Пить или не пить? Сколько не вредно? Кому нельзя? Откуда берутся алкоголики? Где та грань, за которой – зависимость? Как сказать «нет», когда принуждают? Эти и другие вопросы мы задали специалистам.
Отвечает координатор трезвенной работы при приходах города Москвы, кандидат химических наук, диакон Иоанн Клименко.
– Подростку в компании в первый раз предлагают выпить, закурить. А он не готов к такому предложению. И вообще не знает, хочет он или не хочет. Как ему реагировать?
– Специалисты говорят, что подросток внутренне давно готов. Уже много лет. И много раз представлял себе эту ситуацию. Ребенок, подбирая на улице окурок, кладет его не в карман, а в рот. И не каким попало концом, а именно тем, каким нужно. Потому что он видит это если не в своей семье, то у взрослых на улице. А ребенку свойственна подражательная деятельность. И установка на употребление алкоголя закладывается с самого раннего детства. И, к сожалению, в семье. Вот он видит свой первый праздник дома. Особые приготовления, собираются родственники, ребенку оказывается внимание, игрушки, подарки, а на столе – традиционная бутылка. И не одна. Это праздник в обычной семье неалкоголиков.
В семьях алкоголиков у ребенка возникает другая установка. Если ребенок растет среди пьянства, видит, как его отец бьет его мать, он будет с большой опаской относиться к алкоголю. 30% детей алкоголиков, вырастая, совершенно не употребляют спиртное. 30% употребляют периодически, без зависимости. 40% спиваются, причем зачастую они убеждают себя: я никогда как отец (или как мама) пить не буду! И первые пробы алкоголя у них зачастую сопровождаются головной болью и другими неприятными симптомами – само тело предупреждает, что алкоголь для них генетически опасен. Но есть еще давление окружения: «Ты что, не мужик, ну рюмку выпей, мы ж не бутылку предлагаем…» И если человека сломать, то у него очень быстро развивается зависимость – в 30 лет уже вторая стадия алкоголизма (запойное пьянство). Отец спился в 40, а сын – уже в 25–30. Обычно сыновья алкоголиков спиваются, а дочери вообще не пьют. И те, и другие не хотят этого, боятся алкоголя. Но у дочерей алкоголиков другая проблема: они с вероятностью 50% выходят замуж за алкоголиков, непонятным для себя образом повторяя судьбу своей матери.
– Но ведь если бы алкоголизм передавался только по наследству, алкоголики давно бы вымерли. А почему же их так много? Откуда они берутся, если все знают, что пить – вредно, и спиться никто не хочет?
– Конечно, многое зависит от того, в какую среду человек попадает. И в какую жизненную ситуацию. Я недавно встретил знакомого, подполковника МВД в отставке. И тот рассказал: «Ну, когда я подсел на стакан? Когда в Чечне были. Там, где мы стояли, была такая паршивая вода, что пить ее было просто невозможно. И мы пили сначала вино – просто в качестве жидкости. Потом – коньяк. Потом все это кончилось. И мы пили водку просто как воду». То есть он попал в среду с очень высоким уровнем алкоголизации. И, естественно, приобрел зависимость.
Но путь в алкоголизм начинается в детстве. Когда ребенок, даже будучи совсем маленьким, понимает, что центр праздничного застолья – алкоголь. Вот на столе стоят бутылки, у всех – красивые бокалы и рюмки, спиртное просто так не пьют – произносятся торжественные тосты. И он уже в годовалом возрасте захочет в этом поучаствовать.
– Да, как минимум со всеми чокнуться если не бокалом, то хотя бы своей кружкой.
– У нас дома никто не пьет спиртное – ни я, ни моя супруга, ни мои родители, ни родители моей супруги. А там, где дети видят употребление спиртного, они будут на это ориентированы. И вкусно это или не вкусно – совершенно не важно. Дома я пью зеленый чай без сахара. Он терпкий. Но когда мой трехлетний сын просит чая, и я даю ему попробовать, он с радостью пьет и говорит – вкусно! Потому что папа его пьет. Конечно, если люди в своем уме, они не дадут трехлетнему ребенку пробовать спиртное. Но как они объяснят свой отказ?
