Начало серии "Лабиринт"
Раз уж вера, в чём мы совсем недавно утвердились, не противоречит ни научным постулатам, ни здравому смыслу, встаёт вопрос: а кому необходима религиозная вера? Кто нуждается в ней, посчитав все прочие формы мировосприятия и идентификации себя в мире (мифологическое мышление, атеистическое мировоззрение, магически-бытовые суеверия) недостаточными, бесполезными или вредными?
Решай мы эту задачу одним шагом ранее, непременно бы всплыл вариант, что вера нужна исключительно людям ограниченным, необразованным, обладающим умом примитивным, неспособным к построению рациональных причинно-следственных связей и пребывающим в мире бабушкиных сказок и прадедушкиных легенд. Но люди, возводящие непролазную, неподкопную и необъездную стену между знанием и верой, наукой и религией, более нам не попутчики. Так что наклеивать на верующих людей ярлык «примитивные невежды», по счастью, некому.
Но более простой от этого задача не становится – в таком вопросе с равной легкомысленной поспешностью можно и надавать поверхностных «очевидных» ответов, и настолько углубиться в тему, что отыскать с десяток несуществующих чёрных кошек в тёмной комнате…
Ответ первый – религиозная вера является насущной необходимостью почти исключительно людей, потерпевших поражение или постоянно живущих в режиме поражения. Для них вера – единственное и мощное утешение, сглаживающее боль от страданий и лишений. Мы не используем напрямую и в лоб знаменитую цитату Карла Маркса «Религия есть опиум народа» по ряду причин. Хотя бы потому, что не Маркс является оригинальным автором данной мысли. Но главное – потому что трактовать сравнение религии с опиумом как с одурманивающим наркотиком неверно.
В XIX столетии, когда эта мысль оформилась и была обнародована, опиаты ещё не воспринимались как ведущее к деградации личности средство ухода от реальности. Опиум был наиболее эффективным из известных обезболивающих и успокоительных средств. В таком ключе к нему и приравнивали первоначально религию. Как раз в русле этого понимания и находится наш ответ на вопрос, кому нужна вера. Вернемся к практической реальности: представим внутренний вид православного храма в нашей стране и осмотрим его мысленным взором.
Что увидим? Даже в дни торжественных богослужений, то есть по воскресеньям и в церковные праздники, основную часть присутствующих составят люди, явно не преуспевшие или находящиеся в критической жизненной ситуации. Достигшие пожилого или престарелого возраста; имеющие признаки тяжёлых хронических заболеваний или инвалиды; мужчины и женщины с неустроенной личной жизнью, без семьи и детей; имеющие опыт асоциального образа жизни (алкоголизм, наркомания, пребывания в местах лишения свободы, отсутствие определённого места жительства и стабильного заработка).
Наложите это на общий принцип, согласно которому большинство находящихся в храме относятся к скромно обеспеченным категориям населения и не молоды. Не столь широко представлены среди прихожан и захожан мужчины. Разумеется, люди без явных проблем со здоровьем, финансово состоятельные и молодые, включая отвечающих всем этим признакам мужчин, в храмах встречаются. Но, во-первых, для них это, как правило, периодические и редкие визиты. Во-вторых, связаны они чаще всего с проблемными или трагическими ситуациями (смерть или тяжёлая болезнь близких, серьёзные житейские трудности).
Выходит, что умозаключение, согласно которому в религии нуждаются прежде всего люди, не добившиеся успеха (причины их такого состояния не обсуждаются, они могут быть и вполне объективными), не является голословной оскорбительной выдумкой. Это в чистом виде экспериментальное социологическое исследование, опирающееся на практические наблюдения. Не обсуждая форму и содержание религиозных догматов и принципов жизни, нельзя не признать: религия есть отдушина для людей, которым по большей части нечего предъявить в качестве собственных достижений. Не будем скатываться до хамства и оскорблять верующих клеймом «аутсайдеры» и «лузеры». Однако объективный психологический механизм потребности в вере и прихода к религии представляется ясным: это поиск средства, обезболивающего страдания, причинённые трагизмом жизни.
Ответ второй – вера есть потребность людей, стремящихся извлечь личную выгоду из признания реальности потустороннего мира и сверхъестественных сил. Речь идёт о духовном потребительстве, корни которого ещё в языческих и магических практиках, а его ветви благополучно проросли в сложные, включая монотеистические, религиозные системы. Логика подобного видения взаимоотношений человека и высших сил предельно проста: я, человек, исполняю установленные религией правила, запреты и предписания. Взамен же избегаю обещанных религиозной традицией наказаний за неподобающее поведение и получаю обещанные посмертные «льготы» за правильное.
