В книге архимандрита Дамаскина (Орловского) «Человек - это его совесть» публикуется жизнеописание священномученика Евгения (Зернова), митрополита Нижегородского. А также дается описание многих значимых событий первой половины XX столетия и тех людей, с которыми митрополиту Евгению приходилось встречаться - как известных, так и безвестных, - чья жизнь проходила и в столице, и на далекой окраине.
Если попросить любого из нас кратко поведать о себе самое важное – то, что определяло бы нас как личность, – ответы окажутся достаточно предсказуемыми. Кто-то с юмором перечислит паспортные данные; кто-то с гордостью назовет свою профессию или престижный вуз, где учился; кто-то с нежностью поведает о своих детях; кто-то заявит о своих достижениях в науке или творчестве... Не ошибемся, если предположим, что прежде всего сказать о себе «я – христианин» почти никому не придет в голову.
Да, священник, конечно, назовется священником и монах – монахом; да, прихожанин на пороге храма непременно обозначит свою конфессиональную принадлежность... Но мало для кого из нас, «простых верующих», христианство на поверку окажется самым главным содержанием жизни, ее глубинным стержнем и камертоном. Скорее, оно будет привычным и не более, чем повседневным, вспомогательным атрибутом. Мы «верующие» – разве этого недостаточно? Разве это уже не хорошо само по себе?
Болезни и скорби иногда оживляют наше религиозное чувство, заставляют внутренне встрепенуться. Но стоит обстоятельствам войти в спокойное русло, и напряжение нравственного труда уже не кажется нам необходимым. Нам не хочется этого напряжения, нам комфортнее без него.
Мученичество как высочайший образец христианского подвига – слишком яркая звезда на тусклом небосклоне нашей комфортной повседневности. Подвиг мученика если и имеет к нам отношение, то, кажется, самое отдаленное. Ведь никто сегодня не спрашивает у нас отчета о нашей вере, никто не ставит во имя веры нашу жизнь под угрозу? Так зачем нам читать о всех этих бесконечных ссылках и арестах? Зачем, если мученичество в истории христианства носит словно бы трагически случайный, а не существенный для спасения характер?
Понять мученичество можно лишь из глубины личного подвига. А подвиг начинается уже там, где слышит человек голос своей совести, которая к любому из нас и во все времена предъявляет равные требования. Священномученика Евгения (Зернова) можно было бы назвать невольником, узником своей совести, не умевшим противиться ее повелениям. Голос совести никогда не сулил ему ни личного благополучия, ни спокойствия – в этом смысле он был мучеником и исповедником веры еще задолго до лагерей, ссылок и расстрела.
В духовных школах, где он преподавал с 1902 по 1912 гг., как и повсюду в стране, царили упадок и бесчинство. Духовно-нравственное разложение присутствовало в среде епископата и духовенства. Юные семинаристы, плененные революционными идеями, отвергали любое воспитательное воздействие, и в такой обстановке многие из преподавательского состава ради собственного благополучия занимали отстраненно-двуличную позицию. И вот там, где другие отмалчивались, иеромонах Евгений говорил правду, где большинство попустительствовало безобразиям – он взывал к «нравственной чуткости»...
Как педагог он был деликатен и тверд, как монах – вел жизнь внимательную и смиренную, терпя посылаемые скорби. Он так обращался к студентам и педагогам: «Чтобы учить других добру, надо полюбить это добро самому, надо видеть в нем главную цель всей своей жизни <...>. Ведь только тот и может с пользой влиять на других, у кого слово согласуется с делом, кто не только научит, но и сотворит то доброе, чему учит». Понятно, что с такими, как он, было неудобно. Такие мешали. Люди нравственно чистые в эпоху смут и нестроений вызывают неприязнь даже в кругу собратьев по вере.
Хиротония архимандрита Евгения (Зернова) во епископа Киренского состоялась в 1913 году, тогда же он посетил самые отдаленные уголки этого сурового края, – Сибирь в канун революции была тем полем жатвы, которое все еще ожидало своих делателей. Времени же оставалось все меньше. У государства не доходили руки ни до улучшения бытовых условий беднейшей части своих граждан, ни до просветительской христианской миссии. Лишь немногие энтузиасты-одиночки, как епископ Евгений, продолжали свой труд, прекрасно осознавая, что катастрофа в России уже неминуема.
В 1914-м епископ Евгений получил Приамурскую и Благовещенскую кафедру, там и настигли его последствия октябрьского переворота 1917 года – насилия, грабежи, убийства. Трусливо переходили многие преподаватели семинарии и епархиальных училищ «под омофор» Комиссариата просвещения... Владыка решительно прощался с перебежчиками, которые рассчитывали при новой смене политических реалий «перебежать» снова, – по мнению епископа, для преподавателей духовных школ такое двоедушие было постыдным.
В Благовещенске неудобный, не умеющий заискивать перед властями владыка был впервые арестован и этапирован для следствия в Москву.
Когда-то, еще задолго до своих тюремных заточений, священномученик Евгений обращался к солдатам полка, сражавшегося в Порт-Артуре: «...чтобы смело умереть, надо верить и стремиться к иному счастью, чем земные наслаждения, надо верить в иную жизнь – блаженную, надо верить во Христа, своей крестной смертью победившего смерть и даровавшего нам воскресение! Только искренняя, живая и деятельная вера в Бога и может вливать силу, мужество и самоотвержение в душу воина-христианина». Понимал ли он тогда, что этим воином-христианином предстоит вскоре стать ему самому?
Впереди его ожидали и Зырянские лагеря, и знаменитые Соловки, где он снова будет неудобен властям – за его богослужением даже лагерная шпана пела «Разбойника благоразумного...»
Назначение его в 1934 году митрополитом на Горьковскую кафедру, как и всегда, только умножило потоки молящихся в местные храмы. И, как и всегда, деликатный, мягкий в обращении, но непреклонный в вопросах веры и служения, он не побоится проповедовать с амвона и в эти годы.
Уже в Карагандинских лагерях против ссыльного митрополита органы НКВД снова начнут следственное дело, словно боясь вообще выпускать его на свободу, и в сентябре 1937 года приговорят к расстрелу.
Книга, о которой мы говорим, полностью разрушает миф о том, что мученичество – трагическая случайность... Этот священный венец нельзя заполучить, просто оказавшись в застенках в период массовых репрессий или наскочив на нож уголовника в день церковного праздника... Вспомним мучеников-христиан первых веков, что старались вести нравственно безукоризненную жизнь, чтобы привлечь благодатную помощь Божью в момент, когда сознательно пойдут на смерть.
Но, пребывая в расслаблении, потакая своим страстям и не слишком беспокоясь о моральной чистоплотности в дни благополучия, невозможно быть уверенным, что в дни испытаний твоя совесть вдруг проснется и сердце исполнится мужества.
Слабая, безразличная к евангельскому идеалу душа не устоит в правде – рано или поздно человек не выдержит соблазна, предаст своих товарищей, предаст себя и саму веру... И тогда одни действительно окажутся в ловушке трагических обстоятельств, другие же, исполненные надежды – выйдут в сретение Господа своего...