– Ты еще маленький.
– Правильно. И соответственно для ребенка алкоголь станет не только символом праздника и общения, но и символом взрослости. Это называется импринтинг – глубокое запечатление образа в раннем детстве. И ребенок невольно стремится воспроизводить поведение своих родителей и ближайших родственников. И к шести годам уже в целом изучит, как это делается и по какому поводу. Он усвоит весь ритуал. В детском саду проводили эксперимент: детям предложили самим организовать праздничное застолье, и они поднимали кружки с компотом, чокались ими, произносили тосты «за милых дам».
Кроме того, ребенок с детства усваивает ложную информацию об алкоголе. И не за счет какой-то скрытой рекламы, а просто на бытовом уровне. Ну, например, отец приходит с работы усталый, садится за стол, говорит жене: «Мне сегодня начальник все нервы вымотал, сволочь, все время придирается. Налей мне рюмочку – хоть успокоюсь». Или: «Слушай, представляешь, Маша-то четвертого родила! Давай отметим». Или: «Пойду лед колоть во дворе. Налей-ка мне для сугреву». И ребенок запомнит: если хочешь успокоиться – надо выпить; радость – надо выпить; чтобы согреться – надо выпить.
Роль семьи в том, что наркологи называют наркогенной готовностью, очень велика. К этому потом прибавится окружение, кино, интернет, и эти ложные сведения об алкоголе, что он якобы помогает во всех сферах жизни – для вдохновения, для качественного общения, для храбрости, для расслабления, чтобы горе скрасить – закрепятся. К 11–12 годам у большинства детей полностью сформирована готовность: я хочу попробовать, я знаю, как это делается, я слышал, что это полезно. Мало того, в 12–14 лет ему собственный отец наливает, и он ждет этого момента, ведь его таким образом включают в жизнь взрослых. Конечно, ему не дадут бутылку, а нальют бокал – так, попробовать. Но он к этому давно подготовлен, в том числе и популярным сейчас детским шампанским. Но то была игра, а вот теперь, наконец, можно и настоящее!
– То есть, когда подростку предлагают в компании выпить, он уже заведомо с этим согласен? А если он все-таки не хочет – ну мало ли какие у него на это причины, – что он/она может сказать сверстникам, чтобы отказ был убедительным?
– Да, действительно, есть небольшой процент подростков, не ориентированных на алкоголь. Но и их общество часто ломает. Девушке, если она не хочет, проще. Ей не скажут: «Ну что ты – не баба? Выпить не можешь?» А парню скажут, что если не выпьет, то он не мужик. Его быстрее сломают.
– Но ведь не все же поддаются давлению извне.
– Конечно. Трезвость ведь – нормальное, не ущербное состояние. И многие подростки это чувствуют. Я знаю людей, которые вообще обходятся без алкоголя. Мой учитель по химии – директор Московского химического лицея, который я закончил, вообще не пил спиртное. У него не было никаких проблем с алкоголем. Просто это была его гражданская позиция. И мой научный руководитель в Институте органической химии, кандидат химических наук, никогда не употреблял алкоголь. Один раз в жизни – он рассказывал, – попробовал глоток шампанского, ему не понравилось, и он не стал повторять. Сейчас ему уже 55. И он просто не пьет спиртное. Это не значит, что он угрюмый, мрачный человек. У него прекрасное чувство юмора, он очень общительный и любит праздники и застолья. На которых пьет сок. Все об этом знают и на спиртном уже никто не настаивает.
– Может, они как химики что-то такое понимают про алкоголь, что мешает им его употреблять?
– Возможно. Алкоголь – это яд системного действия, поскольку разносится кровью по всему организму. Конечно, организм может сам себя ремонтировать, в конце концов, клетки делятся, какие-то умирают, какие-то появляются. Но он не рассчитан на систематическое отравление. Да, алкоголь – не цианистый калий, которого крошку съел – и умер. Но он может повредить любую клетку. И объем этого повреждения зависит только от интенсивности его употребления. А, кроме того, это еще и наркотическое вещество, вызывающее зависимость.
– Но ведь грузины, например, пьют много вина и вроде бы не спиваются. А французы!
