Анна Неркаги пишет исключительно на камнях. И эти камни можно смело назвать скрижалями. Здесь, на суровой Ямальской земле, слова Христа о вопиющих камнях нашли свое буквальное воплощение.
Ненецкая писательница Анна Неркаги родилась 15 февраля 1952 года в горах Полярного Урала у подножия хребта Сайрей в семье ненца-оленевода. Училась в Тюменском индустриальном институте. В 1975 – 1976 годах работала в Тюменском областном управлении культуры. Первое произведение Анны Неркаги — повесть «Анико из рода Ного» (отдельные главы печатались в 1975 г. в альманахе «Самотлор», в 1976 г. журнальный вариант опубликован в «Урале», отдельное издание осуществлено в 1977 г.). Повесть «Илир» (1979) была представлена читателю журналом «Урал». Следующее произведение писательницы — повесть «Белый ягель» — появилось после значительного перерыва (1995), первоначально в сокращенном варианте (альманах «Под сенью нохар – юха»), а затем в полном (1996). Последнее на сегодня ее художественное произведение — повесть «Молчащий» (1996). Анна Неркаги член Союза писателей с 1978 года.
Несмотря на то, что Анна — этническая ненка, пишет она исключительно на русском языке. Более того, в одном из интервью писательница говорит: «Мои книги предназначены христианину, и неважно, кто он по национальности» (из речи к студентам Тюменского государственного университета от 18.11.15). Но деятельность писательницы не ограничивается книгами. В последнее время Анна Неркаги сменила формат творчества — свои произведения она пишет уже не на бумаге, а на камнях. Писательница проживает в фактории Лаборовая в Приуральском районе Ямало - Ненецкого автономного округа. Здесь на ее попечении находится целый комплекс, который включает в себя фермерское хозяйство, школу-интернат для сирот и православный храм в честь Архистратига Михаила. Каждое лето на территории фермерства проходит Окружной детский православный палаточный лагерь. А называется все это «Земля надежды». Именно здесь нашли свой приют многие ненецкие дети, а Анна Павловна стала для них настоящей мамой. Собственно, камни, которые стали творческой площадкой для Анны Неркаги, и лежат на «Земле надежды». Что же заставило современную писательницу обратиться к самой древней форме книги — петроглифу? Об этом рассказала сама автор «камней»: «Когда-то я написала произведение очень сильным языком, но у меня было ощущение, что я рождаю очень нехорошее существо. Но с точки зрения литературы оно было просто отличное. Я жила тогда в маленьком писательском чуме, и в нем на маленьком писательском столе лежали две рукописи — «Белый ягель» и эта повесть. Вдруг начался страшный ветер и разметал все внутри моего чума. Когда ветер улегся, я увидела, что «Белый ягель» он не тронул — ни одна страница не улетела. А вот вторая рукопись улетела полностью. С тех пор я поняла, что мне нельзя писать произведения о нехороших вещах. Бог дал мне знать, сказав через ветер: «Нельзя!» И второе, что я усвоила, это то, что листы бумаги — ненадежный материал для писателя. И тогда я выбрала камни. Камни не улетят» (из речи к студентам Тюменского государственного университета от 18.11.15). С тех пор Анна Неркаги пишет исключительно на камнях. И эти камни можно смело назвать скрижалями, уж очень они напоминают скрижали Завета, данные пророку Моисею на Синае, тем более что большая часть из них содержит именно библейские тексты, в том числе и Заповеди Моисеевы. Также на петроглифах можно прочитать Заповеди Блаженства, молитвы, сочиненные самой писательницей, и изречения таких величайших гениев как Гете, Данте, Байрон. По задумке Анны Павловны, все эти надписи учат детей-сирот Евангелию. Здесь, на этой суровой Ямальской земле, слова Христа о вопиющих камнях нашли свое буквальное воплощение.
Но и всем этим деятельность Анны Неркаги не исчерпывается, ведь она не просто воспитывает детей, а готовит из них миссионеров для просвещения своей родной земли. В планах у писательницы организовать Институт православных миссионеров. И действительно, дети приюта уже давно приучены к молитве, на которую их созывает колокольный звон. В сентябре 2015 года в ходе своей поездки по Ямалу «Землю надежды» посетил Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Анна Неркаги, как всегда деятельная, настоятельно попросила Первосвятителя направить в ее общину священника для окормления. Прямая и категоричная Анна Неркаги называет себя «маленьким работником Бога». Всем сердцем писательница ожидает Христа: «Христос, когда придет второй раз, то вступит на мою землю — тундру. Он вступит на те земли, которые готовятся для Него сейчас» (из речи к студентам Тюменского государственного университета от 18.11.15).
