Уверен, заголовок этой статьи вызвал у вас вопрос. Или скепсис. Или хотя бы недоумение. Потому что вопрос о том, как осуществлялась редактура в дописьменный период, я регулярно задаю на проектных школах и мастер-классах, которые веду среди школьников и студентов, и еще ни разу не было, чтобы вопрос этот не поставил слушателей в тупик.
Так уж вышло, что редактура для нас плотно ассоциируется c письменным текстом, состоящим из буковок, что совершенно не отвечает историческим традициям. Да и современной профессиональной ситуации тоже.
Начнем с того, что редактура по определению – понятие многоаспектное. Редактор работает с авторским замыслом и формами его выражения. Соответственно, вся та палитра приемов и способов, которыми пользуется автор, доступна и редактору. Есть вербальный текст, а есть визуальный. Вербальный текст может быть озвучен, а может быть записан. Визуальный текст может быть статичным, а может быть анимированным. И нормальный редактор должен хорошо понимать, что и как работает.
Уже исходя из этого, можно понять, что наличие редактуры в дописьменный период самоочевидно. Вопрос лишь в том, к каким объектам эта редактура применялась.
Как известно, древние люди хотя и не владели письменностью, средствами визуальной коммуникации пользовались, и речь не только о жестах. Речь о наскальных рисунках, тотемных столбах, амулетах и оберегах. Речь обо всем том пласте материальной культуры, который тесно связан с практиками тотемизма и шаманизма. Рисунок, или орнамент, или узор имеет ритуально-магическое значение, он должен сделать нам «хорошо», а чужим – «плохо».
Но кому и зачем потребовалось бы вносить изменения в такие вещи?
Начнем со второго вопроса. Вносить могли по двум мотивам: либо улучшить, либо отменить действие изображения. Соответственно, в первом случае, если человек, занявшийся вырезанием тотемного столба, не сориентировал его по сторонам света, «редактор» это исправит. А в случае захвата территории другого племени наш «редактор» своротит столб предшественников и воздвигнет на его месте свой. Строители христианских церквей на месте капищ руководствовались примерно той же логикой. И уж точно этой же логикой руководствовался свежекрещенный князь Владимир Святой, когда сбрасывал с холма киевских идолов. Именно из этих ситуаций берутся мотивы скалывания или разрушения сакральных изображений: «это не наш тотем». Вспомните об этом, когда будете удалять объект легким нажатием кнопочки «Delete».
Таким образом, ответ на первый вопрос тоже становится прозрачным: редактурой в дописьменный период занимались шаманы, специалисты по общению с потусторонним миром. А потому работа редактора сродни первобытному колдовству: из непонятной массы авторских недоделок надо слепить цельный и законченный продукт, в котором каждая деталь – на своем месте, каждая что-то значит и каждая по-своему работает на общий замысел.
Древний мир породил и некоторые другие формы редактуры, связанные, в частности, с усложнением изначального набора выразительных средств. Все мы себе представляем египетские иероглифы, но никто из нас не умеет их читать (прости, мой единственный читатель-египтолог!). Фокус в том, что в определенный момент читать их не могли и сами древние египтяне. Храмы в Карнаке и Луксоре демонстрируют нам серьезную революцию, произошедшую на рубеже Среднего и Нового Царств (примерно полторы тысячи лет до Рождества Христова): увеличение количества иероглифов в сотни раз. Чтобы ощутить масштаб нововведения, представьте себе, что к привычным знакам дорожного движения вдруг добавили еще несколько сотен, которые стали выражать разные нюансы ситуаций на дороге. Картина мира водителя в разговоре с гаишником резко усложнилась. Картина мира египтянина усложнилась еще больше, поскольку египетские жрецы совершенно не спешили просвещать широкие массы населения. Об этом свидетельствует и характерная «эзотерическая» архитектура Карнака и Луксора: редактура стала уделом небольшой группы избранных, способных читать, понимать и транслировать сакральные тексты. Видимо, где-то здесь, в истории Древнего Египта, коренится характерный снобизм книжных издательств по отношению к начинающим писателям: мол, вы нам пришлите и весь текст, и краткое описание, и про себя немного, мы сразу почитать не обещаем, отзывов не даем, а спрашивать о судьбе рукописи нас и вовсе бесполезно.