Переводя на ставшую привычной юридически-коммерческую лексику, имеем дело с взаимовыгодным бартерным сотрудничеством. Человек принимает и исполняет кодекс поведения, представленный ему Богом (Высшим Разумом, Абсолютом, Вселенной и прочие вариации), получая взамен либо земное благополучие, либо пребывание в обители вечного блаженства после смерти. Получить, кстати, одновременно обещание и земных успехов, и прописки в райских кущах довольно непросто. Мировые религии устремляют внимание в будущую жизнь, подчёркивая её первоочередную важность и вечность, тогда как текущая жизнь описывается как время и место постоянных испытаний, приходящих через лишения и несправедливость.
Имеются, конечно, и исключения, среди которых некоторые классические протестантские течения, к примеру, кальвинизм. В них противоречия между житейской успешностью и праведностью, обещающей райское посмертное бытие, по сути отсутствуют. Успешность в профессии и состоятельность рассматриваются как свидетельства Божьего благоволения. Да и древние ветви христианства не приравнивают богатство и успех в земной жизни к греху как таковому.
Стоит ли удивляться, что в глазах верующих мотив обеспечения собственного благополучия соблюдением религиозных требований является главным? Не стоит. Можно ли это оспаривать? Можно, однако наше мнение подтверждает сама религиозная жизнь, подавляющую часть которой составляют молитвы и связанные с ними ритуальные действия, направленные на просьбы о помощи во вполне житейских делах. Имущественное положение, успехи в учёбе, продвижение по службе, выздоровление от болезней или травм, решение бытовых вопросов – вот о чём практически все мысли, слова и поступки религиозных людей.
Ответ третий – открывающийся с искренней похвалы наблюдательности давших первый ответ и с не менее искреннего сожаления о пристрастности сделанных ими выводов. Зоркий глаз верно подметил социальный, имущественный, возрастной состав людей, пришедших к религии и в религию. Всё правильно: в значительной степени это не достигшие высоких должностей, славы, богатства, обделённые здоровьем, внешней привлекательностью, семейным благополучием люди. Вот только любая острота глаза, не укреплённая и не направленная добротой, обязательно искажает видимое и создаёт неверное, нередко и предвзятое, впечатление.
Оставим спор о статистических частностях, каково соотношение успешных и обездоленных среди верующих и среди других категорий населения. Перенесём внимание на главное – на внутреннюю побудительную силу, приводящую людей к вере. Рассматривать религию только как обезболивающее средство, применяемое в случаях, когда другие анальгетики бессмысленны или перестали действовать, означает возвращаться в замкнутый круг, из которого мы, казалось бы, вышли почти в самом начале своего мысленного путешествия. Когда обнаружили, что живём несчастной жизнью в несправедливом мире. Что мы не обладаем силами и возможностями бесповоротно и окончательно исправить жизнь и переделать мир. Что не в состоянии изменить коренным образом к лучшему самих себя, если только на себя и полагаемся. Что есть добро и есть зло, и они не равны, потому как добро есть свет, а зло это тьма, появляющаяся только в отсутствии света.
Если мы всего этого не позабыли, тогда лозунги «религия опиум народа» и «вера есть удел несчастных» для нас нелепы и неприемлемы. Религия и есть объяснение, ответ на вопросы об ущербности мира, о нашем бессилии перевернуть его с головы на ноги, о мнимом всесилии зла и кажущейся слабости добра. Значит, придётся пересматривать выводы, извлечённые из внешнего статуса и видимой судьбы верующих людей. Их мотивы не обязательно должны исходить из поиска утешения или выгоды в «этой» и «той» жизнях.
В чём же тогда причина веры? Да в тех же самых ответах на те же самые вопросы, что мы уже прошли, продумали, прочувствовали не один, не два и не три, а девять. Представьте – уже девять! Каждый из нас знаком с людьми, которые вряд ли задают себе больше одного из вопросов, призванных пробудить в человеке хоть смутное желание понять смысл своего существования. Да и то, задав себе один, куда реже два вопроса, отступают, то ли устав, то ли заскучав, то ли отвлекшись на нечто насущное. А мы уже девять осилили, пусть и со скрипом, с натёртыми на мозге мозолями, с неизбежными сомнениями.