Повесть «Молчащий» занимает особое место в творческом наследии Анны Неркаги. Над этим произведением писательница работала десять лет. Когда повесть была опубликована, ее назвали северным Апокалипсисом, а в наше время называют северной антиутопией. Вот как охарактеризовала повесть доктор филологических наук, профессор ТюмГу Наталья Петровна Дворцова: ««Молчащий» можно понять как миф о культурном герое-демиурге и одновременно об умирающем и воскресающем Боге. Молчащий — сирота, брошенный своими родителями и вскормленный матерью-землей. «Его рождение — тайна, но еще большая тайна — он сам», — пишет Анна Неркаги, выстраивая над привычным миром мифа новое пространство. Суть повести в том, что мифологическое сознание автора отражается в зеркале Лика Христова».
Повесть «Молчащий» написана по всем законам классических антиутопий Олдоса Хаксли («О дивный новый мир»), Джорджа Оруэлла («1984»), Татьяны Толстой («Кысь»). Произведение носит ярко выраженный постапокалиптический характер. В «Молчащем» как цивилизация, так и нравы людей пришли в полный упадок. Место проживания людей, если такое существование, конечно, можно назвать жизнью, названо Скопищем, а народ скопийцами: «Только так можно назвать общество, в котором живет много бледнокожих, затравленных, неопределенной нации людей. Скопище походит на огромный муравейник. Вернее, не совсем так, ибо в муравейнике есть порядок и закон — труд. И в нем муравей-труженик тащит былинку и травинку именем труда, но Скопище…
Ужасное Скопище можно сравнить с прорвой червей, поедающих нечистоты, а после набрасывающихся друг на друга…
… Скопийцы живут кто в чем. У иных дома с большими глазами-окнами. В них зимой холодно, как на лесной поляне. Другие обитают в маленьких слепых избушках, согнутых низко к земле. Самые старые из скопийцев живут в жилищах, каким трудно и невозможно подобрать имя. Не дома, не избы, не палатки, а странные жилища в форме конуса, поставленные на землю вверх острием. Они ветхи, и покрытия рвутся при сильном ветре, словно худая бумага…
… Государство время от времени выделяло средства для поддержания тела и духа скопийцев. Но это так мало, все равно что истощенному голодному псу бросить крохотную, с ошметками мяса кость. Такая милость только раздражает и озлобляет. Если же, что случалось очень редко, появлялась работа, сулившая кость пожирней, скопийцы-мужчины в силе дрались из-за нее остервенело, проламывая друг другу черепа. Цена куска хлеба поднялась до человеческой жизни».
Пагубные изменения в организме скопийцев проявлялись уже на генетическом уровне: «Все скопийцы нервны, раздражительны и очень больны. Врачи, живущие среди них, месяцами исследуя трупы, болезни и социальные условия, говорят: организм скопийцев сам по себе урод. В нем произошло чудовищное, непоправимое искажение, в будущем грозящее полным исчезновением этой несчастной ветви человечества». Не было ни рыбы, ни мяса. Скопийцам врачи рекомендовали сыротерапию. «Для этого из мира привозились большие партии картофеля, моркови, арбузов, капусты и еще чего-нибудь сырого. Все это строго воспрещалось варить, жарить, парить и предлагалось есть, макая в соль… Но иногда… из-за чужедальних морей привозили рыбу действительно сырую, пахнущую живой водой и кислыми морскими травами.
Что было! Скопийцы бросали на помойку картофель, морковь с капустой (назавтра все подбиралось обратно) и вставали в очередь. Сырое давалось по норме — столько-то на душу. Поэтому в очередь записывали хилых малолеток, даже тех, кто еще в пеленках. К вожделенной рыбе, протухшей за долгую дорогу, подходил не всякий стоящий. Очередь являла собой чудище, пожиравшее свои жертвы, не моргнув. Сломанные ноги, забытые растоптанные младенцы, искалеченные, вспоротые животы, убитые сзади в спину… Дошедшие живыми, не осматривая добычи, стремглав бросались домой и ели тут же, торопливо проглатывая кусок за куском…
Голодный зверь за едой, по сравнению со скопийцами, получившими свою норму сырого, выглядел верхом приличия».
