Часть 1
Сейчас мы наконец-то сможем понять, для чего понадобился весь наш путь через мысленный лабиринт, оставшийся позади. Без последовательного, вопрос за вопросом, личного осмысления выбор религии невозможен. То есть возможен, конечно, только тогда это базар, лишённый экзотического колорита и переполненный торгашеской пошлостью. Толчея, где приходится беречь рёбра от активно работающих локтями людей с горящими нездоровым огнём глазами, над которой разносятся пронзительные фальшивые голоса, переходящие из выкриков в визг: «Религии, религии, кому религий? Религии разные, на любой вкус, на всякое настроение, на каждый случай жизни, есть такая, есть и этакая! Подходи, налетай, выбирай, какая приглянется! Только сегодня и только для вас – две религии по цене трёх! Можно в рассрочку…».
Такой выбор - занятие на свой лад зрелищное и увлекательное. Но как на подобном базаре купить нечто действительно ценное и полезное можно разве что в восточных сказках, так и бездумный выбор религиозной карты мира и компаса для движения по ней сродни чуду. Чудеса случаются, и в отношении религии куда чаще, чем где-либо ещё. Нахождение в некоей религиозной традиции с самого рождения и опора на прожитые в ней жизни многих предшествующих поколений нередко позволяют человеку глубоко ею проникнуться без собственных познавательных усилий. Религиозность русского крестьянина вплоть до XX столетия была преимущественно наследственной и лишь в определённой мере являлась плодом личных размышлений и духовных переживаний. И при этом в лучших представителях простого, сермяжного, не владеющего грамотой народа (в тех, кто «соль земли») она была искренней и даже чудотворной.
Но мы, сейчас и здесь, не имеем такой спасительной роскоши: простой, неискушённой веры, сохранённой, преумноженной и переданной нам пращурами. Как показала жестокая история бесчеловечного и богоборческого прошлого века, наследственная интуитивная вера не может оберегать человека и народ вечно. Рано или поздно огонь веры, лишённый подпитки умами и сердцами человеческими, хиреет и гаснет. Современность, её ритм, информационное наполнение, способы общения не имеют ничего общего с простой гармоничной жизнью, в которой теоретически можно быть настоящим и, при этом инстинктивным, верующим. Мы – продукты своей циничной эпохи, пассажир которой начисто лишился способности доверять, требует наглядных подтверждений на каждый чих, игнорируя всё, не сулящее выгоды. Напрасно ожидать от таких нас простой целомудренной веры.
Сегодня быть религиозным человеком – это большой труд, прежде всего подготовительный. Его мы с вами, друзья, и проделали за первые одиннадцать шагов. Теперь осталось собрать плоды этих усилий. И, хоть растут они на одном дереве религиозного сознания, но вкус у них совершенно разный. Чудное, хоть с ударением на первый слог, хоть на второй, это дерево: ствол один, а корни разные, и от каждого корня выросла ветвь с особыми плодами.
Давайте же их попробуем и постараемся понять по вкусу, какая вера родилась из обнаруженных нами корней, из представлений, Кто такой Бог, каковы Его качества и свойства, Кем Он является для нас. И тогда мы должны отыскать то, на что надеялись – ту религиозную веру, что открывает истину и дверь к спасению.
Если Бог есть демиург, сразу или в скором времени после сотворения мира ушедший на пенсию или попросту исчезнувший со сцены мифологии, – значит, религиозным позвоночником своей жизни следует избрать язычество. Именно такое, с определёнными сюжетными отклонениями и культурными особенностями, восприятие Бога и Его роли в жизни мира характерно почти для всех языческих систем. Включая покрытый мраком мистики Древний Египет, античные сюжеты, в той же степени религиозные, в какой и поэтические, грубоватую, но по-своему цельную скандинавскую картину мира, экзотические верования цивилизаций Доколумбовой Америки и даже гигантский массив культов и мифов индуизма.
В наши дни язычеству из нескольких элементов сконструировали позитивный романтический ореол. В ход пошла экологическая риторика о необходимости быть ближе к природе и защищать её от хищнического человеческого потребления. Весьма впору пришлась ностальгия по самобытной культуре и искусству, возникновение и расцвет которой зачастую связывается (как обоснованно, так и по намеренному или нечаянному заблуждению) с эпохой главенства языческого мировоззрения. Венчает же эту конструкцию инстинктивная тяга современных людей к национализму, естественная защитная реакция на затопившую всех глобализацию, жёстко, с кровью, металлической щёткой стирающую национальные различия и индивидуальность.
Язычество ведь сугубо национальное явление, что удивительно при его, казалось бы, совпадающем до 99% содержании во всех уголках планеты, от Южной Америки до Лапландии. Но факт: языческие культы лишены универсального характера, не способны объединить людей разной национальной и языковой принадлежности, не могут предложить им общих ответов на важнейшие вопросы. Оттого и соперничество между древними языческими цивилизациями и народами было религиозным, войной «наших» богов против «чужих» богов (при том, что боги эти были почти идентичны по функциям, внешним атрибутам и даже деталям «биографии»). И в 21 веке языческие верования остаются на узком поле национализма, включая огромный по числу последователей индуизм. О неоязычестве, искусственно выращенном для усиления националистических настроений и межнациональной розни, и говорить лишний раз ни к чему.
Итак, язычеству сегодня создали привлекательную обложку, но знакомство с характером и судьбой стоящего у истоков его мифологии Бога помогает проникнуть в сердцевину языческого сознания. Оказавшись там, обнаружим, что те боги, которым поклонялись древние язычники, и которых призывают возвести на идольский пьедестал неозычники, к сотворению мира непричастны. Бог-демиург, согласно языческим представлениям о появлении и структуре мироздания, в настоящее время никто. Мифы рисуют разные сценарии: демиург или был убит собственными детьми, или был ими низложен в ходе восстания и обречён на заточение (вечное или до момента конца света), или самостоятельно отошёл от дел, «растекшись» по всему космосу либо уйдя в состояние добровольного и блаженного небытия.