Оглянитесь на наш путь, припомните эти вопросы и ответы на них – и тогда станет понятно, что вера нужна не как лекарство, а как воздух людям, ответившим так же, как и мы. Испытавшим на себе несовершенство мира и самих себя; понявшим свою беспомощность, но не сдавшимся на милость безжалостному вселенскому хаосу, а принявшимся искать добро и путь к нему. Верующие – это не аутсайдеры и не лузеры, это обнаружившие себя в центре бушующей стихии утопающие, держащиеся на плаву потому, что увидели свет маяка. Спасение ещё не гарантировано, под ногами ещё не оказалась твердь и подстрекаемые ветром волны по-прежнему захлёстывают. Но силы удесятеряются, ведь появилась надежда, смысл продолжать отчаянно барахтаться и держать голову над водой.
Таковы верующие; вокруг же них люди, не барахтающиеся и не отдающие все силы борьбе, а спокойно лежащие на спине и качаемые тёмным могучим морем из стороны в сторону. Они расслаблены, глаза их закрыты, они не видят обступающих их опасностей и не осознают грозящей гибели. В этом смысле их жизнь относительно спокойнее. Но они не видят и маяка, а значит, лишены смысла и надежды. Вот и подумаем, кто же проигравший…
Расставание с теми, кто выбрал первый вариант ответа, получится сколь ожидаемым, столь и скорым – слишком уж неприятную перспективу предполагает для них продолжение пути. Склонившись к мнению, что вера нужна либо не реализовавшим себя людям, либо исключительно в критические периоды жизни, часть наших спутников вынуждена примерить подобный кафтан на себя. И, примерив одежку неудачников, закономерно не захотела с нею мириться. Теории теориями, но если речь заходит о вполне конкретном и осязаемом статусе, социальном и материальном, многие слова о своём несовершенстве развеваются в дым и пар. Посмотрим вслед возвращающимся назад, отправившихся искать подходящую себе тропу в ином мысленном направлении, и пожелаем им всего самого доброго.
Второй вариант ответа куда более неоднозначный, но именно поэтому на нём немудрено в итоге поскользнуться, упасть и прекратить дальнейший путь. Личная и в некоей мере корыстная заинтересованность в религии для обеспечения собственного благополучия как в осязаемой, так и в ожидаемой реальности, объективно является существенной частью веры. Собственно, во всех религиях присутствует элемент строго дисциплинарного предупреждения, порой почти переходящего в гневную угрозу: человек, если не будешь исполнять божественные законы, понесёшь суровое наказание и во временной жизни, и в вечной. Желаешь избежать подобной печальной участи – живи соответственно.
Так что отчасти приверженцы соответствующего мнения правы, стремление защитить себя и «подстелить соломку» есть далеко-далеко не последний мотив веры и немалая её содержательная часть. Однако если дать этой логике и интуиции расти в естественном направлении, вера в итоге неизбежно выродится в формально-культовую внешнюю деятельность, ограничивающуюся обрядами и казёнными догмами. Вера лишится сердечной сердцевины, утратит чуткость совести и стремление становиться лучше. Человеку, уверенному, что обеспечивает себе счастливое настоящее и безоблачное загробное будущее, никакими доводами не докажешь, что нужно избавляться от недостатков и развивать достоинства. Он чётко знает, какие обряды нужно совершить, какие предписания исполнить и каких нарушений избежать – ничего сверх того ему и в голову не придёт.
Помимо этого, такой характер религиозной жизни и сознания основан почти исключительно на страхе наказания свыше, что моментально лишает такую веру почти всего эстетического очарования и нравственного богатства. В христианстве хоть и нет однозначного морального осуждения богатства, но стремление к материальным ценностям имеет весьма настороженную оценку с точки зрения перспектив вечной жизни. В итоге кажется очевидным, что разделяющие мнение о религии как об инструменте личной страховки и подстраховки далее следовать не могут. Не будем, однако, категоричны – пока не могут. Им нет нужды возвращаться назад, достаточно остаться на месте и передумать, перечувствовать, переосмыслить восприятие и цель религиозной веры. Пожелаем им терпения и всего самого доброго…
…А сами двинемся далее, те, кто дал третий ответ. Только мы и можем продолжить путешествие – лишь признание за верой миссии маяка, дающего мерцающую точку надежды в шторме жизни, не перечёркивает уже пройденные шаги и не лишает смысла дальнейшее движение вперёд и вверх. Осталось ведь совсем немного – но тем круче нависающие скалы, закрывающие становящееся всё более близким небо.