– Во-первых – вроде бы. А во-вторых, не так быстро. Многое зависит от генетики. Мы – не самый склонный к алкогольной зависимости народ. Но и не самый защищенный. Самый классический пример – это евреи. У них вообще нет такой проблемы. Но в Израиле употребление алкоголя – 2 литра на человека в год. А у нас – 15. Там никто не пьет водку, ну, могут выпить бокал вина в неделю. Но со способностью их организмов к переработке этого вещества – это не может стать проблемой. То есть у тех народов, которые встретились с алкоголем тысячи лет назад, уже выработался иммунитет. Но чем Израиль от Франции отличается (кроме того, что во Франции по статистике выпивается человеком 18 литров спиртного в год)? Израиль сохранил традицию употреблять алкоголь только в праздничные и субботние дни и разбавлять вино три к одному. И соответственно получают напиток не крепче 4 градусов. Во Франции же с XIX века укоренилась традиция ежедневного употребления вина. Причем, во Франции, может, и сегодня не удивятся, если вы разбавите вино, но эта традиция уже практически умерла. А до XIX века было абсурдом пить неразбавленное вино. Это было ниже достоинства пьющего.
– А может, все дело в качестве вина? Если оно хорошее, то пить не вредно?
– Во Франции сейчас 9% мужчин – с алкогольной зависимостью. Эти факты тщательно скрываются, потому что если узнают, что самое качественное в мире вино дает первое место в Западной Европе по циррозу печени, какая будет антиреклама! Но нам не стоит ориентироваться ни на французов, ни на грузин. Разве что на евреев… Но мы так не сможем! Нам нужно ориентироваться на трезвость. Потому что вероятность того, что русский человек, периодически выпивающий, станет алкоголиком, – 5%. Того, что он в результате употребления алкоголя умрет преждевременно, – 20%.
Очень важно для детей видеть пример нормальных взрослых, которые живут трезво. Тогда у них хотя бы будет выбор. Да, конечно, иногда – в школе на специальных лекциях или еще где-то ребенок слышит о том, что алкоголь вреден. Но при этом ведь все выпивают! Повсеместно. И ребенок видит в этом несоответствие. Все говорят, что пить много – это плохо. А мало – вроде ничего. И таким образом перед подростком стоит ложный выбор – пить мало или пить много. А о том, чтобы вообще не пить, речь не идет. Но ведь можно жить без спиртного и быть счастливым.
– Допустим, в семье никто не пьет и не курит. И предрасположенности к этому у ребенка нет. Но вот ему в школе или на дискотеке предложили наркотики…
– Ну, во-первых, приобщение к нелегальным наркотикам, как правило, идет через приобщение к легальным. То есть сначала человек пробует табак, алкоголь, а уже после – что посерьезней. Редкость, когда человек приобщается к наркотикам сразу. Дальше все зависит от среды. На дискотеке или в школьной микросреде может котироваться определенный наркотик. Обычно это наркотики, которые достаточно медленно формируют зависимость. С героина внутривенно никто не начинает. Ну, травку покурить… И вот парень попадает в компанию, где курят анашу. Он помнит, что учительница говорила: «Анаша – это страшно! От нее умирают!» А тут перед ним – Колька, который курит третий год и – ничего, живой и вроде даже нормальный. И если для него отношения с Колей важны, и он хочет быть частью этой компании, придется принять анашу как условие.
– То есть отказаться – вообще нереально?
– Ну почему, можно сказать, что тебе это просто не нужно.
– Это если ты достаточно уверен в себе, чтобы противостоять группе сверстников. А если нет?
– Тут должно быть внутреннее неприятие самой возможности употребления наркотика. И надо быть готовым к тому, что отказ от него (травки или таблеток) повлечет за собой и отказ от компании. У меня был знакомый парень, лет тридцати. Он курил анашу. По пятницам, со своими друзьями, играя в покер. Понятно, что если он бросит курить анашу, он должен бросить и покер, и компанию друзей. Потому что они собираются для этого – и покурить, и поиграть. Он им трезвый не нужен. Еще есть знакомая девушка, которая года два употребляла наркотики, и все два года ей не нравилось это состояние. Ей было плохо. Но так было принято в ее компании – на дискотеку нужно идти под кайфом. И только порвав с этой компанией, она смогла отказаться от наркотиков.