Те персонажи, которых обозначают как языческие боги, по сути банда рэкетиров, шайка вымогателей, которые сразбойничали или подобрали бесхозную власть над миром и теперь требуют поклонения и жертв от всех, кто слабее. Сами боги лишь составные элементы вселенского механизма, они подвластны базовым мировым законам, установленным или лишь озвученным Богом-демиургом. Их бессмертие и молодость условны, невозможны без допинга, будь то амброзия для олимпийских богов или жертвенная кровь для южноамериканских божеств. Люди в языческом осознании мира и жизни являются почти низшей (за исключением разве что животных, и то не всех) ступенью криминальной пирамиды, возведённой на фундаменте насилия и скреплённой раствором принципа «кто сильнее, тот прав, богат и благополучен».
Отношения с божеством строятся по логике «я плачу тебе поборы в виде жертв и восхвалений, а ты меня, умоляю, не обижай, а, будет на то твой добрый каприз, ещё и помогай». Полностью отрицать наличие нравственных начал у языческих народов неправильно и неправдиво. Но эти нравственные интуиции были скорее внутренним противостоянием человеческой натуры языческой логике и практике. Само язычество безнравственно, добрые дела и тем более побуждения не могут иметь в нём основополагающей роли. Понятия «добра», «бескорыстия», «милосердия» размыты почти до невидимого осадка, на первый план выдвинуты категории «выгоды», «исполнения договора», «следования ритуалу». Язычник – человек, живущий в постоянном страхе перед высшими силами, которые нельзя назвать ни добрыми, ни милосердными, ни справедливыми, ни даже последовательными. Именно это и есть подлинное содержание язычества, обусловленное его психологическими, мифологическими и историческими корнями. А вовсе не весёлые танцы вокруг деревьев, прыжки через костры и поэтические гимны силам природы.
Если Бог есть безличный Абсолют, не оказывающий на вашу жизнь непосредственного влияния – значит, вы либо разделяете буддийское мировоззрение, либо принадлежите к одному из современных оккультных течений, подчёркивающих своё вроде как восточное происхождение. О буддистах как о людях, обладающих определённой системой нравственных ценностей, трудно сказать что-то откровенно негативное. По всем параметрам подлинный, не только на словах и по внешним культурным признакам, буддист чрезвычайно положителен.
Он строит жизнь на основе «золотого правила нравственности» - не совершать в отношении других тех поступков, которые нежелательны в твой адрес со стороны окружающих. Он буквально пропитан тщательным уважением ко всему живому, включая мельчайших насекомых и даже невидимых глазу организмов. Он с проницательным вниманием смотрит не только на внешнюю сторону существования, но и на внутреннюю духовую жизнь. Именно там, в человеческом эгоизме, в его бескрайних самолюбивых потребностях и желаниях, буддизм усматривает причину всех несправедливостей и страдания как основной формы существования. Буддизм призывает не ограничиваться материальной стороной реальности и уделять внимание духовному развитию.
Замечательные люди буддисты, по-другому и не скажешь. Но в отношении самого буддизма возникают неясности, рождающие сомнения, можно ли назвать это духовно-практическое мировоззрение действительно религиозным. Буддизм не признаёт существования Бога как личности и отказывается приписывать Ему функции Творца мироздания – в связи с этим неясно, с кем же тогда у человека возникает связь, то есть та самая религия как система отношений? Если нет диалога двух личностных начал, то и общения быть не может. Из «безбожного» характера буддизма следует, что это скорее личностная система нравственной дисциплины, направленная на духовное самосовершенствование и конечной задачей ставящая полное растворение в энергии Вселенной (знаменитая нирвана).
В таком случае буддизм лукавым образом избегает отвечать на пятый и восьмой вопросы нашего умственного пути. В этой системе взглядов на мир и человека исправление нашей уязвлённой фундаментальным изъяном природы всё-таки возможно собственными силами, более того, оно необходимо (пятый шаг). Да и при ответе на восьмой вопрос, согласен ли я исчезнуть после смерти, буддистский идеал также означает согласие на «испарение» личности. В итоге буддизм – это вроде бы религия, но при этом имеющая ярко выраженные нерелигиозные черты.
Это, кстати, быстро подметили инженеры многих современных оккультных течений, сформированных под впечатлением от буддизма (скорее, от некоторых его романтизированных практик) и в различной степени использующих буддистский антураж. Эти неокульты, наиболее ярко представленные в направлении «Нью-Эйдж», подают себя не как религии в традиционном представлении и содержании, а как индивидуальные программы совершенствования, раскрытия интеллектуального, духовного и даже сверхъестественного потенциала, защиты от «негативной энергии» и тому подобного. У таких оккультных движений было бы куда меньше приверженцев, если бы почва для их благонастроенного восприятия не была подготовлена буддизмом, по сути тоже программой личного саморазвития.
Буддизм имеет коренное отличие от модернистских самоделок: он куда более аскетичная, сторонящаяся материальных благ, система представлений, к тому же соблюдающая дистанцию от прикладного магизма, без которого оккультизм невозможен и не нужен. Не возьмёмся выносить приговор, может или нет буддизм открыть человеку истину или одну из её граней. Однако очевидно, что никакого спасения буддизм человеку и его душе не предлагает. Буддийский максимум, нирвана, - это то, чего в булгаковском «Мастере и Маргарите» удостоился главный герой: покой, но не свет.
