших, а в чем-то и самый лучший из сохранившихся храмов. Пожалуй, и один из самых красивых. Да и, кстати, самый высокий.
Символична его гибель, символичен был и образ храма. Его стройные архитектурные формы, возносящиеся в небо, создавали образ подлинного русского пейзажа, создали видимый образ Святой Руси. Пустынная, суровая красота Русского Севера благодаря ему освящалась и преображалась.
Теперь пейзаж осиротел. Как осиротели берега северных рек и озер, где уже нет многочисленных деревень и сел. Еще недавно высились хотя бы черные силуэты пустых домов, теперь и их нет. За последние годы ушли в небытие тысячи поселений. А сколько их пропало за последние полвека – не счесть. Исчезла целая цивилизация. А мы в крупных городах этого почти и не заметили.
Помню, много лет назад, когда я впервые увидел этот храм на открытке, он задел за самое сердце. Глядя на него, невозможно было не полюбить деревянную архитектуру на всю жизнь. Поэтому мне всегда хотелось его увидеть. Но как-то не складывались обстоятельства. Теперь буду жалеть об этом всю жизнь…
Рукописи не горят. Слово воздушно, и ему не страшно пламя. Хотя носителей его – будь то бумага или человек – можно сжечь. Рукотворные же вещи – храмы, иконы, да и сами книги, к сожалению, не просто горят, а полыхают. Сколько их сгинуло в непроглядную тьму небытия за все века существования Святой Руси!
К сожалению, произведения искусства смертны, как и люди. Сохраняется их образ, память, если есть те, кто могут помнить. Сами же они уже пребывают в каком-то другом измерении.
Гибель всегда горестна. Как не содрогнуться от боли, глядя на то, как горели древняя Троя или Рим, Константинополь, Киев, Владимир, да и Москва. Больно смотреть и на постепенное исчезновение следов Святой Руси.
Тихо уходит она. Опустели деревни, заросли поля, сгорели церкви. Где эта цветущая сложность народной культуры, красочное убранство храмов, где сказители былин и сказок? Все покрыли воды забвения, а иногда и настоящие воды затопили старинные города.
Вот и остается нам только взирать на гладкую поверхность воды, ожидая: не мелькнет ли отражение древнего Китеж-града в величественных водах озер и рек.
Русский Север – удивительное явление. Там долго сохранялась связь с былой, древней Русью, той, что не знала еще суровой воли Великого Петра, блестящих побед времен Екатерины. Не знала и рабского, крепостного ярма, накинутого на вольную Русь наступающим капитализмом.
Где эти живые, многолюдные села? Приветливые, гостеприимные люди, образ которых сохранился только на редких фотографиях вековой давности?
Еще каких-то сто лет назад Есенин и Блок воспевали Русь, прекрасную и печальную… Да и еще полвека назад в поэзии Рубцова вставал образ русской северной деревни, России, Руси…
«Россия, Русь, храни себя, храни…»
Но теперь эти места хранит высокая трава, крапива да иван-чай…
Еще, кажется, совсем недавно были бабушки, которые помнили Царя, помнили песни и легенды, сочиненные за много веков до их рождения. В их сундуках еще можно было увидеть наряды, украшенные орнаментами, сложившимися, возможно, тогда, когда в этих местах еще бродили мамонты.
Деревянная Русь уходит легко, почти не оставляя следов. Вольный Новгород, благодаря влажной почве, сохраняет в своих недрах мостовые, насчитывающие не одну сотню лет. Большинство же деревянных построек и фундаментов-то не имели. Словно парили над Землей, пока не улетели в небо.
Может быть, из-за этого непрочного соединения с землей и отношение к ним – легкое. Нет в глубине души уверенности у русского человека в том, что он прочно стоит на земле. Зыбкость почвы сопряжена с ее бескрайностью. Не каменистая у нас земля, а мягкая, словно ложе для странника. И легко поэтому она превращается в грязь и пыль, легко заболачивается.
Церкви, подобные Успенскому храму из Кондопоги, вселяли надежду, что где-то есть еще места, где можно увидеть осколки прошлого, увидеть маленькую частицу Святой Руси.
Много ли осталось подлинных мест, а не музеев, поездка куда была бы равносильна поездке в Древнюю Русь, которая связала бы нас с живым прошлым? Туристические маршруты, Золотое кольцо – это все прекрасно. Но это не дышит живым прошлым, даже если смотрители музеев одевают старинные наряды.
Да, теперь уже не съездишь в Кондопогу посмотреть на этот храм. Почему-то всегда жила уверенность, что подобное творение рук человека не может исчезнуть. Не думаем же мы, проходя мимо Собора Василия Блаженного, что какой-то маньяк бросит в него гранату?
Оба эти храма – символ горнего Иерусалима, символ Рая, к которому всегда стремилась русская душа, символ небесной красоты, явленный здесь, на земле, от чего и земное бытие словно просветлело. Эти храмы создали то пространство, тот естественный ландшафт, в котором жил русский человек много веков. Они – такая же неотъемлемая часть образа Святой Руси, как и реки и леса, ставшие одним целым – подножием Престола Господня.
Говорят, церковь поджог подросток. Какая-то нелепость. Чиркнул спичкой – и нет шедевра древнерусской архитектуры. Что это? Случайность? Вандализм? Сатанизм? Злой умысел или глупость? Пожары обычно вызывают более объективные причины – молния, короткое замыкание или вражеское нашествие. Тогда с ними легче мириться. Но и в данном случае в этом пожаре видится нечто большее, чем просто случайность.
За последние годы Русь видела много поджигателей. Это стало почти системным фактором. Взять хотя бы разного рода революционеров или младореформаторов. Уничтожить привычный уклад людей, обречь на вымирание тысячи – для них все равно, что чиркнуть спичкой.
Гибель подобных живых свидетелей прошлого для национальной культуры словно смерть близкого человека. Это беда и горе. После Великой Отечественной войны восстановление разрушенных памятников искусства воспринималось как свидетельство живого патриотизма, как упрямое желание человека преодолеть смерть и разрыв эпох. Но в наши дни это стало превращаться в очередной денежный поток, сулящий кому-то дополнительную сверхприбыль.
Гибель таких памятников – трагедия национального масштаба, и восстановление их должно носить общенациональный характер. Может быть, в чем-то подобный восстановлению Храма Христа Спасителя. Но новый образ не может сиять в пустоте, развлекая только туристов. Храм как символ – это еще и живая связь времен!
Гибель этого храма – один из последних звонков, предупреждающий – красота не прочна! Она призывает: человек, устремись прочь из виртуального мира! Беги туда, где что-то еще сохранилось живое и подлинное! Пока природа не взяла обратно то, что с таким трудом было извлечено из нее творческим гением человека!