То есть ответ может быть только «Не хочу». Мне это не нужно. В мои жизненные планы это не входит. Переубедить человека, предлагающего тебе, достаточно сложно. Кто, где и когда его вылечит – неизвестно. Вряд ли это сделаешь ты, будучи пятнадцатилетним подростком. И ты в итоге либо общаешься с ним, либо не общаешься.
Люди тоже ведь группируются по определенным признакам. Есть курящие, есть некурящие, есть компании, зараженные наркотической заразой, есть незараженные… Это не только физическая, но и сильная психологическая зависимость. И отказ от наркотиков – это результат определенной жизненной позиции, уже сформированной. И – да, в случае необходимости – отказ от среды.
– Много ли сейчас подростков с такой сформированной жизненной позицией?
– Базовая профилактика наркомании и алкогольной зависимости – это воспитание зрелой личности. Чтобы подросток знал, кто он, что он, какие у него ценности и цели в жизни, чтобы он умел преодолевать трудности. И если он знает, зачем живет, – это его главная защита. Он должен сам понимать, что вся эта дурь не сочетается с его жизненными целями. И действовать, исходя из этого. Но это не значит, что об этом не нужно напрямую говорить и делать вид, что проблемы не существует. Уже с 6-летним ребенком можно и нужно говорить о вреде табака и алкоголя. Это не рано и не поздно. Как раз вовремя, потому что ребенок уже знает о том, что это существует (сто раз уже видел) и в то же время готов воспринимать то, что говорят ему взрослые. Позже, лет в 12, когда он начнет что-то пробовать, говорить о вреде уже поздно – он не услышит. А про наркотики в подростковом возрасте говорить однозначно стоит. Но здесь далеко не всегда работает тактика запугивания: «тело будет в гнойниках… ужасные ломки… умрешь в 20 лет от СПИДа…». Потому что потом подросток увидит человека, который несколько лет курит дурь и не умер, и подумает: «А, они мне все врали!» А раз врали про это, значит, и все остальное – вранье. И про героин тоже. Никто, начиная принимать наркотики, не думает, что он сядет на героин. И тем не менее 70% наркоманов у нас в стране – это героиновые наркоманы.
Надо растить человека так, чтобы он знал, что это нормально: все свои невзгоды, победы и радости переживать без дури и без опьянения. И в этом счастье – уметь радоваться по-настоящему. Разве хорошая встреча не может состояться на трезвую голову? А если тебе нужна какая-то дурь для того, чтобы просто общаться, – ты не свободен. Ты лишаешься выбора решать, как построить свою жизнь. И становишься просто способом заработать деньги для тех, кто потом выкинет тебя на помойку. А им надо тебя найти и на тебе заработать. Потому что их клиенты периодически умирают, и им нужны новые. Это не твой выбор. Ты – объект манипуляции, если добровольно согласился на роль дурака.
Но для того, чтобы подросток сумел принять правильное решение, в него еще раньше – гораздо раньше – должна быть заложена потребность выстраивать свою жизнь самому. Нужно, чтобы он много раньше уже задумался, кто он, для чего живет, кем хочет стать. И в 9-м классе не родители за него должны выбирать, куда ему дальше идти учиться, он сам должен думать об этом, стремиться к своим целям. А если его так вырастили, что ему к 15 годам ничего не интересно… дай Бог нам всем избежать таких ошибок.
Между прочим…
40% случаев алкогольной зависимости характеризуются наследственной предрасположенностью. Но 60% – из тех, кто выпивал сначала только по поводу и понемногу.
В России ежегодно умирает около 400 тысяч человек от причин, связанных с употреблением алкоголя. Из них алкоголиков – около 100 тысяч. Остальные 300 пили «как все нормальные русские люди» – по 15 литров спирта в год.
В Древнем Риме пить неразбавленное вино было запрещено. Пить разбавленное можно было только после 30 лет, когда уже рождено здоровое потомство. Нарушитель закона становился изгоем и после смерти его могильную плиту могла украсить надпись: «Он жил как раб – пил неразбавленное вино».