Книга изобилует еще более мрачными описаниями уклада жизни скопийцев. Читая все это, в какой-то момент я увидел удивительное сходство повести Анны Неркаги с прозой Уильяма Берроуза, Чака Паланика, Владимира Сорокина, а также ярко просматривающиеся кафкианские мотивы. Я спросил о том, может ли быть какая-то связь всех этих текстов с «Молчащим» у главного редактора издательства «Русская неделя» писателя Мирослава Бакулина, силами которого в 2017 году вышло двухтомное собрание сочинений Анны Неркаги. Мирослав Юрьевич, который немало общался с писательницей, заверил меня, что она вряд ли могла читать книги вышеназванных авторов, и что Неркаги — абсолютно самобытный литератор, создающий свой особый мир, чуждый любых заимствований.
… И вот, в этот ужасный порочный мир приходит Молчащий — так его назвали сами скопийцы за то, что он не издавал никаких звуков. И приходит он, чтобы принести свет. Но так как проповедовать нужно было уродам, Молчащий приходит в этот мир необычно и внешность его специфична. Как хороший миссионер перенимает язык того народа, к которому он направлен проповедовать, так и Молчащий облекся в искажение, явился мутантом, чтобы быть услышанным: «В одну из светлых северных ночей с гор по направлению к Скопищу, как бы намеренно выбирая места потемней и дичей, двигалось непонятное существо.
Двигалось оно странно. На ровном месте быстро и проворно поднимало свое тело и походило на шагающего человека. Но на пологих склонах вдруг падало вниз и так же проворно продолжало путь на четвереньках, смахивая на огромное животное, вспугнутое снизу внезапным звуком. Особенно крутые склоны существо брало одним махом, напрягаясь всем телом, и тогда, задумываясь о его происхождении, можно было поклясться, что оно было зачато в любовной игре двух диких зверей. Но стоило ему подняться, как тут же вспыхивала обыкновенная мысль: родители его были человеческие самец и самка…
…Зверь-урод в нем выглядел примерно так: у существа чрезмерно развита верхняя часть тела, грудь, раздвинутая как бы на две части, мощна. Крепкие руки-лапы длинней обычных, а кисти с такими сильными пальцами, что хватка их может быть только смертельной. На ногах сильно, сильней мышц, развиты колени. Они резко выдвигаются вперед, как наросты на деревьях».
Однако при странном, уродливо-зверином теле Молчащий обладал человеческим лицом. И не просто человеческим: «Полузверь-получеловек, поднявший короткую голову к ночному небу, был красив совершенно. Насколько незатейливо-уродливо тело его, настолько же прекрасно лицо. Черные большие глаза — два озера, застывшие в ночном величии покоя и согласия.
Красивые, твердо очерченные губы — лепестки дневного цветка, нежно-розового, как заря.
Если бы его растила мать-человек, получила бы она сына-кормильца, добывающего кусок не руками и ногами, а совсем иным орудием. Изумительный, совершенный по форме лоб, в меру широкий, в меру высокий, с чуть заметным изящным возвышением посередине, говорил о том, что он мог бы не шевелить ни рукой, ни ногой, а все вокруг него двигалось бы по велению мысли».
Появление Молчащего неподалеку от Скопища ненадолго изумило туземцев, но плодом этого изумления стал капкан, в который и попался пришелец. «И вот он в капкане. Два крупных железных зверя, настороженных друг от друга на расстоянии, строго рассчитанном, залитых кровью, держат Молчащего подобно цепям, прибитым к земле. При виде распростертого тела возникает мысль: капканы были замыслены так, что, попав одной ногой и силясь освободить себя, теряя равновесие, Молчащий попал бы в другой… Один капкан вырван из своего укрепления-логова. На остальное не хватило сил, и Молчащий, обессиленный, распят на кровавом одре».
Таким образом, постепенно образ Молчащего становится все более христологичен. Прекрасное лицо Молчащего — Благая весть о спасении и чистое Евангельское учение, безобразное тело — духовное состояние заблудшего человечества. А распятие на капканах невольно напоминает Распятие Спасителя на Кресте.