Кстати, раз уж мы заговорили об архитектуре, нельзя не вспомнить о греческих нововведениях в области редактуры, а именно сознательное несовершенство. Странно подумать, но весь такой замечательный и соразмерный храм Парфенон почти не имеет прямых углов: ступеньки чуть выпуклые, колонны под разным наклоном (за исключением угловых). А все потому, что греки как никто знали, что человеческое восприятие несовершенно. А раз так, то и прекрасным нам будет казаться лишь несовершенное. Но не безобразное или несоразмерное, а продуманно, контролируемо несовершенное. Представьте себе текст, состоящий из чеканных выражений, выстроенных в строгом соответствии с определенным порядком слов: любой читатель «умрет» на втором же абзаце. Поэтому грамотный редактор обязательно следит за тем, чтобы в тексте было что-то, что «стопорит» читателя, не дает ему «скользить по поверхности»: резкая смена повествователя, яркая деталь, смена ритма или элемент оформления. Кстати, существенно позже несовершенство будет поставлено во главу угла в японском искусстве, когда в нем восторжествуют дзен-буддийские мотивы: бамбуковая ваза Сен-но Рикю – с трещиной, доспехи японцы любили красить под ржавчину, и даже совершенно новый предмет обязательно должен был иметь отблеск благородной патины.
Из всей той гаммы редакторских приемов, которые использовались в Средневековье, я упомяну о двух, одном дожившем до сегодняшнего дня в первозданном виде, и одном сильно эволюционировавшем.
Начнем с последнего. Как известно, в Средние века далеко не сразу стали пользоваться бумагой; основным писчим материалом был пергамен, то есть хитро выделанная кожа. Разумеется, изготовление пергамена было искусством, кожа годилась далеко не всякая, да и при соблюдении всех технологических премудростей совершенно не факт, что два соседних листа в книге будут похожи друг на друга. А книги-то нужны, и в первую очередь богослужебные. Отсюда и родилось явление под названием «палимпсест»: надписи со старых страниц аккуратно соскабливали и поверх наносили новый текст. Казалось бы, а в чем здесь нововведение по сравнению с первобытными временами? А в том, что Средневековье произвело гигантскую ревизию античных текстов на предмет того, что оно готово взять с собой дальше, а что предпочитает забыть. По сути, это рождение такого явления, как «редакционная политика», причем в масштабах целой эпохи.
Другим нововведением Средневековья стала полиформатность. Если у греков пластическим искусствам в храмах уделялось явно больше внимания, чем музыкальному сопровождению (согласно современным реконструкциям античная музыка была странной, незатейливой, а кое-где на современный слух и вообще немелодичной), то в средневековых храмах участника богослужения бомбардировали со всех сторон: готическая архитектура бессмысленна без готической скульптуры, которая, в свою очередь, имеет массу аналогий с готической миниатюрой и так далее. Если добавить к этому, что изображаемые христианские сюжеты еще и воспроизводились устно, в ходе чтения или пения, получается удивительная ситуация: человек помещается в контекст Священного Писания независимо от предпочитаемого им способа восприятия в ходе одного и того же акта восприятия – физического присутствия на богослужении. Более того, как отмечают историки, культура зрелого или, как его еще называют, «высокого» Средневековья базируется на сложнейших схоластических интеллектуальных построениях, а потому, с одной стороны, гомогенна, а с другой многолика. Последующие эпохи воспроизведут полиформатность и сделают ее обычным приемом. Но современные игры в формат никогда не воспроизведут средневековую целостность: из всей гаммы выразительных средств современный автор и редактор выбирают наиболее значимые и подходящие, средневековые люди старались использовать максимально доступный им спектр возможностей сразу.
Как известно, излет Средневековья совпал со второй информационной революцией, то есть с изобретением книгопечатания. А вместе с ним сформировалась и вся та индустрия производства печатной продукции, существующая по сей день. Возникли типографии, которые одновременно выполняли функции издательств и имели специализации, работая под конкретную целевую аудиторию. Возникли резчики, литейщики, наборщики, переплетчики и целый сонм других технических специалистов, каждый из которых в большей или меньшей степени воздействовал на конечный облик продукта. Кое-где процесс разделения издательского труда достиг едва ли не большего размаха, чем сегодня, в частности, в вопросе подготовки визуального текста: малоизвестные рисовальщики продавали свои рисунки маститым граверам, которые могли просто поставить свою монограмму под картинкой, а могли и переделать существенную часть изображения. Это вам не фильтры в «Инстаграмме» и даже не «Фотошоп»! Это сложнейшая кухня редактуры визуального текста, в которой даже нынешние профильные специалисты, историки и искусствоведы, разбираются с огромным трудом.
Данный галопирующий ликбез можно было бы продолжать и дальше, но смысл статьи вовсе не в этом. Смысл в том, чтобы вы, дорогие читатели, поняли, насколько сложна и многогранна работа редактора.
Редактор – это не только небожитель, до которого не достучаться, не просто шаман, тонко чувствующий то, что другие не замечают, и не просто опытный человек, который дает советы, сообразуясь со своим видением ситуации. Редактор – это специалист, способный войти в труд создателя контента на любом этапе и, владея всем возможным многообразием приемов и средств, сделать лучше, чем мог бы сделать сам автор, в том числе отредактировать еще не написанный текст. Очень надеюсь, что в наши дни, когда под работой редактора понимается все что угодно, хоть один такой редактор, о котором я написал, в России существует. Потому что я хочу снять перед ним шляпу.