Увидев пойманного Молчащего вблизи, скопийцы вдруг испытали ранее не свойственные им чувства: «Многие, забыв обо всем, смотрели на распятого Молчащего и, казалось, были поражены не столько уродством его тела, сколько красотою его лица. Темно-синие глаза, как два озера, взволнованные непогодой, бились в тревоге. Черные волосы длинными волнистыми прядями падали на щеки и сильную грудь. Но не одна красота смущала скопийцев…
Если в дороге застигнет путника пурга и затянется на несколько долгих дней, он, отчаявшись бороться, отдается на волю Неведомого. Собрав последние крохи тепла и духа, простившись со всем дорогим, готовит Душу к неизбежному. Вдруг его утомленный взор усматривает в черной хмурости спасительно-чистый кусочек. Голубой лоскуток неба говорит, что пурга не вечна, и в Душе погибающего оживает надежда. Завороженно, по-детски преданно смотрит путник в высоту и знает, что не умрет.
Что-то подобное надежде смертника испытывали скопийцы, глядя в лицо Молчащего. Поле человеческой души засеяно семенами добрыми и злыми. Кто на нем лучше поработает, тот и получит урожай. Не одно-два столетия Зло сеяло семена вражды, ненависти, лжи, невежества и греха. Но не потому, что Отец Духа бросил нас, детей Своих, на произвол и не сеет. Неустанно и терпеливо, вновь и вновь засевает Он гнилые поля наших душ семенами изумительными, божественными. Нет конца Его долготерпению и любви. Не Его вина, что души чад подобны гиблым болотам, вонючим от смрада, где гибнет все прекрасное… На дне загубленных скопийских душ затеплилась, зажглась в дебрях нелюбви неугасимая лампадка. Напряжение, вызванное внезапной злобой, ушло, и многие отвернули глаза от наготы распятого. Те, кто сорвал с него одежды, бросили их обратно».
Но недолго длились минуты просветления и надежды в душах скопийцев. На сцену явился властитель дум, душ и тел этого падшего народа — Царь Блуда. Он первый нарушил вот уже было наступившее состояние просветления и осквернил Молчащего. Его примеру с жадностью последовали все остальные. И это правдиво отражает то, как люди оскверняют своими грехами Спасителя, распинают Его потаканием своим страстям.
Наутро Молчащий пропадает с места своих мучений и находится три дня «внутри Земли, в ее коридорах-кельях», где постепенно приходит в себя после всего случившегося. «На исходе третьего дня Молчащий открыл глаза. Сознание вернулось к нему. Он чувствовал над собой горячее, живительное дыхание. Лепестки летучего огня ласкали губы, щеки и глаза, опаленные кровью и похотью скопийцев». Все это можно смело расценивать, как аллюзию на трехдневное пребывание Тела Спасителя во гробе и Светлое Воскресение. Но все же Молчащий — не Христос. Он отражает свет Господа, возвещает о Нем, уподобляется Ему. Молчащего можно назвать Ангелом для заблудшего народа. Впоследствии Молчащий еще раз приходит к скопийцам и снова они убивают его, удивляясь тому, как он остается в живых. Одним из центральных эпизодов книги стало обращение Молчащего к братьям-врагам: «Смотрите! Смотрите! Вот Он, видите!». Сама Анна Неркаги так прокомментировала это место: «Я до конца, до самых последних строк не знала, о чем кричит Молчащий. Что он просит увидеть скопийцев? Что он видит сам? Чего не видят они? Оленя он что ли видит, когда кричит: «Посмотрите!» И внезапно пришла мысль: он видел Христа, Которого скопийцы до сих пор не видят».
Хочется закончить этот рассказ о повести «Молчащий» удивительно точными словами доктора филологических наук Натальи Дворцовой: ««Молчащий» еще долго, видимо, будет вызывать споры. Неясно, в принципе, произведение это художника или духовидца. Очевидно, что обращено оно к человеку, способному не только постичь «ярость дьявола», но и расслышать молчание и зов Бога. «Молчащий» — свидетельство особого духовного зрения Анны Неркаги, которому открывается не только «сама Тьма», но и Живой огонь, сияние неба, «лестница света», «невидимые блестящие крылья человека» и «нездешняя красота».
«Молчащий поменял писательскую оптику автора. К горизонтали мифологического, социального, исторического в ее художественном мире добавилась вертикаль трансцендентного. Анна Неркаги называет «Молчащего» своим покаянием и очищением, она утверждает также, что повесть научила ее быть «осторожной со Словом»».
